Рассвет над морем

Полковник дернул плечом.

— Пускай так. Еще день-два, и она будет установлена.

Тогда Столяров сказал:

— Военно-революционный комитет так и понимает нашу встречу: речь должна идти о том — какую власть установить в городе.

— После изгнания русских офицеров, польских легионеров и немцев? — спросил полковник.

— Нет! — возразил Столяров. — Именно для того, чтобы выгнать всю контрреволюцию и не допустить сюда иностранных интервентов!

— Речь должна идти о том — согласны ли вы поддержать наши боевые действия? — сказал полковник.

— Боевые действия? Против кого? — поинтересовался Ласточкин.

— Против… русских белогвардейцев.

— Согласны, — сказал Ласточкин.

— Против поляков.

— Против белого польского легиона — согласны. И против германских войск.

С минуту длилось молчание.

Его нарушил Голубничий. Он спросил:

— А против новой иностранной интервенции?

Полковник помолчал минутку, затем ответил:

— От командования Осадного корпуса я имею и такие указания.

— Отвечаю на ваш вопрос в целом, — сказал тогда Ласточкин. — Вам должно быть известно, что против иностранных интервентов мы ведем и будем вести неослабную борьбу до тех пор, пока последний интервент не будет изгнан за пределы нашей земли. Вся Советская страна ведет сейчас отечественную войну против иностранных захватчиков.

— Но ведь, — вставил словечко и сотник, — здесь не Советская страна. Здесь — территория Украинской народной республики.

— С этим мы не согласны, — сказал Ласточкин. — Здесь Украинская советская республика. За это и борется украинский народ. За это мы и воюем.

— В сообществе с Россией? — ехидно подсказал сотник.

— Да, сообща с Советской Россией! — спокойно ответил Ласточкин.

— Присоединить хотите Украину к Московщине?! — запальчиво крикнул сотник.

На слова сотника отозвался Столяров:

— Она уже воссоединена волей украинского народа!

— Воссоединена! — нагло передразнил сотник. — Так о том и речь, чтобы сделать ее самостийною.

— Под немцем или под французом? — хмуро, но тоже уже начиная горячиться, огрызнулся Голубничий. — А украинский народ вместе с русским народом хочет свободной советской власти!

Полковник поморщился.

— Я думаю, — сказал Ласточкин, — полемический задор сейчас ни к чему. Мы пришли сюда не дискутировать о наших и ваших принципах — они различны и непримиримы, — а договориться о борьбе против врага, общего для нас в этот момент. По вопросу взаимоотношений Украины с Россией у украинского народа есть свое собственное мнение…

Полковник обратился к Ласточкину:

— Мы не станем здесь разворачивать межпартийную дискуссию на тему о том, какая власть должна быть установлена на Украине. Мы здесь решаем только вопросы вооруженной борьбы сегодняшнего дня. Вы согласны?

— Только потому мы сюда и пришли.

— Так вот, повторяю вопрос: выйдете ли вы из подполья и присоединитесь ли к борьбе, которую ведет армия УНР?

Ласточкин ответил:

— Наш выход из подполья возможен лишь в том случае, если мы убедимся, что со стороны войск директории нам ничто не угрожает. Как гарантию этого мы требуем немедленной легализации Совета рабочих депутатов. Что касается военных действий, то наши отряды будут бороться против общего врага по плану, разработанному сообща нашим и вашим командованием, но самостоятельно, то есть не подчиняясь командованию войск директории. Общий план должен выделить для наших вооруженных сил определенный участок.

Полковник вынул блокнот и стал писать. Все ждали. Окончив, он протянул записку связному.

— Немедленно пану атаману!

Связной исчез.

Столяров спросил:

— Эту записку вы написали в связи с нашими переговорами?

Полковник минуту поколебался, затем сказал:

— Да. Я запросил мнение командования относительно ваших притязаний.

— Тогда вы поторопились, полковник, — сказал Ласточкин, — я еще не изложил всех наших условий. У нас есть еще одно требование.

— Даже требование?

