Девушка с повязкой на глазах

Я задумалась о том, честно ли с моей стороны знать итог и продолжать ей давать надежду на победу. А потом я подумала о том, что смешно думать о честности, когда речь идёт об игре на жизнь.

— Шах и мат,— спокойно произношу я.

Она признаёт своё поражение и соби­рается встать.

— У меня замёрзли пальцы. Я хочу уйти.

— Ты никуда не пойдёшь,— мой вердикт.

Она хочет подняться, но я держу её взгля­дом. Она не может шевельнуться. Мой взгляд обладает силой. Силой, которая неизвестна даже мне.

Комната темнеет. Сначала она приобре­тает серые тона и постепенно доходит до чёрного цвета. Белыми остаются только стол и стулья. Белой остаётся наша одежда. Белые фигуры остаются белыми.

Я беру её руку. Она влажная от напря­жения и страха. Когда я держу её за руку, она становится ещё слабее. Я хочу довести её до изнеможения, до бессилия, до разрыва сердца. Я причиняю ей невыносимую боль, при этом не применяя никакого насилия. Лишь взгляд. Лишь касание рукой. Лишь чёр­ный цвет, который питает меня силой, лишь холодный пол. Лишь её проигрыш. Лишь моя победа.

60.   Проснулась.

61.   Моя квартира. Мой потолок. Моя кровать. Сон. Какой странный сон. Что— то в этом сне было не так. Прокручивая его в голове, я пони­маю, что в этом сне не было тебя. Первая ночь, когда ты мне не снишься, когда ты не приходишь ко мне, не напоминаешь о себе. Хорошо.

В этом сне была она. Сон— это знак. Ду­маю, мне не стоит больше тянуть. Нужно ору­жие, нужен чёткий план. Нужно решение, которое я уже приняла. Надоело представ­ление. Я чувствую, что осталось совсем не­много. Осталось совсем немного подождать, и я снова смогу жить. От этой мысли легче. Я гоняюсь за любой мыслью, от которой может быть легче. Я знаю, что могу.

62.   Я поднимаюсь с кровати. От перепол­няющего меня волнения и эмоций я хочу курить. Время— 5 утра. Мне так кажется.

Из джинсов достаю сигареты, сажусь на подоконник. Курю. Нужен план. Смотрю в окно. Напротив крыша, на которой я не была. Она так близко, а я никогда на неё не заби­ралась. Может быть, на ней другая атмо­сфера? Не такая, как на моей. А мне нужен план. может пригласить её на крышу? Разы­грать там несчастный случай. В панике побе­жать звонить в милицию, скорую. Выдавить слезу. Слушать выговор о том, что мы — такие большие девочки — ползаем по крышам.

Нет.

Не хочу.

Не хочу, что бы вид из окна напоминал об этом.

Моя кровать. Девушка. На моей кровати девушка. Вчерашняя?..

Я совсем забыла.

Так непривычно кого— то видеть на своей кровати. На ней давно никто не спит, кроме меня. Поэтому сейчас, когда я вижу на ней кого-то иного, кровать кажется чужой. Ощу­щение новое. Зачем я привела с собой эту девушку? Для чего я пустила её в свой дом? В свой тайный мир. Тут она может увидеть мой план, моё состояние. Она может стать не­нужным свидетелем. В своей квартире я слишком открыта. Как стремительно я пре­вращаюсь в черствое, расчётливое су­щество. Меня совсем это не пугает. Меня это спасает, защищает. Я ухожу в жестокость, как уходят в плавания корабли по дальним морям.

Я не бужу её, но и сама не ложусь. Мне не хочется прикасаться к чужому, к неродному.

— Вы когда-нибудь уезжали?

— О чём Вы?— удивляюсь я.

— Вы когда-нибудь уезжали? В другой город, в другую страну, на другую планету, в другой

мир? Не имеет значения куда. В другое место, где Вас могла бы захватить ностальгия.

— Да, уезжала.

— Тогда Вы знаете, что такое ностальгия?

— Знаю.

— Ностальгия— это самое страшное. Это безжалостное состояние. Мне казалось, что тяжелее, чем в тот летний день уже не будет, но я ошибалась. Я глубоко ошибалась. Пришла ностальгия.

ОБЪЕДИНЕНИЕ

63. Ты не лежала на этой кровати. Мы не наполнили её своим чувством. На ней нет твоего запаха. Но тебя так много. Твои тон­кие пальцы, прикасаясь к моему лицу, лю­били меня. Мне казалось, что в этот момент они любили всё моё тело.

