Пламя над тундрой

Михаил Сергеевич вспыхнул, но сдержался. Берзин прав.

— Так логичнее, — сказал он. — Я согласен.

Красный язычок пламени в лампе дрогнул, потянулась густая струя копоти. В лампе кончался керосин. Уже было далеко за полночь, когда товарищи уснули, расположившись прямо на полу. Не спал лишь Клещин, взволнованный встречей с Берзиным, воспоминаниями о прошлом, мечтами о будущем. Он нетерпеливо ворочался с боку на бок на скрипучем топчане и думал, думал… Не спала и жена. Она вздыхала. Приезд гостей встревожил ее. Забылся Клещин только под утро.

Приезд группы Мандрикова и встреча с Клещиным была на берегу замечена Фесенко. По тому, как Иван разговаривал с Берзиным, по жестам (Игнат не слышал ни одного слова) он понял, что Клещин встретил знакомых: «Кто это может быть?», — подумал моторист и обратил на это внимание Титова. Они проводили взглядом удалявшихся к домику Клещина людей.

— Может быть, просто взял на постой, — высказал предположение Титов. Фесенко пожал плечами:

— Может быть, — но какое-то чутье подсказывало ему, что гости Клещина не случайные.

Узнав, что «Томск» ночью разгружаться не будет, люди медленно расходились. Оттыргин неохотно побрел к своей холодной яранге, в которой после «ухода» матери было как-то особенно одиноко и тоскливо.

Оттыргина остановил Куркутский:

— Заходи, чайку попьем. Давно я тебя не видел.

Юноша с радостью принял предложение. Он любил бывать у учителя. Тот как-то предложил ему учиться. Оттыргин с охотой согласился, но после первых уроков из-за болезни матери и частых разъездов оставил учебу. Сейчас он был свободен. Куркутский, наливая ему большую кружку крепкого чая, спросил:

— Не забыл русские буквы, которые я тебе показывал?

— А-а, бе-е, ве-е, ге-е, — протяжно произнес Оттыргин и засмеялся, довольный своей памятью, похвалился. — Я их и нарисовать могу.

Михаил Петрович дал ему бумагу и карандаш. Оттыргин, неумело держа карандаш, с трудом стал выводить буквы. Но они не получались, и Оттыргин огорчился. Куркутский указал ему на кружку:

— Пей чай. Остынет. Потом снова будешь рисовать.

— Буду. — Оттыргину очень нравилось учиться, и он был рад, что ему можно подольше побыть у учителя.

— Та-ак, так-так, — не скрывая своего удовлетворения, проговорил Бирич и расхохотался. Он рывком поднялся из кресла и, слегка шаркая расшитыми меховыми туфлями, подошел к столу, взял бланк телеграммы, которую принес Учватов, и еще раз прочитал вслух:

«Товары продовольствие текущем году Анадырский уезд доставлены не будут тчк Обходитесь местными резервами шире предоставьте возможности торговли иностранным коммерсантам тчк Генерал Розанов».

Старый Бирич покачал головой, словно кого-то в чем-то обвинял, но тут же усмехнулся:

— Ничего не скажешь…

Он прикрыл глаза, о чем-то задумался. Молчал и Учватов, не решаясь нарушить мысли коммерсанта. Начальник радиостанции догадывался, о чем думает Бирич. Жители Ново-Мариинска ожидали, что на следующий день после прихода «Томска» начнется выгрузка продуктов и товаров, как это обычно бывало из года в год. Ведь «Томск» был в эту навигацию последним пароходом из Владивостока. Но этого не случилось. Напрасно новомариинцы снова собрались на берегу и с нетерпением ждали начала выгрузки. «Томск» на глазах изумленных и ничего не понимающих людей выбрал якорь и, дав прощальный гудок, ушел из лимана.

Кое-кто бросился в управление, но оно было закрыто. Громов, как и другие представители новой власти, все еще находился в гостях у коммерсантов и после бурной ночи почивал. Только на третьи сутки раскрылись двери управления, но на тревожные вопросы жителей, будет ли еще пароход с товарами, Громов не мог ничего ответить и, помедлив неделю, послал запрос наместнику колчаковского правительства во Владивостоке. И вот его ответ. Местные купцы, постаравшиеся заблаговременно сделать запасы из государственных складов, и американцы, привезшие беспошлинные товары, становились полными хозяевами положения.

