Айсолтан из страны белого золота

молчишь? Я твоего счастья хочу, вот что! На свадьбе

твоей пировать хочу. Или, по-вашему, и свадьба —

то'же «стариковский обычай»? Что ж это за жизнь —

без тоя, без праздника? Или вам и праздник не в

праздник, если мать на нем повеселится? Кто вас

этакому научил? Я что-то в советском законе такого

не видела. Может, ты думаешь, что сын Джерен

хуже тебя? Может, у него ума нет? Может, он

неграмотный? Может, С'Н слепой, глухой, урод, калека?

Или ты еще очень мала замуж итти? Может, тебе

хочется с ребятишками на улице играть?

Айсолтан прикрывает ладонями уши:

— Ой, ой! Ну, хватит уж, мама, хватит! Уймись!

— Если голос мой так режет уши моей родной

дочери, если у нее есть другой советчик, так пропади

я пропадом, чтобы сказала еще хоть слово!

Айсолтан вскакивает, бросается к матери,

обнимает ее, прижимается щекой к ее щеке.

— Мама, дорогая,— говорит Айсолтан,—я знаю,

что ты воспитала меня и сделала человеком. Ты и на-

ша партия и советская власть. Я знаю, что ты всегда

хотела мне только добра. Что тебе по душе, то и мне

по душе. Твоя печаль — моя печаль, твоя радость —

моя радость.

Нурсолтан одной рукой вытирает глаза, другой

гладит волосы дочери. Если слезы и выступили опять

на глазах у Нурсолтан, то это уж от радости. Она

крепко прижимает к себе дочь.

В эту минуту за ее спиной раздается детский

голосок. Девочка лет восьми, ухватившись за ветку

дерева, которое растет на границе между двумя

участками, и подпрыгивая от радости, передает

возложенное на нее важное поручение.

— Нурсолтан-эдже! Нурсолтан-эдже! — кричит

она. — Вас и Айсолтан мама к себе зовет. Мама

сказала, чтобы вы скорее приходили. — И, не

дожидаясь ответа, убегает.

Выскользнув из объятий матери, Айсолтан снова

опускается на ковер. Голосок девочки еще звенит

в ее ушах. В другое время Айсолтан, услыхав такое

приглашение, не стала бы над ним задумываться,

сказала бы просто: «Ну что ж, мама, пойдем». Но

сейчас ей опять припоминается встреча в

хлопчатнике, и какая-то непривычная робость и смущение

овладевают ею. Да еще этот разговор с матерью!

Айсолтан думает: «Ну, как я теперь взгляну в лицо Бгген-

чу и Джерен-эдже? Как сяду есть плов из одной

с ними чашки?» Но сердце Айсолтан рвется

туда, в этот дом, и она не знает, что сказать матери,

на что решиться, — ей и страшно пойти в дом к Бе-

генчу и больно от этого отказаться. Сама не зная

зачем, Айсолтан берет чайник и выливает из него

в пиалу последние капли.

А Нурсолтан, наоборот, совсем успокоилась и как

нельзя более довольна приглашением. Она быстро

убирает с веранды посуду, набрасывает на голову

белый шелковый платок и оборачивается к дочери:

— Ну, доченька, пойдем!

Айсолтан делает вид, что уже забыла о

приглашении.

— Куда это, мама?

— Как куда? Ты что же, не слыхала? Джерен

зовет.

Айсолтан поудобнее устраивается на подушке,

словно уже решила не итти к Джерен, и, хотя сердце

у нее щемит, говорит спокойно:

— Зачем я пойду туда? Это как-то неловко.

Лучше ты иди одна.

— Ну вот еще что выдумала: ловко — неловко.

Видели! Теперь, где не нужно, на нее стыд напал.

Вставай, пойдем!

— Да мне просто не хочется итти туда.

— Ну-ну! А еще ругаешь стародавние обычаи!

Где же твои хваленые новшества? Нет, дочка,

знаешь, говорят: «Незваный — не лезь, а

приглашенный— не гнушайся». Вставай, вставай! — И Нуреол-

тан тянет дочь за руку.

Айсолтан легко вскакивает на ноги. Слова матери

о стародавних обычаях задели ее за живое, она

слышит в них справедливый упрек, и это заставляет ее

решиться. А может быть, просто очень уж тянет ее

в этот дом?

