Среднерусские истории

Алексей АНДРЕЕВ

СРЕДНЕРУССКИЕ ИСТОРИИ

Предыстория

Городок наш расположен посреди Среднерусской возвышенности на одном из притоков известной среднерусской реки, которая сначала впадает в другую русскую реку, а затем в Каспийское море, где бесследно и исчезает. Жителей в нем не то чтобы много, но для городского статуса хватает, хотя все друг друга знают, издалека здороваются, а за спиной готовы к любой биографии прибавить такие красочные детали, о которых сам обладатель оной частенько и не подозревает. Поэтому до собственных насущных дел у многих уже не доходят руки. Возможно, именно это и называется общинностью.

Квартирный вопрос в городке нашем остро не стоит, по той простой причине, что квартир самих с гулькин нос, а большинство расположенных вдоль улиц строений – это частные дома разной степени ветхости с удобствами сами понимаете где плюс аналогичного свойства государственные бараки на много семей.

Уклад наши жители имеют формально вроде как городской, но по всем проявлениям – совершенно деревенский, начиная со склонности к натуральному хозяйству и заканчивая вечерним лузганьем семечек на скамейке перед калиткой или через невысокий забор. Плюс музицирование при помощи гармони, которое, правда, из-за экспансии дешевых китайских кассетников все больше сходит на нет. Однако это мало что меняет. Разве только репертуар: вместо «диких степей Забайкалья», «тонкой рябины», «черного ворона», «парня молодого» и прочих чувствительных исповедей страдающей русской души все больше звучат на улицах космополитические «муси-пуси», «зайка моя», «убили негра» и «малолетки», петь хором которые, конечно, затруднительно, но страдать, слушая, еще как можно.

Политические убеждения нашего населения самые разношерстные, но в основе своей, как это и полагается наследникам великой империи, замысловато-анархические, что, впрочем, никак не мешает ему дружно ходить на всякие выборы и голосовать именно так, как укажет вроде бы давно опостылевшее начальство.

Состоит городок из главной улицы, все еще носящей имя Ленина, хотя впору уже проводить среди подрастающих поколений ликбез – кто это такой и чем умудрился прославиться? – из двенадцати улиц второстепенных – перечислять их не будем, если захотят, сами по ходу повествования о себе заявят, никуда не денутся, а не захотят, так и не надо, – семи переулков и нескольких тупиков, один из которых много лет вполне официально звался Советским, что, возможно, и отразилось в конце концов на судьбе всей страны. Еще есть центральная городская площадь, имя Ленина уже утерявшая, зато посейчас хранящая его большой каменный клон, который раньше указывал на светлое будущее, а теперь уткнулся перстом в ресторацию одного из наших местных олигархов, кстати, бывшего комсомольского вождя, что вполне логично и даже символично в плане преемственности. А если учесть, что ресторация воздвигнута на фундаменте так и не построенного Дворца молодежи, куда молодой комсомольский вождь и будущий олигарх самолично на глазах у соратников и старших товарищей заложил некогда капсулу с пламенным обращением к потомкам, то вообще становится ясно, что с магистрального пути мы никуда не сворачивали: куда шли, туда и продолжаем неуклонно волочиться.

Еще в городке нашем есть две церкви, когда-то коммунистами закрытые, потом ими же открытые и ныне так истово посещаемые, будто только об этом их и умолял перед своей кончиной в секретном письме съезду картавый вождь; стадион, где раз в год начинается День города, а в остальное время оздоровляется окрестная домашняя скотина в виде кур, свиней, гусей и коз; дышащая на ладан библиотека, куда этот скромный труд, даже будучи когда-нибудь изданным, все равно не попадет; две школы, одна из которых в надежде хоть на какие-то барыши недавно стала гимназией, после чего сеять разумное, доброе, вечное практически перестала, сосредоточившись на всяких там основах бизнеса, маркетинга, консалтинга, рекламы и других способов охмурения и втюхивания; гостиница распространенного типа «клоповник», напрасно ожидающая туристов, хотя бы отечественных; бывшее строительное общежитие, за умеренную плату дающее сегодня приют молодежи – как семейной, взалкавшей вдруг независимости от родни, так и той, которой приспичило провести греховную ночь; больница, где, вопреки всякой логике исторического момента, все еще можно лечиться и даже при должном везении вылечиться; почта с сопутствующими телеграфом и телефоном; еще две ресторации все того же владельца-олигарха; трактиры, кафе и рюмочные владельцев других, пожиже; парочка заведений со стриптизом, куда съезжаются по вечерам, как на работу, окрестные бандиты и предприниматели смутного толка; несколько производств – ни одно из них по профилю, разумеется, давно не работает, но работа все же кипит – теперь там круглосуточно рассыпают по большим пакетам наполнитель для кошачьих туалетов и животный корм, а также – по пакетикам более скромным – всякую человечью пищу быстрого приготовления, причем, судя по вкусу последней, все это делается из одного сырья; наконец, есть мэрия – она же бывший горком, собранные в одном месте представительства всяких карающих и надзирающих органов и рынок под названием «Славянский базар», где до недавнего времени торговали сплошь сыны и дочери гордого Кавказа, а теперь – нанятые ими местные.

Одним словом, вполне заурядный у нас городок, коих на Среднерусской и прочих русских возвышенностях без счета, но говорить нам об этом вслух никому из приезжих не рекомендуем – можем обидеться. С чем-чем, а с чувством местного патриотизма и великособственной гордости у нас все в порядке.

Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о нашем поселении, перед тем как перейти к случившимся в нем совсем недавно историям.

Итак…

История первая, утренняя,

обычно начинается у нас в городке с того, что черное, пусть на просвет и изрядно поеденное звездной молью небо вдруг начинает сереть, из смутных клякс ночного пейзажа нехотя проступают контуры предметов, выпячивая за собой объем, и местность постепенно преображается, приобретая вполне даже жизнерадостный, утренний вид. Где-то орут ранние петухи, торопясь приступить к хлопотливым семейным обязанностям, живущие во дворах собаки настораживают уши, уловив шебаршение живности в сараях, а собаки в домах сладко потягиваются на боку, приоткрывают замутненные сном глаза и вновь расслабляются, пока какая-нибудь из хозяйских ног, спустившись на пол, не обозначит им начало нового дня. Окончательно посеревшее небо, завидев издали свою главную в здешней местности звезду, внезапно бросается в неприлично-сочную голубизну, а истончившаяся за ночь самозванка-Луна смиренно блекнет перед появлением настоящего хозяина небосвода. Птицы пробуют крыльями воздух и поднимают гвалт, из труб кое-где начинает сочиться легкий дымок, шевелятся занавески. Клацнув железом, скрипят двери, выпуская порцию накопленного спертого тепла и торопливые шаги к удобствам. Звучат звонки, зевки, кряхтения и откашливания, хрустят потягивания, все чаще гремят рукомойники, девственный воздух все больше и больше пропитывается съедобными запахами, а в стук посуды нехотя вплетаются человеческие голоса. И вот уже кое-где легким бризом проносится матерок – пока еще ни к чему не обязывающий и ни о чем толком не говорящий, кроме как о том, что очередной организм пробудился и глянул на мир. И вновь удивился его несовершенству. А может, и отметил простым русским словом его красоту.