Точка опоры

— «Пусть не обижается на меня за это резкое слово ни один практик, ибо, поскольку речь идет о неподготовленности, я отношу его прежде всего к самому себе. Я работал в кружке, который ставил себе очень широкие, всеобъемлющие задачи, — и всем нам, членам этого кружка, приходилось мучительно, до боли страдать от сознания того, что мы оказываемся кустарями в такой исторический момент…» — Да, всем до боли, — подтвердил про себя Глеб Максимилианович. — А теперь в особенности мне. — И впопыхах читал дальше горячие строки: — «…в такой исторический момент, когда можно было бы, видоизменяя известное изречение, сказать: дайте нам организацию революционеров — и мы перевернем Россию!»

Дальше Кржижановский не мог читать — побежал в соседнюю комнату:

— Володя!.. Ты прав! Тысячу раз… — И обнял друга, недоуменно поднявшегося от стола.

— Что ты? Что ты, Глебася?.. В чем я прав?

— Во всем, что написал. И ты меня знаешь не первый год. Если я сказал…

— Знаю, знаю давнего друга.

— Я взволнован. Не мог читать спокойно: слова как пылающие угли. Я так понимаю: точка опоры — партия, рычаг — рабочее движение. Очень к месту ты вспомнил Архимеда! Жалею, что читал один. Но Зине все перескажу… Извини, что оторвал тебя… Пойду покурю с Елизаветой Васильевной…

Папироса помогла успокоиться.

Глеб Максимилианович, не торопясь, дочитал последние строчки раздела и понес рукопись Ильичу:

— Печатай скорее. Все ждут такое боевое слово. А на нас ты можешь рассчитывать. Мы с Зиной будем помогать, как у тебя тут написано в конце, «п о д н и м а т ь кустарей до революционеров». И, конечно, сами перестанем быть кустарями.

Владимир Ильич пододвинул другу стул:

— Садись, Глебася. — Испытующе взглянул в глаза. — Как тебе показался стиль? Доступен рабочим?

— Вне сомнения.

— Это самое главное. Важно, чтобы книжка пошла широко среди рабочих. А ты потом напиши мне, что о ней будут говорить. Непременно напиши.

Кржижановский хотел было подняться и уйти, чтобы не отрывать больше друга от работы, но Владимир Ильич, сидя лицом к нему, придержал его за пуговицу:

— У меня для тебя есть еще одна рукопись. Необыкновенная! Сегодня получили. От кого бы ты думал? От Ивана Васильевича Бабушкина! Большущая статья!

— Да ну?!. Я рад слышать о Бабушкине. О чем же он пишет?

— А ты за «Русским богатством» следишь? Полемику с народническим либералом Дадоновым читал?

— Не-ет еще…

— Многое потерял. Чтобы бить врага, батенька мой, надо досконально знать все его диспозиции, предугадать все уловки. Да, да. О предыстории скажу кратко: Дадонов тиснул в журнале «богатеев» статью, оклеветал иваново-вознесенских рабочих. Твой свояк Сергей Шестернин с достоинством ответил ему, уличил во лжи… Как, ты и статью свояка не читал?! Ну, Глебася, это уже совсем непростительно.

— Я удивляюсь, Володя, когда ты успеваешь…

— Для знакомства с такой полемикой нельзя было не найти время.

— Сергей-то, как никто другой, знает Иваново-Вознесенск. Столько лет судьей там работал!

— А ты думаешь, посрамленный Дадонов унялся? Ничуть не бывало. Настрочил ответ. «Богатеи» хотели на этом полемику закончить. В свою пользу! А мы тут посоветовались и решили дать бой клеветникам. И лучшим автором нам представился Бабушкин. Сам рабочий! Агент «Искры»! Он быстренько отозвался. И написал так, что любой журналист позавидует. Острейшая полемика! Положил на лопатки! Я бы мог тебе дать и Дадонова, и Шестернина, но… у Бабушкина все сказано. Он — наш первый рабочий корреспондент!

— И, я вижу, профессиональный революционер, как у тебя написано в рукописи.

— Представь себе, когда я писал о рабочих, подымающихся до профессиональных революционеров, я думал именно о нем. Ценнейший человек! Энергичный, преданный. Он, вот увидишь, станет гордостью партии. Да, да. Я не боюсь употребить громкие слова. Он не теряет времени. Страстно учится. Работает с завидным усердием. Будущий русский Бебель. Одним словом, чудесный человек! Держи. Прочтешь с интересом. Статья, как видишь, большая, и мы думаем дать ее в виде приложения к девятому номеру.

