Люди на болоте. Дыхание грозы

переделять землю. Хотя старик давно знал, что передел земли должен быть,

все же надеялся: может, какнибудь обойдется, минует их это зло. И теперь,

когда надежде этой приходил конец, очень забеспокоился.

Из-за нового беспокойства мысли о свадьбе приутихли, не так болела душа

от безрассудного поступка сына, - другая беда, куда большая, надвигалась,

как туча с градом, угрожала его благополучию. Оттого, что беда эта была

такой большой, он, человек трезвого, ясного взгляда, хотя и чувствовал

опасную близость ее, все же как-то не хотел верить. Не хотел терять

надежды на лучшее.

Тихий, ласковый, чутко прислушиваясь, остро поглядывая на всех, сновал

он в рваном кожухе по деревне, прилипал к группкам людей: почти всюду

только и было разговору что о землеустройстве.

- Все-таки сделают, деточки? - говорил в толпе куреневцев, куривших на

завалине, Зайчик. - Думали - дуля, а на тебе - правда!

- Землемера уже назначили, - сказал Грибок. - Только он другим пока

нарезает землю. А как там закончит, сразу приедет к нам.

- Так, может, пока он там управится, тут и снег ляжет! ..

- Миканор то же самое говорил, но Апейка, та-скать, авторитетно заявил:

скоро, - вмешался Андрей Рудой. - Вы, мол, куреневские граждане, только

успейте подготовиться, а его, следовательно, не придется ждать.

- Апейка - так? - переспросил Дятликов Василь.

- Апейка!

- Апейка - цена копейка! - дурашливо вставил Зайчик, но никто не

засмеялся.

Хоня с уважением сказал:

- Тут не то что копейки, но и рубля мало.

- А какая тут подготовка нужна? ! - не столько спросил, сколько

возразил Василь. - Чего тут готовиться?

- А того, - охогно и поучающе откликнулся Рудой Андрей.

Старый Глушак, видя, с какой важностью собрался Рудой объяснять это,

подумал со злостью: хлебом не корми пустобрёха, дай ему слово вставить!

Старик насторожился, догадка подсказывала - услышит что-то неприятное.

- А того! Тут такое дело, его как зря, наперекосяк, не сделаешь! Весь

народ затрагивает оно, следовательно, с научным подходом делать надо.

Чтобы комар носа не подточил. Сперва - переписать надо всех: сколько у

кого земли и сколько душ - и рабочих и детей. Потом - взять на учет всю

землю сполна и всех людей. И, та-скать, посмотреть - сколько у кого на рот

приходится!..

- Со всех сторон проверить, - помог Рудому Грибок.

- Со всех-то со всех! Да только ж земля не у всех одинаковая! -

набросился на них Василь.

- Это верно, - согласился Игнат. - У кого земля вроде земли, а у кого

такой песок, что никакой черт расти не хочет!

- Надо, чтоб они разобрались, какая где земля!

- Ага, без обмана!

- Разберутся! - заверил Хоня.

- Разберутся! Как приедет землемер, так ему и ослепят глаза самогонкой!

- сказал убежденно Василь.

Алеша Губатый попробовал успокоить:

- Миканор сам проверять будет.

- Надо, чтоб - Миканор!..

- Того Миканора вашего землемер сорок раз обведет вокруг пальца! Такого

грамотея, как Миканор !..

- Не обведет!

Лесник Митя, забредший сюда со своим всегдашним ружьем, засмеялся:

- Еще и дележ не начался, а уже готовы за грудки вцепиться!

- Хорошо тебе - не пашешь, не сеешь, - позавидовал Грибок.

- Живу. Не плачу.

- Погоди, может, и Поплачешь, - откликнулся Зайчик.

Алеша уверенно напророчил:

- Доберутся и до тебя!

- Пусть добираются! Добрались уже. Только у меня все чисто, как в

церкви.

- До каких это пор ты будешь шляться, та-скать, как бездомный? Жена

извелась с хозяйством, с детьми. Шкилет, та-скать, один остался, а ему

хоть бы что! Еще и хвалится!

- О моей бабе - не твоя забота!.. Ты вот постарайся в другой раз в лесу

не попадаться, а то поймаю на порубке, припаяю штрафу! Поскулишь...

