Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

«Кто-то ему уже наябедничал, — подумала Нина, — интересно, кто? И потом, какое его дело? Вечно вяжется».

Глядя ей в переносицу, Шелин продолжал отповедь:

— Имей в виду, Камышина, вопрос о твоем переводе в параллельную группу обсуждался на педсовете. Тебе известно, кто учится в параллельной группе?

Да, Нине было известно: второгодники, и они платят за учение. А еще деточки нэпманов.

— …Тебя отстоял Сергей Андреевич. Мы учли, что твоя мать в настоящее время относится к остро нуждающимся.

Нина, глядя на Шелина, думала: правильно, что Христосика в школе не любят. Ребята-старшеклассники рассказывают: он раньше заигрывал с ними, вместе курил, а как-то стал допытываться, какое у него прозвище. Сказал, что и они в гимназии всем преподавателям давали прозвища. Тогда один ученик брякнул: «Христосиком вас зовем». Так Шелин этого ученика выжил, родители перевели мальчишку в другую школу. Лелька Кашко (ей, конечно, от папочки, члена родительского комитета, все известно) рассказывала: если учителя собираются на вечеринку, то многие заявляют: «Ни в коем случае Шелина не приглашать!»

А Шелин все отчитывал:

— ….в вашей группе дети достойных людей… ты учишься бесплатно… тебе сделали снисхождение… Надеюсь, ты поняла! — Шелин вышел, он и не ждал ответа.

Выходя, Нина взглянула на Тучина: Сергей Андреевич поспешно отвернулся. У Нины мелькнула догадка — Туче стыдно за Христосика и неловко перед ней, Ниной. Как не стыдно напоминать человеку, что ему делают снисхождение, да еще из-за бедности! Какое противное слово — снисхождение.

В вестибюле ее окликнули:

— Камышина!

Оказывается, Зоя ее ждала. Высокая, полная, в элегантном дорогом пальто, она показалась Нине совсем взрослой.

Школа, каменное двухэтажное здание с нишами и венецианскими окнами, стояла в конце улицы. Сразу за школой — поле. С правой стороны дороги, вымощенной булыжником, лепились домишки с голубыми и зелеными ставнями, с геранями и фуксиями на окнах.

На голом, по-осеннему неприбранном поле, уже тронутые желтизной, топорщились кусты. В голубом, здесь, на просторе, особенно высоком небе громоздились, как сугробы, рыхлые облака.

— Христосик меня отчитывал, — сказала Нина.

— А ему что надо? — Зоя тряхнула коротко стриженными волосами. — Впрочем, могу сообщить новость: он будет руководителем нашей группы.

«Теперь начнет придираться», — тоскливо подумала Нина. Занятая своими мыслями, она не очень вслушивалась в то, о чем толковала Зоя. Но вдруг поразилась: как это уйти из школы?! Выходит, Зоя и Галя будут сдавать в вуз экстерном. К весне подготовятся, следующей осенью станут студентами. Зоя говорила долго и таким тоном, словно Нина возражала.

— А школу тебе не жаль?

— Жаль. Но тебе пятнадцать, а я на два года старше. Папа говорит, что перестройка школы очень плохо отражается на знаниях учащихся. Папа сказал, что репетиторы дадут больше знаний, чем школа. Пойду в медицинский. А ты кем хочешь быть? — спросила Зоя.

…На пасху бабушка подарила сестрам по рублю. Катя купила себе чулки и перчатки, Натка — сладостей, а она — билеты в театр. Пошли с Варей на «Анну Каренину».

С того момента, как медленно и торжественно начинал раздвигаться тяжелый занавес, весь мир, кроме тех, кто ходил на сцене, смеялся, плакал и жил своей необыкновенной трагической жизнью, переставал для нее существовать.

Еще долго после спектакля, как только Нина оставалась одна, начиналось наваждение — она видела огни рампы и темный тихий зал. На сцене Анна Каренина. Нет, это она — Нина…

— Так кем же ты хочешь быть? — переспросила Зоя.

— Иногда мне кажется, — не очень уверенно сказала Нина, — в общем я хотела бы, хотя я понимаю — таланта у меня нет, — разозлившись на себя, что так мямлит, выпалила: — артисткой хочу быть. Тебе смешно?

— Нисколько. Про талант еще неизвестно, а декламируешь ты хорошо. Но сильно волнуешься.

— Трясусь, как дура, — сказала умышленно грубо.

— Почему ты ушла из «Синей блузы»? Тебе надо развивать свои способности.

