Точка опоры

— Жилец приехал не с женой, а с любовницей! Какой ужас для ханжи! Мы уже объяснились с госпожой Йо, а ей все неймется.

— Я успокоил. Соврал, что гулял на вашей свадьбе, что у вас были очень дорогие кольца, которые в трудную минуту жизни пришлось заложить в ломбард. И тут же припугнул: она рискует. Если не перестанет порочить своих жильцов, то ведь ее можно привлечь к суду за диффамацию. Она ужасно перепугалась, просила меня молчать.

— Спасибо, что заступились за подозрительных, — рассмеялся Владимир Ильич, заглянул в соседнюю комнату. — Надюша, ты слышала? Мистрис Йо больше не будет считать тебя за мою любовницу!

6

Первым пришло письмо от Аксельрода. Как ни удивительно, открытым текстом:

«Дорогой Владимир Ильич! Праздную Ваше водворение в свободной стране, называя Вас настоящим именем и отчеством».

Ленин недовольно качнул головой:

— Ну и ну! Будто нет здесь ни английских сыщиков, ни русских шпиков! — Повернулся к жене: — Он и тебя тут подлинным именем. Вот послушай: «Крепчайшим образом жму Вам и Надежде Константиновне руки, а если не будете смеяться над моей сентиментальностью, то не прочь и обнять Вас. Как-никак все-таки на край света переселились, по сему случаю можно посентиментальничать. Ваш П. А.». Да. Забывает старик о самой элементарной конспиративности. С этакими друзьями нелегко уберечься от врагов.

И тут же достал лист почтовой бумаги. Написав новый адрес, предупредил Аксельрода, что его не следует «сообщать никому, даже из членов Лиги, кроме самых близких лиц… остальные пусть пользуются по-прежнему адресом Алексеева, а сторонние — адресом Дитца».

«Если можно, — продолжал Владимир Ильич, — постарайтесь и в разговорах употреблять систематически Мюнхен вместо Лондона и мюнхенцы вместо лондонцы».

И попросил передать Мартову: если он по приезде в Лондон не застанет на квартире Алексеева, то «может пойти к Рихтеру». Пусть и в переписке, и в разговорах все привыкают к новой фамилии.

Вскоре от Мартова пришли два письма из Цюриха. В одном Юлий сообщил приятную новость: все последние замечания по программе, присланные с дороги, приняты. Но Велика Дмитриевна «зело огорчена тем, что теперь именно то, что в ее глазах делало проект Плеханова симпатичнее, сведено на нет». В другом письме Юлий рассказывал о нелегких часах, проведенных у Плеханова в Женеве: «Г. В. страшно зол — на всех вообще и на тебя, конечно, в особенности». А разозлился Плеханов на то, что, не дождавшись его протеста, уехали в Лондон, не пожелали, дескать, принять в расчет его интересы как соредактора. Для него Лондон неудобен.

— Какое гипертрофированное самолюбие! Не спросились позволения у старшего! — Владимир потряс письмом перед глазами и бросил на стол. — И это Плеханов, старый марксист! Ты только подумай, Надюша, ему Лондон неудобен! А было бы «удобнее», если бы погибла «Искра»?! Если бы нас всех в Мюнхене схватила немецкая полиция? Теперь бы уже сидели в петербургской Предварилке или в Петропавловской крепости.

— Ты не волнуйся, Володя, он необдуманно.

— Он — Плеханов. И для него непростительны необдуманные фразы. Непростительна такая узость взглядов. Только со своей колокольни. В угоду своему сверхсамомнению. Удивительно!

Тем временем Надежда вскрыла пакет от Дитца, из Штутгарта.

— А нам, Володя, подарок! — Достала «Искру». — Долгожданный!

— Апрельский номер?! Это действительно подарок! Молодец Наташа! Сумела выпустить! А ну-ка, ну-ка, как у нее там получилось?

Ленин сначала пробежал глазами по заголовкам статей и заметок, вполголоса отмечая: «Хорошо! Совсем хорошо!», потом подсел к столу и стал перечитывать все подряд, от первой колонки до последней. Надежда, пододвинув ему кружку чаю, напомнила, что пора завтракать, но он протянул руку за листом бумаги.

— С завтраком успеем. А Наташе я должен написать немедленно. Она там ждет, волнуется.

