Пламя над тундрой

Все с охотой приняли приглашение: угощение у Бирича отменное.

— Ловкая бестия, — проговорил с нескрываемой завистью Толстихин, когда Бирич скрылся за дверью. Он потер пальцами рук, точно пересчитывал невидимые кредитные билеты: — Грабеж, а выглядит благородством. За пять минут увеличил свою прибыль на треть. Ловок. — Толстихин хотел еще что-то добавить, но только вздохнул и подумал: «А что же мы зеваем? Пора и нам за дело браться. Одними обедами Бирича капитал не составишь. Не обедами, а барышом должен поделиться с ними старый спекулянт. Но как его заставить это сделать?» Ответ на свой вопрос Толстихин получил неожиданно быстро.

Вошел Тренев. Приглаживая ладонью расчесанные на пробор длинные волосы, он неловко поклонился и заговорил:

— Обязанностью своей считаю, как члена бывшего правления, облеченного доверием общества, сообщить о долгах, кои числятся за нашими коммерсантами российскому правительству.

— Весьма любопытно, — зашевелился в кресле Толстихин.

Громов застегнул воротничок и принял официальный вид. После слов Бирича он уже не чувствовал к Треневу расположения.

— Вот, извольте взглянуть, — Тренев торопливо поднял полу кухлянки и из кармана брюк вытащил лист бумаги. Развернув его, он протянул Громову: — Здесь точно указано, за кем какой должок в валюте, в пушнине, на какую сумму взяты товары из государственных складов. И без платы, так сказать, в кредит, хе-хе-хе, долгосрочный… вечный.

Громов и Толстихин посмотрели на длинный столбец фамилий и проставленные против них цифры. Цифры были внушительны. Список открывался фамилией Бирича. В глазах Толстихина зажглись алчные огоньки. «Вот она зацепка заставить господ коммерсантов раскошелиться. Только бы Громов не свалял дурака». Управляющий уездом как будто прочитал мысли своего секретаря. Он небрежно отодвинул в сторону список Тренева и холодно проговорил:

— Ценю ваше усердие и заботу о доходах правительства его превосходительства адмирала Колчака, но, к сожалению, лишен возможности воспользоваться вашей услугой.

У Тренева от неожиданности даже приоткрылся рот, отчего морщины на вытянутом лице стали еще резче, глубже. Иван Дмитриевич не понимал, что происходит. Или, быть может, он ослышался? Нет, Громов разъясняет свои слова:

— Мы не можем, не имеем права требовать с коммерсантов за прошлое. Это может подорвать их торговлю. Мы будем следить за исполнением законов со дня нашего прибытия.

Тренев не помнил, как вышел от Громова, оставив на столе свой список. Да не в этом беда, Громову он отдал копию списка, а в том, что он опять оказался в стороне. Значит, не быть ему на равной ноге с Биричем. Разбитый и злой, кипя негодованием на Громова, на Бирича и их единомышленников, Тренев едва передвигал ноги. Он понимал, что если узнают коммерсанты о его поступке, то не простят, разорят, а может быть, и убьют. Но едва ли Громов будет рассказывать о полученном списке. Хотя, кто знает…

У Тренева было так скверно на душе, что ему захотелось напиться, все забыть. Он видел, как мимо прошел заведующий складом, и Тренев вспомнил, что спирт можно достать в складе, а не тащиться в кабак или к американцу. Тренев вошел в склад, где был один Мандриков, купил плоскую квадратную жестянку спирта.

— Разрешите здесь выпить немного, — спросил он у Мандрикова.

Тот подвинул ему кружку. От приглашения Тренева выпить вместе с ним Михаил Сергеевич отказался. Тренев залпом осушил кружку, шумно выдохнул воздух и стал жевать сухую колбасу. Михаил Сергеевич, видя, что коммерсант чем-то расстроен, участливо спросил:

— Что-нибудь стряслось?

— Сволочи кругом. — Тренев быстро хмелел. — Одни сволочи.

— Так ли? — улыбнулся Мандриков.

— Поживете, убедитесь. — Тренев обвел помутневшими глазами полупустой склад. — Кто растащил отсюда товары? Сволочи!..