— Назовите, как хотите: требование, условие, предложение. У нас есть возможность умножить наши вооруженные силы, так как нас поддерживают широчайшие слои населения…

Полковник нахмурился.

— К чему вы ведете?

Ласточкин сказал:

— Увеличение наших вооруженных сил укрепит весь фронт борьбы против контрреволюции и интервентов и будет способствовать победе. Поэтому мы предлагаем выдать нам из ваших арсеналов оружие для отрядов, которые мы можем поставить под ружье немедленно.

Полковник криво улыбнулся.

— Где гарантия, что оружие это не будет повернуто против нас?

— А где гарантия, что вы не повернете свое оружие против наших отрядов, как только они обнаружат себя перед вами?

Полковник прикусил свой длинный ус.

— Сколько? — спросил он после паузы.

Ласточкин посмотрел на Голубничего:

— Как ты думаешь, Иван?

Голубничий расправил в обе стороны свои густые усы и с минуту что-то прикидывал. Потом он заговорил медленно, сначала словно обращаясь к себе самому или к товарищам, а затем к полковнику:

— В настоящий момент мы можем не вооружать всех — есть смысл ввести более значительные силы позже, в ходе боев, как свежие резервы. На первый случай мы могли бы вооружить только те силы, которые в настоящий момент уже собраны штабом… Вы, полковник, дадите нам для начала… ну, скажем, тысячу винтовок, двадцать пять пулеметов, десяток орудий, ну и броневиков две-три штуки.

Брови полковника поднимались все выше, а ус он еще крепче зажал между зубами.

— Однако, — сказал полковник, когда Голубничий кончил, — вы того… Ваши требования… выходят за пределы скромности. Они по меньшей мере беззастенчивы!

Столяров развел руками.

— По Сеньке и шапка, господин полковник! В Одессе десяток больших заводов, порт, эллинги, сотни более мелких предприятий. Тысяч пятьдесят пролетариата, а неимущих крестьян в пригородных селах — тоже достаточно…

Полковник махнул рукой.

— Я сообщу о ваших… требованиях командованию! — со злостью сказал он. — Однако…

В это время дверь отворилась и вошел связной. В руках у него была телеграфная лента.

Полковник взял ленту и быстро пробежал ее глазами. Затем молча протянул ее своим товарищам. Те тоже прочитали и переглянулись.

— Простите, — сказал полковник, совсем уже втянув свой ус в рот, — но мы должны посоветоваться…

Петлюровцы отошли в глубину аптеки и минут пять о чем-то возбужденно шептались между собой.

Столяров, усмехнувшись, бросил Голубничему:

— Ну, ты, Иван, прямо артист! Здорово взял их на пушку!..

Полковник и его коллеги вернулись к прилавку.

— Панове, — сказал полковник, и в тоне его звучало неприкрытое злорадство, — мы вынуждены прервать наши переговоры. Если возникнет необходимость их продолжить, мы вас известим.

— То есть? — поднял брови Ласточкин. — Вы прекращаете переговоры, не доведя их до конца? Как мы должны это понимать? Как разрыв?

Столяров кивнул на ленту, которую полковник смял в кулаке:

— Эта телеграмма имеет отношение к нашим переговорам? Это ответ на наше предложение?

— Можете прочитать ее сами, добродию! Вам это все равно станет известно…

Ласточкин взял ленту, расправил ее и прочитал:

«Воздержаться от каких бы то ни было военных действий против союзного десанта тчк С солдатами и офицерами союзной армии и других частей зпт контролируемых союзным командованием зпт обращаться как с гостями на нашей земле тчк Глава директории Винниченко».

— Что это должно означать, господин полковник?

Полковник не отвечал.

— Это должно означать, — ответил за него сам Ласточкин, — что вы, выходит, не собираетесь воевать против десанта?

Полковник передернул плечами.

— Когда депутация отправлялась сюда…

Но его перебил Голубничий. Встопорщив усы, он гаркнул:

— В настоящий момент деникинские белогвардейцы, белополяки и немцы — это и есть «другие части», контролируемые союзным командованием. Значит, вы не собираетесь воевать и против белой контрреволюции. Так ли я понял вашего господина Винниченко?