Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Тетя Нюра, тихонько ахнув, зашептала Асе:

— Батюшки, так это же Екатерина Тарасовна! Эко ее, сердешную, перевернуло.

Екатерина Тарасовна показалась Асе старой и некрасивой. Усталое лицо, бесцветные губы, под глазами морщинки. Только глаза хороши: черные и блестящие. Совсем молодые.

Тетя Нюра подошла к кровати новенькой.

— Здравствуйте, Екатерина Тарасовна! Не признаете? Тетя Нюра. Еще рядом наши коечки были.

Екатерина Тарасовна несколько секунд внимательно всматривалась в лицо тети Нюры, а потом, слабо улыбнувшись, проговорила:

— Сейчас узнала. Здравствуйте, Анна Семеновна.

Ася впервые услышала полное имя тети Нюры.

— Танечка-то наша! Она все вас поминала перед смертью. За день, что ли, просила позвонить вам, узнать, не приехали ли?

— Да, мне передавали.

— Сильно она по вас тосковала. Да, поди, знаете?

Екатерина Тарасовна промолчала.

— Говорили, будто вы тогда в Москве были. А кто вам про нее сказал-то? — допытывалась тетя Нюра.

— Тетя Нюра, вас можно на минуточку? — позвала ее Ася. И когда та подошла, тихонько проговорила: — Не надо ей про Таню.

— Да я ведь так, по простоте, — смешалась тетя Нюра.

В палате наступила тишина.

Ася почувствовала, как ее обволакивает бездумная дремота.

Странный, какой-то хлюпающий кашель заставил ее открыть глаза.

По испуганно-перекошенному лицу тети Нюры Ася догадалась: что-то случилось.

Шурочка металась по палате, зачем-то схватила графин. Вскочила Рита, путаясь в рукавах, принялась натягивать халат. Только увидев залитую кровью подушку и мертвенно-бледное лицо Екатерины Тарасовны, Ася все поняла.

Вошли сразу Анна Георгиевна, Варенька со шприцем в руках и няня Стеша с кислородной подушкой. Белые халаты заслонили Екатерину Тарасовну.

Через полчаса она дремала или делала вид, что дремлет — лежала, откинув голову на высокие подушки.

И снова Асю поразило и тронуло: в соседней мужской палате наступила тишина.

Пришла из своей седьмой палаты Люда и, устроившись у Шурочки на кровати, разложила свои конспекты. Читала и все поглядывала на Екатерину Тарасовну.

Следующий день начался с общего огорчения: вернулась Элла Григорьевна. После завтрака Варенька объявила:

— Обход будет поздно. В два. А вас, Екатерина Тарасовна, сейчас понесут на рентген.

— Как же так, Варенька, — тихо произнесла Екатерина Тарасовна, — ведь Анна Георгиевна запретила мне даже шевелиться.

Варенька пожала плечами и поспешно вышла.

Появились няни с носилками.

Когда Екатерину Тарасовну унесли, Зойка мрачно сказала:

— Ну, теперь эта пойдет свои порядки устанавливать.

Шурочка, попудрив нос, отправилась выяснять, как и что, а вернувшись, сообщила: с Екатериной Тарасовной снова было плохо. Да еще как! Все посбежались! Еле отводились.

Внесли на носилках Екатерину Тарасовну. Ася взглянула на желтый заострившийся профиль, и ей показалось: все кончено. Но нет, слава богу, кажется, дышит, тяжело, хрипло, но дышит…

Варенька, нагнувшись к Екатерине Тарасовне, сказала:

— Сейчас вам сделают переливание. Я скоро приду, а пока с вами побудет няня Стеша.

Чтобы быстрее прошло время, Ася принялась за письмо мужу. Прочитав его, изорвала. Слишком мрачно. Попробовала читать — не получилось. Тогда она положила руки поверх одеяла и стала ждать. И вдруг, каким-то обострившимся за последнее время чутьем, поняла — и другие ждут: и переставшая улыбаться Шурочка, и тетя Нюра, тихая Рита, и всегда такая озорная, а сейчас присмиревшая Зойка, и Пелагея Тихоновна.

Врач — на ее лице была надета марлевая маска — вошла стремительно и остановилась у кровати Екатерины Тарасовны.

— Как вы себя чувствуете?

При звуке ее голоса какая-то тень пробежала по лицу Екатерины Тарасовны. Она пристально взглянула в глаза вошедшей.

— Кто это? — Ася глазами показала на врача.

