Вышли в жизнь романтики

У развилки никаких машин не оказалось. Мокрое шоссе пустынно убегало вдаль. Подождали немного — нет, не слышно гудения моторов.

— А будили-то, будили, господи, ни свет ни заря! — проворчала Руфа.

— Ничего не заработаем сегодня, — вздохнула Нелли.

— Мастерам «полярка» [1] идет, а нам… на колуне сидеть, — подхватила Майка.

«На колуне сидеть» означает безденежье.

— Подождите, девочки, не нойте. — Егорова пошла разыскивать прораба.

Нашла его в дощатой будке стройучастка. Там же был и начальник строительства Алексей Михайлович Одинцов. Они только что разговаривали по телефону с Металлическим.

— Застряли, Ася, машины, — объявил Лойко. — Перебрасывайтесь на котельную.

Территория вокруг строящегося здания котельной была захламлена. Выброшенный грунт угрожающе нависал над бровкой траншеи.

— Наряд будем переписывать?

— Что заработаете, не пропадет.

— Прошлый раз неправильно закрыли, — напомнила Егорова, обращаясь не столько к Лойко, сколько к Одинцову. — Почему подсобницам не положена спецодежда? Вот в конторе сидят — и то нарукавники надевают, от пыли защищаются. Еще скажу: невозможно нам без резиновых сапог. Пусть хоть боты завезут в магазин. Девчонки-то многие приехали по-городски, в танкетках. Утопнем сегодня возле котельной! И что это за порядки: наряд выписывают один, объект дают другой?!

— Так это же строительство, — примирительно и как бы извиняясь перед начальником за Асину ершистость, объяснил Лойко.

— Знаем, что строительство. Все равно должны обеспечивать.

— Не фабрика здесь, Ася, пойми. Там просто: запустил станок — и дал норму. Что я, к примеру, могу сделать, если с базы не пришли машины? Вы же комсомольцы! Приехали побеждать трудности.

— А мы и не отказываемся! — Егоровой стало неловко за свою настойчивость. В самом деле, их ведь предупреждали, что на стройке будет нелегко, и на фабричном митинге перед отъездом она сама обещала ни при каких обстоятельствах не падать духом и не уронить ленинградской марки. Тем более, она член комсомольского комитета.

— Не совсем так, Прохор Семенович, — вмешался Одинцов. — Строить они приехали, а не специально испытывать трудности… Трудности еще будут. Вы, товарищ Егорова, — обращается он уже прямо к Асе, — поймите и наше с Прохором Семеновичем положение. Через два месяца я всех вас должен перевести из палаток в дома. Скоро еще двести человек приедут. А все поступает с запозданием. Есть цемент — нет щитов, есть щиты — нет шифера. Были проекты — не было людей. Теперь люди есть — проекты все переделываются… Сколько у вас девушек в летней обуви? — закончил он суховато, словно испугавшись своей откровенности.

Егорова сказала.

— А в других бригадах? Списки надо составить по всем бригадам. На сапоги и на валенки.

Егорова обещала объявить об этом на комитете.

Котельная строилась по другую сторону шоссе, в лощине. Подсобницы шли туда мимо участка, на котором трудилась юношеская бригада землекопов.

На этом месте, знали новоселы, возникнет центр будущего города. Намеченные в чертежах капитальные здания будут собираться из блоков мощными башенными кранами. Но пока еще ни один такой кран не смонтирован. Пока ведутся лишь работы «нулевого цикла», как говорят строители. В тяжелом неподатливом грунте прорываются узкие глубокие траншеи, и в них укладываются водопроводные и канализационные трубы.

Еще издали Юля увидела Игоря. Он сидел с ребятами у костра на горке выброшенной земли. Курили. Ей не хотелось сейчас разговаривать, но Игорь уже поднялся, шагнул навстречу.

— Где же ваш Тюфяков? — спросила его Ася Егорова.

— В крайней траншее вода. Побежал прораба искать.

— Бригадир прораба ищет, а вы… так всю смену и прокурите.

Теперь они шли рядом — Юля, Ася Егорова, Игорь. Юля молчала. Их нагнала Руфа.

— Игорек, не слыхал, какая сегодня картина?

