На острове нелетная погода

Этот спор с самим собой и вновь сделанное открытие — почему мне хочется, чтобы Лесничук уехал, — что я в какой-то степени становлюсь его соучастником, горечью разлились внутри. Мне стало стыдно и перед стоявшим передо мной Супруном, и перед Дятловым, и перед всеми остальными офицерами и солдатами, стыдно за свою позицию, за свои мысли. Но как поступить иначе, я пока не знал.

Отпустив Супруна, я пошел в штаб, надеясь выбрать, время и поговорить с Лесничуком, разобраться во всем, и прежде всего в себе.

Командир до позднего вечера занимался с посредниками — изучали донесения, показания приборов объективного контроля. Но я дождался его. Проводив в гостиницу гостей, мы вместе отправились домой.

— Как дела? — поинтересовался я.

— Более или менее, — неопределенно ответил командир. — Разбор завтра, в штабе. — Его тон и лицо были непроницаемы.

— А как с Супруном?

— Потом, потом, — отмахнулся Лесничук недовольно. — Сами разберемся, сами решим — казнить его или миловать. А теперь дай мне хоть ты отдохнуть ото всех дел — голова пухнет.

Я не стал больше докучать ему вопросами. На том и расстались.

НАРУШИТЕЛЬ

Заснул я не скоро, противоречивые мысли крутились в голове. И прав ли я, заняв нейтральную позицию? Скорее всего, нет, не прав. Симпатии мои склоняются больше в сторону замполита: летно-тактические учения показали, что он глубже и серьезнее смотрит на наше ратное ремесло, тоньше разбирается в насущных вопросах обучения и воспитания, в обстановке. Но Лесничук молод, его надо учить, поправлять. Начальник политотдела, когда узнал о происшедшем между замполитом и командиром конфликте, так и сказал:

— Вы старше, опытнее, вот и учите, воспитывайте его — на то вы и политработник. А если не уладите конфликт, не сработаетесь с командиром — значит, плохой вы политработник, и мы снимем вас, а не его…

Дятлова такая постановка вопроса, разумеется, обидела. Но он не из тех людей, чтобы подсиживать, мстить, потому, наверное, и не идет ва-банк, не докладывает посредникам о случившейся на летно-тактических учениях серьезной предпосылке к летному происшествию. Рассказал мне и буравит теперь своими пронзительными глазами: убедился, мол, что за гусь твой приятель, как теперь ты поступишь?

Может, действительно мне следовало бы поставить вопрос ребром: «А ну-ка, товарищи Лесничук и Супрун, доложите посредникам, что произошло у вас при перехвате цели?» И что из этого получится? Оценят сослуживцы такой «подвиг»? Не исключено, что часть личного состава расценит такую «принципиальность» как подсиживание, стремление занять командирское кресло. А Лесничук, Супрун как на меня посмотрят? Нет, с такой «принципиальностью» стыдно людям в глаза будет смотреть…

Мне снились кошмары: то за мной гнались какие-то чудовища, то дрался я в небе с фашистскими летчиками, то кто-то пытался убить меня ультразвуком. И этот звук был настолько противным, давящим на уши, что я проснулся.

Надрывно звонил телефон. Я снял трубку и услышал голос Лесничука:

— Ну и спишь ты! Послушай, Борис, там, на КП, хреновина какая-то происходит. Смотайся туда, разберись в обстановке и прими решение. У меня зубы что-то разболелись. Газик я выслал.

Для военного человека, привыкшего к быстрым сборам по тревоге, чтобы одеться в летное обмундирование, много времени не требуется. Минуты через три я уже был на улице. По лицу хлестнуло холодным и мокрым воздухом. Ветер гремел железом балконов, свистел в подъездах, шумел ветвями деревьев. Мокрые снежинки стремительно проносились в световых пятнах. Было черным-черно, холодно и неуютно.

Уже в машине я взглянул на часы — первый час!

— Что там? — спросил я у шофера.

— Где? — не понял он. — Я только что из гаража.

Ну да, он ведь тоже отдыхал.

— Давай быстрее на КП.

Газик рванул с места. Лучи фар скользнули по намокшей, блестящей дороге, как по льду, высвечивая трассирующие полосы крупных снежных хлопьев.

