Поклонитесь колымскому солнцу

Но что же было нам делать? Ждать потепления? Это все равно, что ждать у моря погоды. Возвращаться назад? Решительно невозможно! Дорог каждый день. Еще не один рейс предстояло сделать колонне, чтобы доставить на базу все необходимое продовольствие, весь инструмент.

А вода неумолимо наступала на нас, и мы пятились, чтобы не попасть в ловушку.

— Табак дело-то, — сказал с досадой Попов. — Будь она неладна, эта наледь!

— А ведь это живое сечение реки сузилось, — блеснул я эрудицией. — Значит, у начала наледи сплошной ледяной затор. Выходит, до дна дорога наша промерзла. Вот вода и напирает.

— Выходит, до дна, — иронически согласился Попов, — Ты лучше скажи: делать-то чего станем?.. И зачем только учили вас, деньги тратили! Разговаривать вы хорошо можете, а вот как машину провести по наледи — не знаете. Пятимся и пятимся… Сдай назад! — яростно крикнул Попов водителю. — Видишь, вода захлестывает!..

Колонна попятилась еще на десяток метров.

— Так, говоришь, живое сечение реки сузилось, и вода напирает, — снова заговорил утихший немного Попов. — А нельзя ли его расширить, это живое сечение? Под нами-то снова вода, ребята ломами пробовали, — поинтересовался он.

— Давай попытаемся, — сказал я, еще не совсем уверенный в осуществимости этой идеи. — Только не ломами…

Вместе с прочим имуществом везли мы на разведку заряды для взрывов в воде. Ломать барьер с помощью этих зарядов решили в начале наледи.

Нагрузившись взрывчаткой, капсюлями, бикфордовым шнуром, мы двинулись всей колонной в обход наледи по крутому заснеженному берегу. Как и говорил Попов, наледь распространилась километра на три.

Страшно было в валенках лезть в воду: промокнут ноги, примерзнешь ко льду.

— Давай, ребята, ничего не бойся, — сказал Попов и первым ступил в воду.

И действительно, все оказалось совсем не так страшно, как думалось. Валенки, покрывшись слоем льда, сразу стали непроницаемы для воды.

Мы выстроились цепью поперек русла реки и разом отпалили заряды (взрывники называют их в таких случаях наградными). Все благополучно отбежали на сухой лед.

Сильный взрыв пробил поперек речки широкую канаву с изломанными краями. Она быстро наполнялась водой. Мы обошли канаву и еще раз взорвали положенный на мокрый лед аммонит. Теперь уже поперек речки образовалась широкая пробоина. Вода побежала куда-то под лед. Наледь на глазах замерзала…

Через час мы тронулись в дорогу по свежим наплывам; льда. Промоину на месте взорванного ледяного барьера мы легко обошли вдоль берега.

Ванька-встанька

Вся моя жизнь связана с поисками золота. И я хорошо знаю, какие причудливые находки бывают у геологов-разведчиков. Особенно богатой редкостями оказалась в последние годы Чукотка.

В песках прииска, носящего имя учителя всех колымских геологов — Билибина, однажды нашли, или, как говорят у нас, «подняли», «Золотую ладонь» в 2 килограмма 30 граммов. Добрая ладонь!

На прииске «Анюйский» найдено «Сердце Кощея». Оно невелико — всего 110 граммов. Но форма самородка забавна: человеческое сердечко, из которого выползает золотая змейка.

Недавно на Чукотке подняли «Золотую тарелку» весом 4 килограмма 825 граммов. Редкая удача даже для этих мест.

Находят золото и прямо на колымских дорогах. Именно что по золоту люди ходят! Эти самородки «подбрасывают» самосвалы из балластных карьеров. Иные счастливые охотники находили самородки золота в зобах и желудках подбитой дичи.

Все это, конечно, редчайшие происшествия, счастье, случайности, но такие, за которыми отчетливо проступает бесспорная закономерность: колымская земля, а теперь вот новый ее район — Чукотка была, есть и еще долгое время останется местом, разведывать которое предстоит не одному поколению геологов…

Поднимал и я самородки, хотя очень редко. Зато за годы таежных скитаний собрал тьму всяческих лесных диковин. Об одной из них хочу рассказать.