«Синяя блуза»… Это, конечно, не театр. Всего-навсего самодеятельность. Синеблузники подхватывали газетные лозунги. Был лозунг: «Гармонь под покровительство комсомола». Взявшись за руки, синеблузники изображали мехи гармони, то раздвигаясь, то сближаясь, и приговаривали «Тын-ка… Тын-ка… Тын-ка». Выступление Нины сводилось к единственной фразе: «С песней звонкой, переливной, как близка гармошка нам».

— В прошлом году бабушка часто болела, у нее астма, — сказала Нина. — Надо было все дома делать. Катю плеврит замучил. Но «Синяя блуза» — это не то, вот драма — это настоящее. Но я буду учительницей. Это я могу.

— Лелька, по-моему, влюблена в Яворского. Она ничего, хорошенькая. Только глаза как студень, — сказала Зоя. — А он к тебе неравнодушен.

— Ко мне? — притворно удивилась Нина. И тут же стало неловко от своего лицемерия. — Кажется, немножко. А с чего ты взяла?

— Записку спрятал, напал на Лельку. Это всегда почему-то заметно.

Они немного помолчали.

— Что такое, по-твоему, любовь? — неожиданно спросила Зоя.

Нина, не находя нужных слов, молчала. Зоя снова спросила:

— Скажи, ты могла бы, как Ларина Татьяна, выйти замуж за старика?

— Но ведь с ним же надо целоваться! — уныло сказала Нина.

Зоя с пристальным, непонятным для Нины любопытством разглядывала ее.

— Ты еще очень наивная.

Нина смущенно промолчала, разве она виновата — Мара как-то хотела объяснить ей об отношениях мужчин и женщин, но сразу почему-то рассвирепела и заорала: «А ну тебя! Ни черта ты не поймешь!»

— Представь, мне один папин знакомый сделал предложение. — В тоне Зои прозвучала нарочитая небрежность.

— Какое предложение?

— Предложил руку и сердце. — Зоя как-то по-взрослому засмеялась, тряхнув короткими волосами.

— Он старик?

— Нет. Он пожилой. Лет, наверное, тридцати пяти. Некрасивый. Декан, работает вместе с папой.

— Что ты ему ответила? — Нину прямо-таки захлестывало любопытство. Господи, выходит, через два года и ей могут сделать предложение.

— Я сказала ему, что еще молода.

— Правильно!

Девочки заговорили наперебой, больше слушая себя. Конечно же, любовь бывает только одна и на всю жизнь. Без любви подло выходить замуж. Лучше остаться старой девой. От слов любовь, верность, он радостно щемило сердце.

На ботинки налипла грязь, на платья и чулки нацепились репьи, но подруги ничего не замечали. Они еще долго провожали друг друга, часто повторяя: «Ты только смотри никому не говори». Нину все время мучило желание спросить Зою, верит ли она в бога. Удерживала боязнь показаться смешной.

В «нормальной» восьмой группе событие. Перед началом занятий ученики с веселой удалью выкинули парты и втащили столы.

— Уроки словесности отменяются, — объявил староста группы Корольков. — Будет, значит, собрание. На повестке дня вопрос о проведении в жизнь бригадно-лабораторного метода учебы.

Поднялся невообразимый гвалт.

— Сидеть за столами, — старался всех перекричать Корольков, — будем побригадно.

Мальчишки принялись скандировать:

— По-бри-гад-но, по-бри-гад-но! — с особым усердием делали ударение на слоге «гад». Пауза. А потом — оглушительно и удивленно — «но!».

Столы длинные, на каждую бригаду стол. Пришлось их поставить торцом к доске. Сидеть боком к доске не очень-то удобно, но ведь заниматься станут лабораторно. Мара заявила, что она «не намерена терпеть тесноту», и уселась спиной к доске. Мальчишки последовали ее примеру. Корольков объявил, что бригады организуются «по принципу добровольности». Мара пренебрегла принципом добровольности, она показывала пальцем на угодного ей ученика и объявляла:

— Ты… Вот ты! А еще тебя беру.

Бригадно-лабораторный метод привел в восторг всю группу. Преподаватель коротко пояснял тему для лабораторной проработки. Потом бригада поручала кому-нибудь сделать доклад или реферат. В зависимости от знаний выступающего засчитывалась работа всем членам бригады. Оценок две: «зч» (зачет) и «нзч» (незачет). Учиться стало неожиданно легко — всегда кто-нибудь вывезет.