— Пойдешь? — наклонился Игорь к Юле. — Кажется, итальянский фильм.

— Будешь брать билеты, возьми и для меня, — попросила Руфа.

— Тебе Тюфяков возьмет, — нервно ответил Игорь. — Так как, Юль?

— Не знаю. Ты возвращайся, смотри, как далеко ушли!

Игорь пожал холодную Юлину руку и побрел назад, неторопливо обходя лужицы талого снега.

Подсобницы уже спускались к котельной.

Земля вокруг была разворочена. Сквозь рваный белый ковер снега (в лощине он сходил медленнее, чем на верхних участках) показывали малиново-бурые бока разбросанные кирпичины.

Егорова села на валун. «Водители работают небрежно, — подумала она, — разбрасывают груз где попало. Собственно, Лойко ничего о кирпиче и не говорил, но он мог этого не заметить. Сначала надо собрать кирпич».

С этой работой справились быстро. Потом взялись за лопаты. У Юли ноги уже были мокрые. Работала она рядом с «Сестричками».

— Вот так бери, — показывала Майка, — поближе к черенку. Притомилась?

— Нисколько.

— Бери больше, кидай дальше!

Руки уже ныли. Но Юля старалась не показать усталости. Пусть не думают, что какая-нибудь белоручка, мамина дочка.

— Ты на Руфу плюнь, — сказала вдруг Майка. — Завистливая она.

— О чем ты говоришь?! — вспыхнула Юля.

Теперь они наваливали в тачки грунт и отвозили в сторону. Мешал камень, лежавший поперек дороги. Приходилось его объезжать. Юля попыталась сдвинуть камень, но он не поддавался.

Подошла Егорова:

— Подкопать надо!

Они вырыли перед камнем небольшую канавку. Неподалеку валялась использованная траншейная опалубка. Из бревнышек торчали гвозди. Егорова загнула гвозди, приладила бревнышки — получилось что-то вроде салазок. Когда девушки снова навалились на камень, он неторопливо съехал по бревнышкам.

А вот горькая тяжесть, что внезапно легла на душу Юли, никак не хотела отвалиться в сторону.

Майка угадала: Юля думала о Руфе. Вернее, не о Руфе, а об ее утренних словах. Теперь Юля стала припоминать, что при встрече Игорь тревожно спросил, не видела ли она перед отъездом из Ленинграда кого-нибудь из школы и райкома. Может, потому так спросил, что поспешил уже написать туда: учтите, мол, Юля Кострова на стройку не приехала. Но ведь он знал, почему она задержалась. Ведь она предупреждала на вокзале… Как же он мог? Как мог?

Трещит огонь в печурке, звонко постукивает в коленчатой железной трубе, выведенной наружу сквозь верх палатки.

Сегодня дежурит Ядя — Одуванчик. На полу из неструганых досок ни соринки. Отблески огня играют на пузатых боках эмалированного чайника. Вешалка внутри палатки аккуратно задернута простыней.

После смены все тело у Юли словно в цепях. Шея и плечи ноют так, будто она обожгла их на солнце.

По совету Яди она выстирала и повесила сушить чулки и косынку и только после этого легла отдохнуть. Ядя укрыла ее своим теплым шерстяным платком. Теперь Юля наслаждается домашней тишиной и уютом и печально раздумывает, как ей быть: идти сегодня с Игорем в клуб или не идти? И как вообще с ним держаться?

Егорову после смены вызвали на совещание в контору. Руфа пошла на репетицию хорового кружка. Майка и Нелли где-то пропадали — то ли в очереди в магазине, то ли у знакомых ребят.

— Девочки, лук есть? — В палатку просунул нос узкоплечий веснушчатый паренек из соседней палатки. — А Майка где?

— Лук тебе, хлопец, или Майку? — не без лукавства уточнила Ядя.

Паренек с довольным видом засунул за пазуху две толстые шелушащиеся луковицы, которые дала ему Ядя.

— Картошку жарим. Спасибо, девочки. Дров наколоть?

Ядя хозяйственно огляделась:

— Да колоть-то нечего. Последнюю чурочку спалили.

— Одуванчик, не унывай. Я сейчас на лесопилку, там обрезков — куча!

Проводив паренька, Ядя села вязать салфетку. Тихонько напевала: