Трапеция (ЛП)

работает над четырьмя сальто.

- Невозможно, – скривился Марио. – Не получится, это физически невозможно.

Разве что если увеличить расстояние между трапецией и ловиторкой, но тогда

тебя не удержит вверху.

Человечек пожал плечами.

- И все-таки, знаете ли, я никогда не верил в ограничивающие факторы. Я верю, что наступит день, когда какой-нибудь бегун пробежит милю за четыре минуты, а

ведь сейчас говорят, будто это физически невозможно. И что человек покорит

гору Эверест в Тибете. А кто-то сделает четыре сальто к ловитору.

Марио фыркнул.

- Вы еще скажите, что когда-нибудь человек пройдется по Луне!

- И даже это не должно быть невозможным, – задумчиво проговорил человечек. –

Почему бы и нет? Если вы не верите, то зачем пробовали тройное?

Марио засмеялся.

- Тут вы меня подловили. Но я знал, что это возможно. Видел Джима Фортунати, когда был ребенком. И знавал парочку парней, которые делали это до него.

- И все же, – продолжал человечек своим тихим голосом с едва заметным

акцентом, – тройное сальто долгое время считалось невозможным трюком, чем-

то, на что не способны плоть и кровь. Первый раз его выполнили по случайности, чистой случайности. Это сделал Джерард Майт и страшно удивился, что выжил.

Я сам слышал, как он это говорил. И он больше никогда не пытался его

повторить, а когда рассказывал о нем, всякий раз осенял себя крестом. И

цирковые директора выдавали всевозможные красочные факты в

подтверждение того, что тройное сальто невозможно. Один из них цитировал

медицинские книги, говорил, что мозг теряет контроль над телом после двух с

половиной оборотов. Знаете, один гимнаст как-то загорелся идеей попробовать

это сальто, и его менеджер сделал ему подарок на Рождество. Они тогда были

на зимней квартире в Хьюстоне. Его менеджер собрал длинный список

гимнастов, которые пытались делать тройное сальто – «сальто-мортале», как он

выразился – и с трапеции, и с трамплина, а в результате переселились на

кладбище. Он напечатал этот список, сложил, вложил в паспорт на захоронение

и вручил этому гимнасту на Рождество. И все-таки, дружище, я только что видел, как вы делаете тройное и делаете очень достойно. Кто знает, быть может, какой-нибудь паренек, увидев вас на представлении, вырастет, поверит, что нет

ничего невозможного, и попытается совершить четверное сальто к ловитору. Или

взберется на Эверест. Или, кто знает, полетит на Луну. Нет, невозможного не

существует, дружище. Не бывать ничему невозможному, пока в мире есть юнцы, которые не боятся сломать свою глупую шею.

Марио хихикнул.

- По-моему, вы читаете слишком много комиксов про Бака Роджерса. В любом

случае, одно я знаю точно – у меня четкое предубеждение насчет ломания шеи.

Рыжеватая голова качнулась в знак согласия.

- Кто-то изобретает трюки, кто-то их совершенствует. Я уверен, что Джим

Фортунати в дни своего расцвета – хотя я видел, как он отлично делает тройные

– ни разу не выполнил сальто так великолепно, как вы сейчас. Я уверен…

- Эй, Левша! - крикнул кто-то. – Работать надо, а не сотрясать воздух болтовней с

артистами! Давай, парень, закругляйся!

Лицо человечка сморщилось в улыбке.

- Боюсь, я пренебрегаю своими обязанностями. Рад был с вами познакомиться, мальчик мой. Пусть пройдет много, очень много лет, прежде чем вы наследуете

участок на кладбище.

Он развернулся и медленно побрел прочь.

Томми и Марио посмотрели друг на друга.

- Ну и псих, – выдавил, наконец, Томми.

- Даже не знаю, – отозвался Марио. – Он многое знает о цирке. Клео

рассказывала эту историю о Паррише, когда мы с Лисс были еще детьми. О том, как старый Лючиано Старр подарил Барни Парришу участок на кладбище на

Рождество. Может, он сам когда-то летал. Хотя вряд ли он полностью в своем

уме.

Марио посмотрел на аппарат.