Они спускаются с веранды. Ковры и подушки

можно не убирать. В колхозе нет таких дурных

людей, чтобы позарились на чужое добро.

По дороге к дому Джерен обе молчат, каждая

думает свою думу. Нурсолтан идет, высоко подняв

голову, гордо выпрямившись, подобно победившему

в схватке борцу. Айсолтан на полшага отстает от

матери. Голова ее опущена. В ней нет и сотой доли той

решимости, которой полна Нурсолтан.

Легкий ветерок пробегает по деревьям, колеблет

листву, и она серебрится в свете электрических

фонарей. Темный купол неба расшит сверкающим узором

звезд. С севера на юг через все небо прозрачной

дымкой протянулся Млечный путь. Звезды Большой

Медведицы спокойно, ласково мерцают над горизонтом.

Звучит музыка. Из небольшого рупора,

укрепленного на верхушке столба, несется песня:

В степи тюльпаном расцвела,

На небе месяцем всплыла,

Ты — повелительница звезд,

Цветов царица, Огуль-бек.

Цветы степей, пески пустынь

Полны блаженства, если ты

По ним ступаешь...

Красота ночи и эта песня тревожат душу

Айсолтан, но неотвязные мысли бродят в ее голове,

мешают насладиться прелестью ночи и волнующей

сладостью песни.

«Ну, на что это похоже, — думает Айсолтан, —

чтобы девушка сама шла в гости к парню, за

которого мать хочет выдать ее замуж? Как поступаешь ты,

Айсолтан? Посовестилась бы! Даже если ты съешь

всего одну ложку плова, тебе будет так стыдно,

словно ты пришла и съела целого барана. А что люди

скажут? «У Айсолтан нет стыда, она сама предлагает

себя Бегенчу». А что Бегенч подумает? «Вот она

какая, а я и не знал, — скажет Бегенч. — Es только

помани — она и прибежит». Ой, смотри, Айсолтан!

Как бы таким поступком не уронила себя в его

глазах».

Айсолтан резко останавливается.

Нурсолтан, пройдя несколько шагав, замечает, что

дочери нет возле нее, и, оборотясь, кричит:

— Эй, дочка, ты что отстала?

Айсолтан приходит в себя.

— Я... я, кажется, занозила ногу колючкой,—

произносит она запинаясь.

Айсолтан оглядывается кругом, вдыхает

ароматную свежесть ночи, потом, закинув голову, смотрит

на небо, любуясь сверкающими в его темной глуби

звездами. «Словно там раскрылись миллиарды

коробочек с алмазным хлопком»,— мелькает в голове

Айсолтан. В отдалении снова раздается песня. Девушка

стоит и слушает, потом быстро догоняет мать.

«Разве я иду к ним в дом, чтобы красть? —

думает она. — Чего я стыжусь? И кому какое дело до

того, куда я иду, и зачем, и почему? Это мое дело,

а других оно не касается. Что я, вправду, сто лет

назад родилась, что ли? Если буду всего нового

бояться, плохой пример подам подругам! Мать, видно,

больше моего понимает. Я же к ним не

напрашивалась— сами позвали. Что тут зазорного—пойти, раз

зовут? Я к счастливой жизни иду. У кого есть ум, тот

меня только похвалит. И другие девушки с меня

пример возьмут».

Джерен встречает их, стоя у входа на веранду. По

всему видно, что она очень рада гостям: усаживает

их на ковре, хлопочет, подает чайник с чаем, пиалы.

Она совсем не такая горделивая и неприступная,

какой казалась раньше Айсолтан. «Она добрая женщм-

на, приветливая и ласковая», — радостно думает

Айсолтан и улыбается хозяйке.

Засуетившись, Джерен роняет чайник, хочет

поднять его, и тут же у нее из рук падает пиала и

разлетается на мелкие осколки. Айсолтан быстро

вскакивает, поднимает чайник. Джерен с помощью Айсолтан

подбирает осколки, бросает их в полоскательницу,

удрученно говорит:

— Милая Айсолтан, брось, не хлопочи, ну, не

велика беда — разбился чай, пролилась пиала...

Дочь Джерен, хорошенькая Маиса, в расшитой

серебром тюбетейке, из-под которой выбегают тугие