Глубокое течение

В лесу есть партизаны. Но где они, кто они такие — никто не знает. В их деревне, например, знают только одного: Женьку Лубяна. Все убедились, что это очень смелый и ловкий хлопец; уже дважды он приходил в деревню, рассказывал новости и грозился повесить старосту и полицейского; бесспорно, он делает большое дело — Карп понимал все это. Но примут ли они его? А как уйдешь от своих, на кого бросишь их? Из соседней деревни почти каждый день приходит старшая дочь и просит батьку — то сена накосить, то хлеб обмолотить, то дров напилить, то хлев перекрыть. У нее двое детей и скоро будет третий, а муж — командир, в первый же день войны ушел в армию. Опять же — как оставишь Таню? И где она взяла этого хлопчика? — подумал Карп и вышел из-под навеса, где сидел на столярном, верстаке.

Светало. Гасли в небе звезды. Карп долго смотрел на небо. Где-то в конце деревни громко запел петух. Через минуту со всех сторон полетело знакомое «ку-ка-ре-ку».

«А все-таки есть еще», — улыбнулся Карп и направился к дому.

Но на пороге сеней его встретила Таня.

— Замерзли, тата? — спросила она.

— На дворе еще тепло.

— Давайте посидим тут на завалинке. Виктор уснул. Кажется, ему стало легче.

Они сели и долго молчали… Татьяна не знала, с чего начать. Тогда отец ласково сказал:

— Ну, рассказывай… мать…

Она коротко рассказала о случившемся в лесу около Днепра.

— Вот так я и стала матерью, — усмехнулась она, окончив рассказ.

— Ну, а дальше что? — спросил отец.

Таня не поняла.

— Дальше? Дальше, у меня — сын. Я обязана воспитать его, заменить ему мать и отца.

— Да… Ты обязана воспитать его, — задумчиво повторил ее слова Карп и минуту молчал, всматриваясь в темную стену соседского дома, а потом повернулся к ней и каким-то странным голосом спросил: — А жить… жить-то как, Таня?

— Как жить? — снова не поняла девушка.

— Эх ты, — с укором махнул рукой отец. — Жизни-то нет. Жизнь у нас отняли они, вот те, — он показал рукой на запад. — Помнишь, ты ученицей читала мне про невольников? Вот и мы такие же невольники. Хуже даже… Как же ты, невольница, будешь растить его, сына своего?

Таня поняла и ужаснулась. Сама она ни разу не поддалась отчаянию и все время твердо верила, что немцев скоро разгромят. Особенно утвердилась она в этой вере, когда увидела Женьку Лубяна и услышала его горячую речь. Отчаяние отца испугало и удивило ее. Стало очень жалко его, захотелось утешить, обнадежить. И она сказала:

— Разве ж это на всю жизнь, тата? Скоро вернутся наши.

— Скоро? — спросил он взволнованно.

— А как же могут они не вернуться? Тут же отцы их, дети, жены… Как же оставят они нас… врагу?

— А чего же они отступили? Покинули чего нас так быстро? А-а?

Таня на минуту растерялась, а потом стала объяснять:

— Ну, как вам объяснить, тата… Немцы напали неожиданно, И у них такая сила.

— Во-во — сила. А как одолеть эту силу? На силу нужна сила.

— А разве мало ее у нас, силы, тата! — взволнованно воскликнула Татьяна. — Да вы посмотрите только. Даже тут, у нас… в лесах — партизаны… Весь народ… Зубами глотку врагам перегрызут. Подождите только немного, пусть организуется народ… Да и наши скоро придут. Сердце мое чует это, — она поднялась.

Карп тоже встал и обнял дочь за плечи.

— Хорошее у тебя сердце, дочушка… золотое… Всему в нем есть место — и любви и ненависти. Я верю ему. Но теперь нам что делать? Не могу я сидеть и ждать. Не могу смотреть на этих катов и на разных предателей… А что делать? Вот подскажи мне — что делать? И как?

Карательный отряд Генриха Визенера возвращался обратно. Комендант был доволен: операция, он считал, прошла удачно. Отряд напал на след партизан и два дня гонялся за ними. Но они боя не приняли и ушли за Днепр. Там был другой район, другой комендант, и Визенер счел более благоразумным вернуться назад, чтобы принять против партизан суровые меры тут, на месте. Ближайшая от места взрыва эшелона деревня была сожжена, шесть заложников повешены. Визенер считал, что этих мер достаточно, чтобы партизаны в его районе больше не появлялись.