- Четверное сальто. Нет, никак. А вот три с половиной… когда-нибудь…

- Так, проехали, – сердито потребовал Томми. – Даже и не начинай об этом

думать!

Марио снова засмеялся и потряс головой.

- Нет. Как и сказал тот сморчок, есть парни, которые изобретают трюки, а есть

те, кто их совершенствует. И я не из первых. Оставлю три с половиной кому-

нибудь еще. Нет, старикашка точно чокнутый. Миля за четыре минуты – уже

доказано, что это физически невозможно, человеческое сердце такого не

выдержит. И как можно построить космический корабль и долететь до Луны?

Там же воздуха не будет. В смысле, даже если взять ракету из комикса, то от

чего она будет отталкиваться? Старик определенно свихнулся.

Но он опять взглянул на трапецию, будто пытаясь представить вольтижера, выполняющего четыре невозможных оборота, и Томми вздрогнул.

А если этот старичок из тех, кто покалечился, делая тройное? Говорят, таких было

много. Он с таким знанием говорил о полетах… И все эти разговоры о

невозможном. Марио действительно этого хочет?

Как-то днем во время долгого переезда по Северо-западу Томми подсел к

Папаше Тони. Марио и Анжело играли со Стеллой в карты в привилегированном

вагоне, Джонни что-то черкал в блокноте на соседнем сиденье. Папаша Тони и

Томми играли в шашки на маленькой карманной доске – Папаша подарил ее

Томми на День рождения. Вдруг старик оторвался от созерцания шашки, которую только что произвел в дамки.

- Томми, – сказал он, – ты усердно трудишься и выглядишь счастливым. Ты

счастлив?

Томми был, как всегда, растерян и смущен оказанным вниманием.

- Конечно. А почему я не должен быть счастлив?

- Мальчишки! – покачал головой Папаша. – Думаешь, быть счастливым – это так

просто? Ну да, я знаю, что ты не страдаешь. У тебя не болят зубы, ты не плачешь

по ночам… Но счастлив ли ты? Чувствуешь ли, что жизнь с каждым днем

становится лучше и ты всем доволен?

Томми внимательно разглядывал доску.

- Я никогда об этом не задумывался.

- Как и все молодые, – нахмурился Папаша, передвигая шашку. – Надо научить

тебя играть в шахматы, они учат думать на несколько шагов вперед.

- Я не могу запомнить, как они ходят. Это слишком сложно. Я не настолько умный.

Надо ведь хорошо соображать, чтобы играть в шахматы, так?

- Ты не считаешь себя умным и не знаешь, счастливый ли ты?

С минуту поизучав узор на доске, Томми сказал, не поднимая головы:

- Я счастлив, Папаша Тони. Я… я занимаюсь тем, что мне нравится.

Тонио Сантелли наклонился «съесть» одну из шашек Томми и убрал ее с доски.

- Видишь? Даже в шашках надо думать наперед. А Мэтт? Вы нормально ладите?

Я не знаю, возможно, он слишком суров с тобой. Возможно… ты еще ребенок…

может, я должен…

Он замолчал и снова склонился над доской.

Изучив западню, которую Папаша расставил между двумя дамками, и сделав

вынужденный ход, стоивший ему еще одной шашки, Томми понял, что эти слова

подразумевают нечто большее. Каким-то образом Папаша знал. Мысли

разбежались.

Как? Мы были так осторожны!

И все-таки старик знал. Не говорил напрямую, но сейчас, над доской, все

будущее Томми зависело от того, как он ответит.

Что мне сказать? Он наверняка считает, будто это ужасно. Марио предупреждал

меня…

- Вы здорово расставляете ловушки, – с досадой проговорил он, глядя, как

Папаша делает ход и забирает очередную шашку.

А потом медленно, осторожно добавил:

- Мне нравится Марио, Папаша Тони. Мы хорошо ладим.

И к нему, наконец, пришли слова – одновременно не слишком небрежные и не

чересчур восторженные.

- Вся эта… эта грубость… она, в основном, напускная. На самом деле он

беспокоится за меня, – и вдруг Томми встрепенулся и рывком передвинул шашку