Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой

От издательства

Книга, которую читатель держит в руках, представляет сразу два больших издательских проекта Всероссийской государственной библиотеки иностранной литературы имени М. И. Рудомино. С одной стороны, это второй выпуск серии, посвященной мастерам художественного перевода (в первом было представлено творчество замечательного переводчика-англиста Владимира Александровича Харитонова). Одновременно это и второй сюжет в международном проекте «Словенский Глагол», основной целью которого является взаимное обогащение культур двух славянских стран — России и Словении. Главным партнером Библиотеки иностранной литературы со словенской стороны выступает Государственное агентство книги Республики Словения.

Полна творческих замыслов

Личность Майи Ильиничны Рыжовой, яркого переводчика, глубокого исследователя и прекрасного человека, оказалась на пересечении двух проектов совсем не случайно.

Будущий ученый, который посвятит свою долгую жизнь изучению словенской литературы и культуры, Майя Рыжова родилась в разгар лета в селе Гостилицы (ныне Ломоносовский район Ленинградской области). Переехав в Ленинград, в годы войны оставалась в городе на протяжении всего периода блокады, от первого до последнего дня. Поступив на филологический факультет Ленинградского университета, Майя Рыжова успешно закончила его славянское отделение. В те времена ни в одном советском вузе не было специализации по словенистике, но именно в университетские годы состоялась первая встреча молодой студентки со словенской литературой (опосредованно — через сербские источники). После получения диплома Майя Ильинична работала в Ленинградской группе Института славяноведения АН СССР, что дало ей возможность с головой погрузиться в постижение словенской поэзии, истории ее развития и взаимосвязей с русской культурой, — не уходя все же и от первой своей специальности. В 1969 г. она стала членом «Матицы Сербской».

У Института славяноведения уже давно нет отделения в Санкт-Петербурге, но зато до сих пор именно в нем сосредоточены основные силы отечественной словенистики — во многом благодаря ее первопроходцам Е. И. Рябовой и М. И. Рыжовой. Хотя в 1975 г. Майя Ильинична была вынуждена сменить основное место работы, она никогда не разрывала научных и личных контактов с коллегами по московскому институту, участвуя во многих литературоведческих проектах. Один из самых значимых — фундаментальная «История литератур западных и южных славян» в 3-х томах (1997, 1997, 2001), для которой М. И. Рыжовой написана глава о словенской литературе рубежа XIX–XX вв. Позже этот труд в немного измененном виде вошел и в отдельное издание «Словенская литература от истоков до рубежа XIX–XX веков» (2010).

В 1975–1983 гг. Майя Ильинична — сотрудник Института русской литературы (Пушкинский Дом), где ею написаны многие работы, в том числе посвященные русско-словенским литературным связям. Совсем скоро выйдет в свет ее монография «Словенская поэзия конца XIX — начала XX веков и русская литература».

Майя Ильинична Рыжова всегда много времени, сил и души отдавала переводам — стихов и прозы — как со словенского, так и с сербского языков, тем самым внося значимый вклад в сближение и взаимопонимание наших народов. Участник многих поэтических антологий, переводчик целого ряда романов и несчетного числа произведений «малой прозы» — как классиков словенской литературы, так и современных писателей, она полна творческих замыслов.

Российские и зарубежные коллеги и друзья, мы бесконечно ценим ее труд, самоотдачу, верность выбранному пути, высокие моральные качества и принципиальность, готовность откликнуться и помочь, прежде всего молодым, ищущим свою дорогу в науке и литературном творчестве, ученым и переводчикам. Для нас особенно приятно, что книга выходит в Москве в преддверии юбилея Майи Ильиничны. Мы желаем ей еще многих лет плодотворной деятельности, выхода новых книг, крепкого здоровья и нескончаемого оптимизма.