На КП все находились на своих рабочих местах, и никто не оторвался от экранов радиолокаторов при моем появлении. Здесь был и начальник КП майор Пилипенко, он и доложил мне обстановку: с северо-востока к нашим островам приближается неизвестный самолет, по параметрам, скорости и радиосигналам похоже, что это новейший разведчик системы АВАКС. На перехват его поднята дежурная пара — Дровосеков и Неудачин.

— Почему именно наши летчики? — спросил я у начальника КП.

— Потому что на острове нелетная погода, — пояснил майор, — и, кроме нас, задачу выполнить некому. Звонил сам командующий. Приказал держать его в курсе событий и в случае нарушения границы принять все меры…

— Почему такая обеспокоенность? Разведчик и ранее летал по этому маршруту, особенно во время учений.

— По этому, да не совсем, — возразил майор. — Посмотрите, — указал он взглядом на планшет, — прет прямо на остров. Знаете почему?

Я догадывался. Недавно на острове началось строительство аэродрома для гражданской авиации, собственно, даже не строительство, а ремонт взлетно-посадочной полосы, возведение вокзала, КДП и других необходимых построек. А поскольку жилье у строителей было неблагоустроенное, они летом натащили подвесных баков и настроили из них души — за день налитая в баки вода нагревалась на солнце, и вечером строители с удовольствием плескались под теплой водой. Как-то я пролетал над этим местом, и сверху длинные серебристые баки очень походили на ракетные установки. Возможно, они и заинтересовали разведчиков: что за новое оружие готовят русские на своем восточном форпосте? Но это только предположение. Вероятнее всего, у разведчиков более серьезное задание, если выбрали такую ненастную погоду и прилетели за полночь — время воров и убийц.

— Общая обстановка?

— В районе Охотского моря, вдоль западного побережья островов, курсирует гидросамолет; южнее Алеутских островов, в квадрате 16—26, по-прежнему находится разведчик. — Пилипенко указал точки на карте.

Нет, не только ради появления новых «ракет» на острове летит разведчик, убедился я. Возможно, и «Чэлленджер» запущен для той же цели. Во всяком случае, во время учений он не раз пролетал над районом действий наших войск.

С какой целью летит к нашим берегам разведчик? Какую новую провокацию задумали империалисты? Обстановка далеко не «хреновина какая-то», как охарактеризовал ее Лесничук.

Наши перехватчики шли навстречу разведчику, расстояние быстро сокращалось. Разведчик, казалось, и не думает отворачивать, а с его сильнейшей радиолокационной аппаратурой пора бы заметить наших истребителей, несмотря на то что шли они ниже.

— Дальность…

— Цель вижу, — сообщил Дровосеков.

Я стал позади штурмана наведения, чтобы видеть обстановку на экране. Едва Дровосеков доложил, как отметка цели от разведчика резко изменила направление и пошла на северо-восток, параллельно островам. Старый, испытанный прием. Может, еще и включат систему помех? Но пока экран чист.

— Сто пятидесятый и Сто пятьдесят третий, двадцать влево… Так держать!

Две зеленовато-желтые точки, почти слившиеся друг с другом, направились к отметке цели попутно-пересекающимся курсом. А засветка от гидросамолета взяла курс к острову. Уж не собирается ли этот тихоход преподнести какой-нибудь сюрприз? Вряд ли. Наши истребители в случае чего легко перекроют ему путь к отходу. Тут что-то другое. А разведчик все энергичнее уходит на северо-восток, понемногу уклоняясь западнее, к району, где режет воды авианосец типа «Энтерпрайз».

— Давайте команду на возвращение, — подсказал я штурману наведения.

— Сто пятидесятый и Сто пятьдесят третий, разворот на сто восемьдесят, курс домой!

— Понял. Сто пятидесятый.

— Понял. Сто пятьдесят третий.

И в это время совсем неожиданно почти рядом с засветками от местников появилось еще маленькое пятнышко, движущееся на северо-запад.

— Цель с юго-востока, высота тысяча, скорость восемьсот, удаление… В общем, уже в нашем воздушном пространстве, — доложил штурман наведения. — Вторую пару будем поднимать или эту перенацелим?