Исчезновение

. Такая мода, что ли. Даже разумные люди поддаются психозу - вот, например... И он рассказал, какой вздор молол один его приятель, студент, неглупый малый, но, как выяснилось, большой дурак.

Ада успокоилась и заговорила о том, что происходит на студии. Она рассказывала почти со смехом, потому что на студии тоже творилась какая-то ерунда. Одного оператора, старика, обви-нили в подрывной деятельности за то, что он неудачно снял кадр посещения членами Политбюро строительства канала Москва - Волга; тень от дерева легла на лицо Сталина. Этот кадр оператор, он же режиссер ленты, сам забраковал и не вставил в сюжет, но кто-то вытащил пленку из корзи-ны - а вся пленка со Сталиным, малейшие обрезки должны учитываться, их нельзя уничтожать, - и завертелось дело о преступном замысле, провокационной вылазке и так далее. В многотира-жке появилась заметка "Наглая выходка врага". Бедный старик не знает, как спасаться, даже бросился за помощью к Аде: хотел, чтоб Воловик позвонил директору или парторгу студии, но Воловик отказался. С Воловиком происходит что-то неясное. Какие-то колесики побежали в обратную сторону. Это началось с марта. Он перестал понимать юмор. Он весь как-то перекосил-ся, переменил мнения обо всем, обо всех. Давида Шварца он раньше очень уважал, заказывал ему статьи для журнала, добивался этих статей, а теперь иначе как "ханжа" или "старый путаник" Шварца не называет. С отцом Ады, которого он тоже уважал и даже любил, недавно вдребезги разругался. А на днях пришел в гости старый его товарищ по ИКП, милейший человек, сейчас он инвалид, тяжелый сердечник, который позволил себе что-то слабо и безобидно пошутить о Сталине - что-то по поводу его роста и роста Ежова, о том, что Ежов, совсем крошка, меньше Сталина и что Сталину, мол, это должно нравиться. И вдруг Воловик стал на него орать: "Не смейте в моем доме! Я не желаю слушать!" Тот человек встал и, не прощаясь, ушел. Ночью Воловик не мог спать, стонал, терзался.

- Он слабый,- говорила Ада.- И это самое опасное. Он может признать все что угодно, подпишет любое обвинение и - погибнет...

- Не погибнет твой Иосиф Зиновьевич. Я тебя уверяю: не погибнет,говорил Сергей.- И в воде он не потонет, и в огне он не сгорит.

На самом-то деле он не был так уж уверен в том, что у Воловика обойдется. Тот был близок к Бухарину, а Бухарина уже открыто, в газетах, называли врагом. Но Сергею почему-то приятнее было думать именно так: Воловик неуязвим.

- Он погибнет,- сказала Ада.- Я чувствую...

- Ну и шут с ним! - вдруг взорвался Сергей. Он схватил ее за руки.Что же, если он погибнет, нам тоже погибать? Да или нет?

Она молчала. Он повторил:

- Да или нет? Отвечай!

Она сказала:

- Не надо меня ни о чем спрашивать.

Потом они пошли в комнату Ады и больше не говорили, потому что все было ясно и ничего сделать было нельзя, и расстаться тоже было нельзя. Перед тем как лечь, Ада распахнула окно. Тепло ночи с шарканьем чьих-то ног по асфальту вошло в комнату. Они стали забывать о том,