Иван Цанкар (1876–1918)

За праздничными лепешками

Сейчас, в минуты безутешной тоски и бесплодных душевных порывов, мне вспоминается случай из далекого прошлого…

Когда я проснулся, было прекрасное утро. Сияло солнце, по небу неслись редкие, беспокойные осенние облака, а под ними — по дорогам, по крышам и полям — скользили тени, убегая за горы, в дальнюю даль.

Я поспешно оделся, выпил второпях чашку ячменного кофе и стал собираться в путь. Отыскав большой мешок из-под картошки, я кое-как залатал его, чтобы он совсем не развалился. За окном, вызывая меня, крикнул Лойзе, я перекинул мешок через плечо, взял в руку палку и вышел из дому.

Кажется, мне тогда исполнилось десять лет, Лойзе был еще младше. Не знаю, как выглядел я, помню только, что Лойзе был очень маленьким и хилым, с бледным нежным лицом и большими строгими глазами. Он говорил, что хочет стать художником — Бог весть, о чем он мечтал. Сейчас он уже либо умер, либо затерялся где-то на белом свете, в таком обширном, необъятном.

Мы остановились перед домом наших соседей, откуда вышел Тоне с таким же большим мешком, заброшенным за плечо. С ним появилась и его сестра Ханца. Она была меньше нас всех, голову она повязала большим материнским платком, из-под которого выглядывало крохотное, болезненное личико. Я взглянул на нее и подумал, что ей не выдержать такой долгой дороги. Но она пошла с нами.

Поначалу мы нигде не задерживались, шагали быстро и весело. Ночью прошел дождь, под босыми ногами хлюпала грязь. Мы закатали штаны до колен, а Ханца повыше подоткнула свою длинную юбку. Вскоре мы стали подниматься в гору, омытая водой дорога была здесь гладкой, слегка подсохшей. Тоне ударился ногой о камень и, присев, стал травой обтирать проступившую кровь.

Деревня наша была уже под нами внизу, а еще дальше на равнине светлели белые домики ближнего городка. Все казалось таким чистым и свежим, будто умытым; празднично сверкало круглое основание шпиля на колокольне приходской церкви. А здесь, на горе вокруг нас была безлюдная, тихая Божия обитель.

Мы еще раньше условились, что не пойдем за праздничным подаянием ни в деревню, ни в городок. Там от дома к дому слонялись толпы детей, нищих, странников в лохмотьях. Люди гнали их от порога, а если и выносили хлеба, то сердито ворчали, захлопывая двери.

Лойзе первым придумал другое. Широко раскрыв большие глаза, он сказал нам:

— Там, за горами, все иначе. Уж оттуда-то мы не вернемся с пустыми мешками. Нам вынесут яблок, груш полные корзины и кукурузных лепешек, какие там пекут, — они такие плоские, золотистые, а пахнут до чего вкусно… корочки румяные потрескались, как на пироге… Да мало кто решится пойти так далеко!

Дорога теперь плавно спускалась вниз, в тихую долину, где протянулись узкие полосы пахотной земли. И сразу же исчезла из виду оставшаяся за нами равнина, мы были совсем одни — над нами лишь небо, по которому бежали осенние облака. До сих пор мы то и дело перебрасывались словечком, но в этот миг, когда между нами и равниной, нашим привычным, хотя и неуютным обиталищем, пролегла гора, мы невольно умолкли. Неожиданно изменилось все вокруг, и сами мы стали другими. В сознании моем смутно и боязливо мелькнула мысль: а не вернуться ли нам? Мы переглянулись, но продолжали путь.

Было такое чувство, будто мы идем уже долго. Дорога то поднималась в гору, то снова спускалась вниз, и везде она была одинаковой — совсем одинаковыми казались холмы и вырубки, полосы вспаханной земли и черные грушевые деревья, росшие у дороги. Будто мы не двигались с места, и все вокруг оцепенело, как заколдованное. Только по небу мчались торопливые облака.

Тоне перемахнул через росший вдоль межи терновник и взбежал на холм, чтобы осмотреться вокруг.