Письмо начал с заслуженной похвалы: «Номер прекрасен, видно, что корректор руку свою приложил». А когда, придвинув газету, взглянул на дату, невольно пожурил, будто Наташа сидела тут же, рядом с ним:

— Ай-ай! Как же это вы?..

— Что там, Володя, грубая ошибка?

— Грубая не грубая, а неприятная. Вот, полюбуйся: «1 апрела».

— Но это же пустяки. Одна буквенная опечатка…

— Отнюдь не пустяки. Иногда говорят: запятая — мелочь. Нет, это только на первый взгляд. Из таких мелочей создается облик газеты.

И, поставив постскриптум, Ленин подчеркнул:

«Вот только Апрела так не пишется».

Жене сказал:

— Наташе одной там очень трудно. Ты пиши ей почаще.

Они не могли знать, что, спасаясь от немецкой полиции, Вера Васильевна Кожевникова-Гурвич, как в действительности звали Наташу, вот-вот тайно переберется из Мюнхена в Швейцарию.

7

Алексеев принес письма, пересланные Дитцем. Все горестные. На границе провалились два чемоданщика. Блюменфельд сидит в Киеве, в Лукьяновской тюрьме. В ту же тюрьму отправлен Бауман. В Воронеже провалы. 12 марта в Кишиневе разгромлена типография Акима, взята явка к нему. А спустя две недели туда отправился Бродяга, не подозревавший о беде. Удалось ли ему выбраться из западни? Страшно за него. Если второй арест… Не миновать Сибири… Жаль, очень жаль таких революционеров. Чувствительные потери.

Надежда тотчас же написала ответы. Дмитрию Ильичу в Одессу: «…теперь чемоданный способ приходится сдать в архив. В общем наши дела очень плохи». Лепешинскому в Псков: «Имярек погиб… Дайте новый адрес для явки, Ваш личный не годится. Пароль меняем…» Мальцману в Теофиполь: «Посылаем Вам 6 пудов, отправьте их немедля в Красавск… [37]» (А Мальцман уже был отвезен в Лукьяновскую тюрьму.) Бакинской искровской группе: «Надеемся, что болезнь Нины [38] лишь временная. Чем можем содействовать ее выздоровлению?» Кржижановскому в Самару: «Не пишите на Лемана, т. к. письма там лежат очень долго».

Владимир подошел к жене, глянул на письмо.

— Глебу пишешь? Подожди запечатывать. Его необходимо подбодрить.

И начал приписку с новой клички Глеба, будто речь шла совсем не о нем: «Клэру обязательно спастись и для этого немедля перейти на нелегальное».

Перевернув листок, обратился уже прямо к нему: «Берегите себя пуще зеницы ока — ради «главной задачи». Если мы (то есть в ы) не овладеете ею, — тогда совсем беда».

А ясна ли Глебу главная задача ближайших месяцев? Не будет ли он гадать, в чем тут дело? Хотя и говорил ему во время прошлогодней встречи в Мюнхене, но лучше еще раз повторить: «Итак: паки и паки: вступать в комитеты».

На секунду задумался: интересно, кто будет делегатом на съезд от Москвы? Абсолютно ли надежный человек? И есть ли у него хороший наследник? Глеб, когда узнает, непременно ответит.

Передав листок Надежде, ногтем указательного пальца отчеркнул на полях последние строки.

— Теперь, во время подготовки к съезду, для искровцев главнейшая задача — проникнуть в комитеты. Всюду возглавить их. Так и пиши всем. Когда комитеты делегируют на съезд искровцев, победа будет за подлинными марксистами.

Надежда Константиновна спешила порадовать уцелевших агентов. В Киев написала, что праздновать Первое мая в России нынче решено по старому стилю — еще есть время для хорошей подготовки. В Самару сообщила о майских листовках: «Нами напечатано 40 тысяч, и все отправлены в Россию, получены ли они, не знаем. Дело в том, что благодаря массовым провалам испорчены все пути. Конечно, скоро опять все наладится…»

Письма все же приходили каждый день. Только от Анюты по-прежнему ни словечка. Владимир Ильич тревожился все больше и больше. Дошло ли до нее апрельское письмо с лондонским адресом? Не перехватили ли где-нибудь шпики?..

Тотчас же написал в Цюрих, попросил прислать квитанцию…

Между тем Аксельрод известил о грозящей опасности: по некоторым сведениям, немецкая полиция собирается совершить набег на русских и поочистить Берлин от кое-кого из них.