Треневу стало так обидно и жаль себя, что у него перекосилось лицо, дрогнули губы. Он чуть не прослезился, но тут новый приступ злобы взял верх. Нет, он так не сдастся. Тренев подозрительно посмотрел на нового приказчика, который занимался своим делом — что-то подсчитывал, быстро щелкал костяшками счетов. Тренев вздохнул, и Мандриков обернулся к нему, положив руку на костяшки:

— Кто же растаскивал товары?

— А-а… — Тренев махнул рукой, забрал жестянку и направился к двери. Он не хотел ни о чем говорить.

У дверей Тренев столкнулся с заведующим. У того был растерянный вид. Увидев захмелевшего Тренева, он сказал:

— Наши коммерсанты уже гуляют, вспрыскивают свои барыши, — и, видя, что Мандриков да и Тренев его не понимают, пояснил: — Громов приказал на все товары повысить цены на тридцать процентов.

— Что? — громко вырвалось у Мандрикова. — На каком основании? Как же люди будут жить?

Заведующий складом развел руками, приподнял плечи:

— Да-а, туговато многим придется…

Тренев, разом протрезвев, стремительно выбежал из склада. Было слышно, как он на улице громко выругался… Мандриков и заведующий посмотрели друг на друга. Последний сказал:

— Кажется, этот длинноволосый от радости рехнулся.

«Сегодня же об этом поговорить с товарищами, — не слушая заведующего, думал Михаил Сергеевич. — Надо, чтобы жители выразили протест против увеличения цен, и это должны сделать прежде всего шахтеры…» Расспросив заведующего о Треневе, он все же не мог понять, почему и кого тот называл сволочами, расхитителями товаров. «Может, купцов?», — думал Мандриков и решил обязательно выяснить.

Днем произошло событие, взбудоражившее весь Ново-Мариинск, Милиционеры арестовали хозяйку кабачка Толстую Катьку и берегового чукчу Туккая. Когда их вели через весь поселок под винтовками, Толстая Катька, необычная в размерах женщина, похожая на гору мяса, прикрытую мехами, кричала и ругалась в полную силу своих могучих легких. Она не стеснялась в выражениях и на потеху сбежавшимся жителям орала:

— Ратуйте, люди добрые! Меня, честную женщину, под штыками ведут! За что? — Она остановилась и, размахивая руками, паясничала. — Далеко новому начальству ко мне идти переспать, так вот ведут прямо в их постель. Ух ты! Потешусь я на барских перинах!

Толстая Катька еще окончательно не проспалась после вечерней гулянки. Ее одутловатое лицо пылало багрянцем, а едва заметные глазки за вспухшими веками были мутные.

— Ну, ты не того, не позорь начальство-то, — попытался урезонить ее конвойный милиционер и легонько подтолкнул.

Толстая Катька пронзительно взвизгнула и замахнулась на милиционера своим большим кулаком. Под взрыв хохота тот испуганно отскочил в сторону.

— Не трожь! — Толстая Катька грязно выругалась и, хотя ее подбадривало добродушное сочувствие собравшихся, все же пошла дальше. Все потешались над Толстой Катькой, и никто не обращал внимания на арестованного охотника Туккая. Он шел, испуганно озираясь, и не понимал, за что же его взяли под ружье.

Толстую Катьку вели к мировому судье Суздалеву. За ней хлынула толпа и забила небольшое помещение, Суздалев сидел за столом, покрытым зеленым сукном. За его спиной на стене висел колчаковский флаг… Сбоку от Суздалева примостился невзрачный старичок, исполнявший обязанности секретаря и переводчика.

Толстая Катька попыталась шуметь и тут, но Суздалев, не повышая голоса, холодно уставившись на нее поблескивающими пенсне, деревянным, голосом, без всякой интонации, предупредил, что за нарушение порядка она будет оштрафована. Катька стихла. Любопытные слушатели, к своему удивлению, узнали, что Толстая Катька носит фамилию Чухланцевой и родом она из Ачинска и много других подробностей, которые тут же обсуждались.

— Чем вы занимаетесь в Ново-Мариинске? — спросил Суздалев.

— Варю брагу, приходите, угощу, так и без своих стеклышек увидите все, — затрещала Катька, но тут же ее одернул Суздалев, и она продолжала: — Ну и мужиков пригреваю. Холодно им одним без баб-то тут! А у меня тут на всех хватит! — Она звонко похлопала себя по мощным бедрам. — Может, вы, господин судья… — она осеклась, увидев гневное лицо судьи.