Сейчас Бирич прикидывал, сколько барыша он получил на зиму. Ведь у него склады ломятся от запасов. Учватов с завистью подумал о богатствах, которые рекой потекут к Биричам, а он как был, так и останется неудачником. Да что там унывать! С богатого стола всегда хороший кусок перепадет. Только надо не зевать. Вот почему он, несмотря на ранний час, забежал с телеграммой к Биричу, прежде чем передать ее Громову.

А Бирич ловок, ох как ловок. Сразу же прибрал к рукам Громова, и теперь тот без него ни шагу. Бесекерский как ни вился вокруг новых властей, а все же Биричи его оттеснили.

— Так и надо старой лисе, — злорадствовал Учватов, вспоминая обиду, нанесенную ему Бесекерским, когда он пришел к нему с телеграммой о назначении Громова.

— Возьмите, — Бирич протянул радиограмму Учватову и, словно отдавая распоряжение приказчику, продолжал. — Отдайте прямо в руки господину Громову и не говорите, что были у меня.

— Хорошо, хорошо. — Жирное лицо Учватова расплылось в подобострастной улыбке. Однако он не торопился уходить. Бирич вопросительно приподнял лохматые брови:

— Вы что-то хотите сказать?

— Да, да, — Учватов замялся, и его глазки забегали. — Дорогой Павел Георгиевич! Я для вас всей душой. Но я же тоже человек и хочу хлебца с маслицем. Хе-хе-хе, — нервным смехом рассыпался он. — Я хочу просить у вас… немного товарца… взаймы… пушнинки купить…

Бирич остановил его движением руки:

— Вы мой верный друг, а друзья всегда помогают. Дам товары…

— Спаси… — Учватов не договорил. У него от радости и благодарности захватило дыхание. Он даже хотел ринуться к руке Бирича. Лицо стало потным и красным. Наконец Учватов откланялся.

Бирич с презрительной гримасой посмотрел на свою ладонь, которую только что жали липкие, влажные руки начальника радиостанции, направился к умывальнику и встретил жену сына. Трифон с Перепечко накануне уехал на охоту. «Как некстати, — подумал Бирич. — Он сейчас мне очень нужен. Надо будет за ним послать». И обратился к молодой женщине:

— Не желаете, Елена Дмитриевна, прогуляться со мной до управления?

— С удовольствием. — Заспанное лицо Елены Дмитриевны оживилось. — Заодно навещу и Нину Георгиевну.

Старый Бирич был доволен. «Кажется, у них, — подумал о сыне и его жене, — снова все налаживается. Дай-то бог».

Елена Дмитриевна действительно изменилась с приездом колчаковских представителей. Жизнь у нее стала интереснее, разнообразнее. Нина Георгиевна вызывала у нее любопытство. Елена Дмитриевна чувствовала, что жена начальника милиции что-то скрывает от нее, да и отношения между Струковым и женой были какие-то особенные, непохожие на отношения супругов, которые, по их утверждению, живут уже шесть лет вместе. Здесь была какая-то тайна, и Елене Дмитриевне не терпелось ее разгадать. К тему же в глазах Нины Георгиевны она читала непонятную для нее настороженность и затаенную тревогу. Может быть, боится за своего Дим Димыча, с чувством превосходства подумала о себе Елена Дмитриевна. Она уже не раз ловила на себе взгляды Струкова. Ревность? Может быть. Тут же Елена Дмитриевна не могла не признать, что жена Струкова ни по красоте, ни по женственности, ни по уму не уступает ей, но цинично про себя усмехнулась: «Свое сладкое быстро надоедает. Чужое горькое бывает вкуснее».

Елена Дмитриевна подошла к трюмо, осмотрела свою высокую фигуру в бархатном зеленом халате, поправила волосы, придирчиво разглядела лицо и долго пальцем растирала появившуюся едва заметную морщинку. «Надо меньше есть жирного и пить, Трифона больше не пущу». Она была полна неприязни к своему безвольному и пустому мужу. Приезд Громова и его спутников как-то отвлекли ее от мысли уехать из Ново-Мариинска, а сейчас она ждала Свенсона. Уж он-то ей не откажет в любезности довезти до Америки.

Елена Дмитриевна еще раз осмотрела себя с улыбкой и пошла переодеваться.

От дома к зданию уездного управления Бирич и Елена Дмитриевна шли молча, каждый был занят своими мыслями. Елена Дмитриевна, сдерживая рвущегося с поводка Блэка, смотрела на пустынный, дышащий холодом лиман. Густо-синяя вода была усеяна льдинами, очень похожими на ползущие облака. Они навевали тоску, и уже в который раз в это утро Елена Дмитриевна подумала о Свенсоне. Нет, не видно его шхуны на горизонте, а пора ему быть…