— Элла… — так же чуть слышно ответила тетя Нюра.

— Перенесите больную в операционную.

— Не могу я… лечь… на носилки.. — с трудом проговорила Екатерина Тарасовна.

Пот крупными каплями выступил у нее на лбу.

— Все могут, а вы не можете?!

— Они не могут, — вмешалась Зойка, — они как лягут, так у них хлынет. Анна Георгиевна не велели их трогать. Велели здесь делать переливание.

Из-под белой шапочки сверкнул рассерженный взгляд.

Внесли носилки. Няни выжидающе поглядывали на врача.

— Я на носилки не могу… Не могу… — голос задыхался.

Наступила острая тишина. Все ждали. Белая маска скрывала лицо врача, только маленькие темные глазки стали еще пронзительнее.

У Екатерины Тарасовны рот судорожно сжат, руки она так стиснула, что концы пальцев побелели.

Асе хотелось что-то сказать — прекратить это безобразие, но все нужные слова куда-то провалились.

Неожиданно заговорила бессловесная Пелагея Тихоновна.

— Это где же видано… — произнесла она своим хриплым голосом. — Чистое наказание!

Шурочка умоляющим тоном попросила:

— Элла Григорьевна, они, правда, не могут.

Как только она произнесла «Элла Григорьевна», Екатерина Тарасовна вздрогнула, она словно чуть-чуть приподнялась.

— Это вы? — проговорила она, не то спрашивая, не то утверждая.

— Ну, вот что: у меня нет времени уговаривать каждого, — Элла Григорьевна уже не могла скрыть раздражения. — Капризы можете устраивать дома. Здесь я вам переливания делать не буду.

— Вам и не придется. Я отказываюсь. Не хочу, что бы вы…

Екатерина Тарасовна взяла с тумбочки книгу. Руки у нее тряслись. Очки она не надела.

Ася почувствовала — еще мгновение, и она закричит: Гадина! Гадина! Гадина! Чтобы удержаться — прижала платок к губам.

Элла Григорьевна, дернув плечом, вышла. За ней, избегая взглядов больных, устремились санитарки. Задержалась няня Стеша. Постояла, покачала головой:

Пропущены страницы 31–32

ное о Екатерине Тарасовне мужу не интересно. Ей не хотелось додумывать — почему же ему не интересно? Подавив вздох, вырвала листок из тетради и заново начала письмо.

«Карантин все еще не сняли, но можно увидеться контрабандой. Так все делают, Приходи завтра — ровно к шести. Ты успеешь до спектакля! Зайдешь с черного хода, а я выйду на лестницу. Не беспокойся: там тепло — не простужусь. Сейчас 12 часов. Стало быть, до нашей встречи осталось 30 часов. Теперь я буду отсчитывать каждый час, а завтра — минуты…»

А вдруг что-нибудь помешает их свиданию? А вдруг… Несколько раз украдкой совала градусник под мышку. Только бы не случилось того, страшного. Нет. Она ни за что не станет волноваться. Ждала ночи. Можно сразу вычеркнуть восемь часов. И никак не могла заснуть, пока не приняла снотворного.

…Утром сестра Варенька, улыбаясь, отчего ее короткий нос забавно морщился, сообщила: их палату будет вести Анна Георгиевна.

— Выходит, Эллу по шапке? — воскликнула Зойка.

Сделав вид, что не слышала Зойкиной реплики, Варенька вышла.

После обеда Ася вытащила записную книжку и зачеркнула еще полторы клеточки. Осталось незачеркнутых три с половиной. Через три с половиной часа она увидит Юрку. Даже в первые дни их встреч она так не томилась, ожидая свидания с ним.

Перед тихим часом обычно проветривали палату. Укутав Екатерину Тарасовну, все вышли в коридор.

Ася словно заново училась ходить. Следует потренироваться, чтобы не испугать мужа.

— Ножками, ножками, детка, — приговаривала Зойка, ведя ее под руку.

«Первый выход в коридор — это тоже, наверное, событие», — подумала Ася.

В коридоре не так уныло, как в палате: на тумбочках цветы, стоит огромный диван под белым чехлом.

Все пятеро из их палаты разместились на диване.

Новые лица. Два парня продефилировали мимо дивана. На минуту исчезли в палате и сразу же появились четверо.

— На вас вылезли посмотреть, — кивнула Шурочка на парней. — Кажется, к кому-то пришли. Няню Стешу вызвали. Пойду, погляжу.

— Ну и зырят! — Зойка даже языком прищелкнула.