7

Пока не завершена брошюра, Владимиру Ильичу хотелось до конца выяснить позиции «экономистов» из «Рабочего дела». Не удастся ли в чем-нибудь, хоть немножко, подвинуть их к марксизму? Не удастся ли договориться о каких-то совместных действиях? С этой целью редакторы «Искры» и «Зари» выехали в Цюрих на объединительный съезд. Чтобы еще раз подчеркнуть для соглядатаев, что «Искра» издается в России, они ехали под видом представителей Заграничного отдела редакции. С ними отправились в Цюрих и Кржижановские.

Поезд врезался в Альпы, и путешественники не отрывались от окон.

— Мариценька, смотри, какая прелесть! А вот здесь еще красивее! — Зина схватывала Надю то за руку, то за плечо. — Посидеть бы на камушке возле этой речки! Вон на том. Правда? Или — на этом.

— Нам хотелось нынче в горы — не удалось.

— А я бы все бросила. Хоть на неделю.

Горы сияли в своем радужном осеннем одеянии, смотрелись в зеркала озер: изумрудные пятна перемежались с золотистыми, малахит соседствовал с бирюзой. И Зинаида Павловна полушепотом, чтобы не обращать на себя внимание соседей по купе, подзывала Засулич:

— Велика Дмитриевна, идите полюбоваться.

— Это вам в невидаль, — отзывалась та, не отрываясь от французского журнала, — а мне за двадцать-то три года здешние красоты осточертели. Лучше бы луг с белыми ромашками до самого горизонта. То действительно была бы красота неописуемая!

Мартов, сидя в купе лицом к лицу с Кржижановским, хрипловато, вполголоса читал свой «Гимн новейшего русского социалиста», недавно напечатанный под псевдонимом «Нарцисс Тупорылов».

— Остро! — похвалил Глеб Максимилианович. — Не в бровь, а в глаз этим самым рабочедельцам! Вот бы прочитать перед ними. И во весь бы голос.

— Опасно — бороду выдерут!

Владимир Ильич, посмотрев в окно купе, отправлялся в коридор:

— Ну, что у вас тут? Опять озеро? А на той стороне уже снежные вершины! Горят под вечерним солнышком!

И Надя с Зиной спешили к тому окну. Потом возвращались в коридор: не упустить бы что-нибудь сверхкрасивое.

В Цюрихе их поджидал Плеханов. Владимир Ильич обрадовался: в борьбе с «экономизмом» они оставались твердыми единомышленниками. Сил прибавилось — дискуссия облегчится.

Но Георгий Валентинович был чем-то озабочен. Что с ним?

— А вы еще не знаете? — спросил тот и достал из внутреннего кармана сюртука десятый номер «Рабочего дела». — Так вот, полюбуйтесь: два выстрела в наш стан! Из крупнокалиберных мортир!

Авторы двух статей, яростно нападая на «Искру», крикливо отстаивали все ту же «свободу критики» марксизма, восхваляли бернштейнианцев и доморощенных «экономистов», отстаивали свою беспочвенную теорию стихийности рабочего движения. И Георгий Валентинович сказал, что они, искровцы, приехали сюда зря, что ни о чем договориться не удастся.

А не встретиться с рабочедельцами они не могли. Пошли в кафе, где заранее был снят отдельный кабинет. По пути туда увидели профсоюзный спортивный зал, в котором рабочие учились фехтованию. Они были вооружены бутафорскими шпагами и щитами.

— Вот и мы будем так же, — усмехнулся Плеханов. — Понятно, в будущем. После полной победы.

— А сейчас придется скрестить идейные рапиры, — сказал Владимир Ильич.

— Да, уж как водится, — отозвался Плеханов.

Искровцы не были одинокими — статьи «Рабочего дела» возмутили представителей революционной организации «Социал-демократ», они-то и начали разговор. Рабочедельцы возражали шумно и запальчиво. Им с не меньшей запальчивостью отвечал Мартов. Он так кипятился, что даже сорвал с себя изрядно потрепанный галстук. Плеханов сидел, скрестив руки, и окидывал всех неторопливым орлиным взором.