- А он - с пол-литром к тебе! - подцепил Хоня.

- Плюю я на ваши пол-литра!

- Давно это?

Мужики захохотали. Под этот хохот Глушак встал и тихо поплелся к своей

хате. С виду спокойный, он весь бьтл переполнен тревогой, предчувствием

неотвратимо надвигавшейся беды. "Рты поразевали! - аж дрожало что-то

внутрч от беспомощности и ярости. - Не у всех поровну на рот приходится!

Не поровну!.. Только и знают, что разевать рот на чужое! Если б могли,

съели б враз всего. Съели б - да кричали б еще: не поровну! Не поровну!

Голодранцы вшивые!

Хворобу вам, а не землю, саранча ненасытная!..

Он вспомнил, что сказал молодой Дятлик: "Земля не у всех одинаковая!"

Неодинаковая - так ведь и люди не одинаковые. Один гнется изо дня в день,

обрабатывает каждый клочок, а другой - отлеживается и хочет, чтобы добро

было!

А потом кричит - земля неодинаковая!..

Брала злость: чувствовал - все готовы наброситься, растащить его землю.

Но особенно кипело внутри, когда вспоминал Дятлика, начавшего этот

разговор. "Ты купил ее, обработал эту землю, что вцепиться хочешь, удод ты

смердючий?"

Такой молодой, а как рот разевает! Еще мох на бороде расти не начал, а

он вон куда лезет. Давно ли, кажется, как рыба онемелый, гнулся под

Маслаковым обрезом. Небось рот раскрыть боялся тогда, дышать и то, может,

не осмеливался, не то чтобы перечить кому-нибудь...

Забыл! Осмелел, как убили Маслака! И все осмелела!

Разве, бывало, отважился 15ы кто-нибудь раскрыть рот на чужое, на его,

глушаковское? Жили тихо, по-божьему жили, боялись.

Теперь же Грибок и тот голову поднимать стал. А этот Рудой, пустобрёх,

болтает так смело, будто юровичскии комиссар. Старый Глушак пожалел: "Эх,

был бы теперь Маслак живой, чтоб чувствовали его дух из лесу!.."

Весь день старик недовольно ворчал про себя, кричал на испуганную жену,

детей.

2

Беды пришлось ждать недолго. Уже на второй день созвали собрание и

избрали комиссию, которая должна была проверить заново, правильно ли

записаны в списках семьи, количество трудоспособных, детей, а также -

сколько в каждом хозяйстве записано земли. Этой комиссии поручили всю

землю обмерить, где бы она ни была вспахана: на огороде, в поле или

где-нибудь на поляне. Обо всем поручили доложить на очередном собрании.

К полудню комиссия ввалилась в хату Глушаков. Мужики на лаптях натащили

в хату липкой черной грязи, но только Глушачиха собралась побурчать на

них, как Глушак сердито оборвал ее. Ласково пригласил непрошеных гостей

сесть на лавку, пододвинул табуретку.

Никто не сел - даже, считай уже свояк, Чернушка и тот неловко

притулился у двери позади всех. Нельзя сказать, чтобы смело вели себя и

некоторые другие. Зато Миканор, вошедший первым, вел себя так, словно был

в своей хате.

- У вас все правильно записано? - спросил он строго, беспощадными

голубыми глазами глядя на Глушака,

- А что там записано?

- Глушак.". - Миканор повел потрескавшимся пальцем по бумаге, будто не

помнил. - Едоков - семеро..f Какие это у вас семеро едоков?

- Семеро? Семеро и есть. Раз записано, значит, и есть...

Я, Кулина, жена, значит, сын Евхим, Степан, дочка Антося...

- Какая Антося?

- Какая? Дочка. Одна у меня дочка, Антося.

- Она уже замужем. Замужняя не в счет.

- Почему это не в счет? Будто уже и не моя. Была ж до сих пор моя. -

Глушак, не скрывая обиды, даже сознательно показывая ее, просипел: - Одну

отдал, а вторая вотвот придет в хату.

Глушак кивнул на Чернушку, тот тихо отозвался:

- Сговор был...

- А списки, дядько, - Глушак уловил в голосе Хони насмешку, -

составляли еще весной. Как это вы загодя рассчитали?..

Миканор строго взглянул на старика: