Журавленок и молнии

ошел, сказал бы: «Юрка, ну что же ты? Мне тоже не сладко, я сам не понимаю, как это случилось. Юрка, давай будем, как раньше...» — тогда, может быть, по броневому стеклу прошла бы трещинка. Только отец этого не сделает... А такого, как сейчас, было не жаль.

Мама устало села на тахту. Журка насупленно спросил:

— А что ему от меня надо? Я его слушаюсь, не грублю...

— Ты над ним издеваешься.

— Я?! — Журка резко повернулся вместе со стулом. — А не наоборот?

— Но то, что случилось, это один раз! Нельзя же из-за этого калечить всю жизнь...

— Я ничего не калечу, — тихо, но упрямо произнес Журка. — Но обниматься с ним я не могу... Мама, можно, я к Иринке схожу? Я обещал...

Он пошел к двери. Но мама сказала вслед:

— Подожди.

Журка остановился у порога. Заметил на крашеном косяке ржавое пятнышко и начал тереть его помусоленным пальцем.

— Журка-Журка, что же дальше-то будет? — спросила мама.

«Я не знаю,» — подумал Журка, но ответить не решился. Мама сказала с прорвавшейся досадой:

— Сил моих нет с вами... Ну, что ты молчишь? Повернись! Что ты там скребешь?

Журка не повернулся. Он ответил:

— Я не скребу, я оттираю. Пятнышко. Это с того дня осталось... когда я тут кровью плевал...

Вернувшись от Иринки, Журка увидел, что дома будто все в порядке. Шкаф висел, как надо, мама и отец разговаривали спокойно, даже весело. Это обрадовало Журку, потому что его грызла тревога за маму. И такое чувство, будто он обидел ее. Не хотел, а обидел.

Чтобы прогнать эту виноватость, Журка заговорил с мамой о каких-то пустяках, и она ответила ему с улыбкой. Тогда Журка успокоился...

Прошло два дня, и отец сообщил, что уезжает в командировку. Его попросили участвовать в каком-то дальнем перегоне.

— Проветрюсь, — небрежно сказал он. — Да и подзаработаю, кстати...

Мама вздохнула и посмотрела на Журку. Журка отвел глаза...

Без отца жизнь пошла ровно и почти беззаботно. Появились в жизни новые радости. Склоны Маковой горы укрыл плотный снег, и Журка с Иринкой, Горькой и другими ребятами почти каждый день катался там то на санках, то на лыжах. До сумерек. Потом Журка с Горькой провожали Иринку, заходили к ней, и Вера Вячеславовна поила их чаем, пока обледенелые куртки оттаивали в коридоре. Вечером Журка и Горька, приткнувшись у Журкиного секретера, готовили уроки. Мама говорила, что уроки делать надо днем, иначе это кончится сплошными тройками, а то и двойками за полугодие. Журка обстоятельно доказывал, что «ничего не кончится», а Горька виновато вздыхал и сдувал у него задачки...

Отец вернулся в начале декабря. Веселый, шумный. Обнял маму, взглянул на Журку. Вот тут бы ему сказать: «Юрик, шоференок ты мой... Давай забудем все плохое...» Но он с тем же веселым лицом облапил Журку, колюче поцеловал в щеку. И Журка, ощутив на себе хватку крепких рук, закостенел под этим поцелуем. Но отец ничего не заметил. Или сделал вид, что не заметил? Взглядом соскучившегося хозяина отец оглядел комнату, с хрустом шевельнул плечами, бодро сказал:

— Ну