Партия наша шурфовала вроде бы многообещающую террасу. Знаки золота обнаружились уже в первой линии. Мы возрадовались. Но дальше — ничего путного, все знаки да знаки. Будь они неладны. Что это за золото, если его даже взвесить невозможно!

Получили наконец указание свертывать работы. В управлении считали доказанным, что участок не имеет промышленного значения. Конечно, убедительное «нет золота» тоже имеет для геологов свою ценность, но лучше все-таки утверждать положительные истины, а не отрицательные.

Так уже повелось, что, уезжая, я привозил на память с каждого разведанного участка какую-нибудь лесную диковину.

Была в моей коллекции крупная — с кулак — шишка кедрового стланика: обычно у него шишки совсем маленькие. Отполировали мы с Поповым ветку, срезанную вместе с каким-то бородавчатым наплывом со ствола лиственницы. Диковинка стояла у меня совсем близко перед глазами — на столе, и все равно невозможно было разрушить иллюзию, что это голова рогатого оленя. Змеи на Колыме не водятся — слишком суров для этих нежных созданий климат. Но один перекрученный корень старой карликовой березки поразительно напоминал свернувшуюся в клубок змейку с ехидно поднятой головкой.

На этот раз невдалеке от завершающей линии шурфов я приметил в обрыве незадачливой террасы обнажившийся корень лиственницы: толстую коротышку, перехваченную пояском в виде неровной восьмерки. Пока это было лесное сырье. Но несколько легких срезов острым ножом преобразили корень в забавную фигурку. Получилась лобастая головенка на толстом круглом брюхе. И брюхо это оказалось настолько тяжелым, что фигурка никак не ложилась набок, а мгновенно вскакивала.

— Гляди-ка ты, ванька-встанька! — смеялся Попов и валил фигурку набок, а она сейчас же вскакивала и неизменно торчала вверх лобастой головкой. Центр тяжести у нее был где-то у точки опоры!

Трудно теперь сказать, как пришла в голову эта простая мысль, но она пришла:

— Не может быть! Невероятно, чтобы сама ткань корня была настолько тяжелой, что превратила нашу фигурку в ваньку-встаньку. Там что-то есть.

Жалко было, но все-таки вспороли мы толстое брюхо своему ваньке-встаньке с тайной надеждой, что сплавившиеся корни каким-то немыслимо хитроумным способом заковали в древесный панцирь золотой самородок. Голодной куме — все хлеб на уме!

Золота в корне не нашли. Но довольно крупный обломок обкатанного кварца корешки замуровали. В камне оказалось 273 грамма.

И снова:

— Не может быть!

Обломок кварца был не больше обычной шишки кедрового стланика.

Нам не оставалось ничего другого, как разбить молотком этот обломок, чтобы хоть как-нибудь утолить свою досаду. Он раскололся и расслоился легко, как ореховая скорлупа, а ядром в каменной рубашке и оказался тот самый самородок, который позволил нам радировать управлению, что золото есть.

Месторождение оказалось не таким, о которых репортеры говорят «сказочно богатое», но было оно вполне промышленным. Его давно выработали. Но на старых геологических картах можно отыскать черный кружок у голубой жилки ключа, который по праву первооткрывателей мы назвали тогда Ванькой-встанькой!

В поисках пропавшей коровы

За успешную работу горное управление премировало нашу разведочную партию… коровой. Ее купили в далеком якутском колхозе и доставили к нашей стоянке больше чем за сотню километров. Корова была местной породы, давала три литра молока в день и традиционно называлась Буренкой. Мы поместили ее в конюшне вместе с другим нашим мучеником — Мухомором.

И вот, кто бы мог подумать, однажды наша мирная Буренка, видимо почуяв весну, взбунтовалась и убежала. А может, и не убежала, а просто ушла в тайгу и ее задрал какой-нибудь бездомный медведь. Но Попов почему-то был глубоко убежден, что наша корова не иначе как к своим якутам ушла обратно. Он хотел предпринять поиски в направлении якутского колхоза. Я очень и очень сомневался в успехе, но так как мне вряд ли поверили бы, что подотчетная корова просто пропала, я вынужден был, так сказать, по долгу службы пуститься на ее поиски.