Воспоминания былого, ушедшего, невоз­вратимого. Воспоминания святого. Я сижу на подоконнике и терзаю себя мыслями. Или это совсем не терзания, а попытка отключиться? Это бег. Я словно самка кита, отчаянно уплы­вающая от браконьеров. Подо мной мой ки­тёнок, и я закрываю его своим телом. Во мне — стрелы. Кровь хлыщет, оставляя за собой тёмно-бордовую дорожку, словно нефть, которая растеклась в океане. Скоро подо­спеют акулы. Но до этого меня успеют погрузить на судно. Мой маленький китёнок, меня лишат тебя. Тебя лишат меня.

Мне стоит лишь закрыть глаза, чтобы представить тебя рядом. Я чувствую теплоту вокруг себя— это ты окружаешь меня. Про­водишь рукой по щеке.

-        Ты пришла?— с улыбкой спрашиваю я.

-        Пришла,— слышу я в тишине.

-        Я знала, что ты придёшь.

Дальше мы молчим. Мы находимся рядом. Так близко. Так честно. Мы составляем единое целое. Ты как никогда плавно протекаешь в моём сознании. Нежно входишь в представ­ление. Наполняешь всё вокруг собой. Я расслабляюсь— первый раз за последнее время. Летим вперёд. Вдвоём. Смеёмся с ветром. Целуешь руки мои. Ты вернулась.

Ты вернулась.

Доверяюсь пространству.

64.— Что с тобой? Ты уже проснулась?

Удар.

Темнота.

Холод.

Тебя нет.

— Эй?! Ты уже проснулась? — доносится с кровати.

Я со всей силы толкаю пепельницу. Она падает на пол и разбивается. Девушка моментально затихает, робко натянув на себя покрывало. Она ожидает, что я сделаю дальше. Если бы я сама знала, что буду делать.

Пепел смахиваю на пол. Всё равно, его теперь там полно.

Она нарушила нашу с тобой гармонию.

— Оденься!— сухо говорю я.— И вали отсюда.

Она не двигается с места и испуганно смотрит на меня.

— Оденься, пожалуйста, и уходи,— спо­койно повторяю я, удивляя её быстрой сменой тона.

Она встаёт с кровати. Спешно одевается и уже в коридоре осторожно спрашивает:

—  А как же крыша?

Мне не хочется сейчас контролировать се­бя, но я контролирую. Она должна быстрее уйти или иначе она увидит мои слёзы. Начнёт проявлять не нужное мне участие, совать мне под нос стакан с водой, будет приставать с вопросами. Она увидит, что такое боль.

Она увидит, что такое боль. Она не готова к этому.

— Иди на крышу. Без меня. Я не хочу,— я спрыгиваю с подоконника.— Осторожней, не поранься,— показываю я ей на разбитую пепельницу.

Она идёт к окну, боязливо поглядывая на меня.

— Ты мне ничего не сделаешь?

— Не сделаю, если не будешь много бол­тать. Я сейчас слишком напряжена. Мне нужно побыть одной, — единственное, о чём я считаю нужно сообщить.

— Я быстро, — она открывает окно и вылезает на крышу. Я слышу, как она осторожно передвигается надо мной. Потом шаги зати­хают — девушка останавливается. Скорее все­го, смотрит по сторонам и восхищается окружающей её высотой. Восхищается утренним городом. Город улыбается. Город начинает жить в новом дне. С новыми надеждами. Эти надежды заходят и ко мне. Лишь одно спасает меня. Лишь одно греет мне душу — вендетта. Прекрасное иностран­ное слово, словно название цветка, словно время года. Но за красивым звучанием скры­вается чёткое значение: месть. При этом сила любви глубинна и бесконечна во мне, раз она рождает такую ненависть. Во мне столько теплоты к тебе.

Через несколько минут она возвращается.

— Я люблю крыши, — говорит она, проходя мимо меня.

Ты ведь тоже любишь крыши.

—  Уходи,— тихо произношу я.

— Это страшно,— говорю я. Я не знаю, зачем я это говорю. Это вырвалось само.

Она закурила.

— Страшно было потом. Когда весь мой путь к «выживанию» прервался.

— Слабость?— Называйте, как хотите.

Определения не имеют значения.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ ИСКРЕННОСТЬ

Если бы у меня сейчас были силы кричать, я оглушила бы её своим криком, я распугала бы всех птиц на крыше, я бы создала аварий­ную ситуацию на дороге. Но у меня нет сил.