Жизненная сила

Вернемся в началу истории, в семидесятые годы. Лесли Бек еще женат на Джослин , Розали уже подкатила коляску к крыльцу дома номер двенадцать по Ротуэлл-Гарденс, чтобы вспомнить о своей тайне, попробовать ее на ощупь, как больной зуб — языком, проверить, причиняет ли она по-прежнему боль, и обнаружила Джослин в состоянии кризиса. По крайней мере так показалось Розали.

По словам Розали, Джослин Бек открыла дверь внезапно. Она была одета в шелковый халат на голое тело, он распахнулся, и Розали успела увидеть груди с розовыми, неожиданно крупными сосками и кустик черных лобковых волос. Обычно тщательно уложенные волосы Джослин были растрепаны, глаза покраснели, тушь размазалась. Она громко всхлипывала, была растеряна. Увидев Розали, она привлекла ее к себе и вцепилась в нее, отчего Розали вздохнула с облегчением — она опасалась, что Джослин узнала, кто отец Кэтрин. Малышка Кэтрин испугалась и расплакалась. Молчаливые и растерянные Хоуп и Серена стояли в глубине холла.

— Я позвонила Лесли на работу, — рыдала Джослин, — а трубка оказалась снятой. И я услышала, что там происходит. Лесли завел роман!

— С чего ты взяла? — спросила Розали. — Ведь ты только услышала голоса на том конце провода.

— Ужасно, немыслимо! — Джослин поджала губы. — Как я могла выйти замуж за такого негодяя?

— Наверное, это ошибка, — предположила Розали. — Он что-нибудь сказал?

— Конечно, нет! — фыркнула Джослин, отчаяние которой сменялось гневом. — Зато я знаю, с кем он был, теперь он не отвертится! Занудная, безобразная плебейка! Ее зовут Анита Олтервуд. Я обращала на нее не больше внимания, чем на прислугу. По телефону она не разговаривает, а скулит.

— Вряд ли все так серьезно, — заметила Розали. — Ты же знаешь Лесли. — И она успокоила Кэтрин, уговорила Джослин одеться и умыться, решительно отправила Хоуп и Серену играть в сад. Розали всегда нравилось в кризисных ситуациях брать инициативу в свои руки. Она дала Джослин две таблетки транквилизатора, который прописал ей врач, — когда Уоллес был в отъезде, Розали страдала бессонницей от беспокойства, а если и засыпала, то видела во сне, как Уоллес со сломанной ногой умирает на дне пропасти.

Дни, подобные тому, когда Джослин узнала, какое место Анита занимает в жизни ее мужа, переживает почти каждая жена в мире. И в этом нет ничего странного. Эти злополучные, ужасные, памятные дни для всех одинаковы: начинает дрожать и разрушаться сам фундамент существования, любовь, забота и самопожертвование, неотъемлемые составляющие замужества, в мгновение ока теряют всякую ценность, а те, кто жертвовал собой, оказываются в дураках. В одну секунду будущее становится туманным, дамокловым мечом нависает перспектива домашнего «сокращения штатов», самооценка стремительно падает в бездонную пропасть — возможно, в тот же цилиндр фокусника, о котором я уже упоминала, — и у женщины остается единственный выход: слегка замедлить это падение, чтобы не лишиться уважения к себе навсегда. И оттого, что это происходит каждый день и со множеством людей, нам не легче. Неуверенность как злой пес неотступно преследует зависимую женщину, гонится за ней по пятам. А большинство женщин, даже работающих, остаются зависимыми, как бы упорно они ни трудились. В наши дни для содержания семьи требуются две зарплаты.

Рискну утверждать, что то же самое случается и с мужчинами. Бывает, они узнают о неверности жены, приходя домой и обнаруживая пустую постель и записку на каминной полке. Но мужчинам легче пережить такое потрясение, поскольку статус брошенной женщины в обществе значительно ниже статуса брошенного мужчины.

«Какая ты старомодная, Нора! — сетует Розали каждый раз, выслушивая мои рассуждения. — Ты всех подгоняешь под свои мерки, и напрасно. Кто, по-твоему, выглядит благопристойнее в глазах общества — Мэрион или Лесли Бек? Разумеется, Мэрион!» Но я сомневаюсь в правоте Розали. Лесли без труда женится еще раз, если пожелает. А Мэрион не найдет себе спутника жизни, даже если станет совсем другой, чего она тоже не захочет. «О Нора! — опять стонет Розали. — С чего ты вбила в голову, что быть незамужней неприлично?»

Вернемся к дню, который намертво впечатался в память Розали, — ко дню, когда она помогла Джослин осознать неверность Лесли Бека. Розали бросилась в подвал в надежде найти Мэрион, но Мэрион куда-то ушла — кажется, на лекцию о кубизме. Вернувшись обратно, Розали увидела, что Джослин колотит по выскобленному сосновому кухонному столу довольно большими и крепкими кулаками; она успела умыться, но одеваться не стала. Хоуп и Серена качались на качелях, подвешенных к ветке яблони, которая по праву принадлежала Брамли-Террас.

— Я поняла бы его, — твердила Джослин, — будь у него роман с кем-нибудь получше меня, но почему он выбрал это ничтожество? Что теперь обо мне будут думать?

— Никто ничего не заметит, — заверила Розали, удивленная тем, что Джослин озабочена своим положением в обществе больше, чем личным горем.

В те времена мы были моложе и гораздо строже к себе и к окружающим, чем сейчас. Мы считали, что человек, заслуживающий звания доброго и порядочного, должен следовать определенным правилам, принятым в цивилизованном обществе. Не обязательно быть материалистом или аристократом, но необходимо подавлять вспышки гнева, стремиться к достижению соглашения, а не к конфронтациям и так далее. Только когда гас свет или посторонние отворачивались, мы позволяли себе предаваться порокам, считая, что такое поведение характерно лишь для нас, хотя, конечно, ошибались; в минуты отчаяния, загнанные в угол, мы кричали и бранились, жаловались на прислугу в иммиграционную службу, спали с мужьями своих подруг, торговались с мясником, шлепали детей, выбегали на улицу в одном белье, надеялись, что когда-нибудь наши мужья уйдут в кругосветное плавание и не вернутся. В такие минуты мы ненавидели и презирали себя и других. Сейчас мы не торопимся осуждать окружающих, поскольку понимаем, что они мало чем отличаются от нас. Осуждая сестру, осуждаешь себя. Осуждая брата, обрекаешь себя на одиночество. Жестокий урок, но мы его усвоили. Теперь я готова простить Сьюзен. Рано или поздно это произойдет.