Отряд не понес никаких потерь. Да и кто осмелится вступить в бой с двумя взводами немецкой мотопехоты, вооруженной пулеметами и даже минометами?

Веселое настроение командира передалось и солдатам. Только лейтенант Редер оставался хмурым и злым.

Визенер не был злопамятным, он позвал молодого офицера к себе, выпил с ним бутылку вина, пригласил в свою машину и начал поучать:

— На начальников не сердятся, мой дорогой. Служба. Вы знаете дисциплину нашей армии. Мы побеждаем нашей дисциплиной, нашей преданностью дорогому фюреру. Да… Но я понимаю вас — и теперь, когда мы выполнили свой долг, все можно поправить. — Визенер усмехнулся. — Сейчас мы сделаем там остановку, и я позволю вам все, что пожелаете. — Он сплюнул под ноги. — Я, например, не могу, чувствую отвращение… Она красивая?

Обрадованный таким поворотом событий, опьяневший Редер развеселился и принялся рассказывать о своих приключениях, «охоте за женщинами».

Машина шла по шоссе. С двух сторон шоссе обступал могучий лес — дубы, березы, окруженные густыми зарослями орешника. Впереди шел грузовик с солдатами пулеметного взвода, за ним — машина коменданта, сзади — два других грузовика. Об опасности никто не думал. Визенер слушал Редера, смеялся над его приключениями и думал:

«В сущности он настоящий немецкий офицер…»

Вдруг Редер как-то странно всхлипнул, на полуслове оборвал свой веселый рассказ, схватился рукой за висок и, ловя ртом воздух, медленно навалился на Визенера. Из-под его ладони по щеке потекла черная струйка крови.

Визенер в ужасе оттолкнул от себя уже безжизненное тело, сполз на дно машины и спрятал голову под сиденье.

Шофер оглянулся и остановил машину.

— Вперед! Вперед! — испуганно закричал Визенер, не поднимая головы.

Машина рванулась. Позади затрещали автоматы. Шофер снова остановил машину и выскочил из нее. Тогда и Визенер спрыгнул в кювет возле шоссе.

Грузовики стояли. Солдаты лежали за ними и из автоматов и ручных пулеметов прочесывали ореховые кусты по левой стороне шоссе.

Визенер оглянулся и увидел, что и с правой стороны, там, где лежал он сам и его солдаты, к самому шоссе подходят такие же густые кусты. Мороз пробежал по его спине.

— Дураки! Дураки! — истерично закричал он и, пригибаясь, побежал к переднему грузовику. — Кто приказал остановиться?

— Остановились задние машины, господин обер-лейтенант.

— По машинам! Вперед! — скомандовал он и вскочил в кабину грузовика.

Машины на бешеной скорости помчались дальше.

Некоторое время Визенер сидел без движения: его сковал животный страх.

Но постепенно страх сменился звериной яростью. Визенер застонал от злости и стыда, как от самой жгучей боли. Он попытался вспомнить обстоятельства гибели Редера — и не мог. Слышал ли он выстрел? Кажется, не слышал. Так откуда же прилетела пуля, попавшая на полном ходу машины прямо в висок Редера? Конечно, это не случайная пуля. Таких случайностей даже в сказках не бывает. Эта пуля рукой первоклассного стрелка была направлена в него, Генриха Визенера, коменданта района. И только случайность спасла его от смерти. Простая случайность… Теперь тот лежит мертвый, а он, Генрих Визенер, жив… Жив! А могло быть… Он вздрогнул… Он уже провоевал два года. Прошел Польшу, потом Францию, снова вернулся в Польшу, на второй день войны с Россией перешел русскую границу. Но ни разу еще смерть не была так близко от него. Он никогда еще не видел так близко мести тех, кого он принуждал покоряться немецкой армии, законам «найорднунг». Вот она, эта месть!

Из-за поворота шоссе показался небольшой поселок — домов двадцать.

— Сжечь! Уничтожить! — прохрипел Визенер, увидев поселок.

Шофер остановил машину.

Визенер выскочил из машины и махнул рукой в направлении поселка. Этого жеста было достаточно для вымуштрованных солдат. Минометы засыпали минами мирные хаты. От первых же мин поселок загорелся.