Рассвет над морем

Япончик вдруг впал в бешенство:

— Что вы меня агитируете! Я уже наагитированный по колени! Вы думаете себе, что ваша будет сверху, что опять придут ваши совдепы, и хочете меня этим настращать! Можете мне поверить: чтоб я так жил, ваших совдепов тут больше никогда не будет!

Котовский спокойно ответил:

— Будет или не будет тут советская власть — это вопрос другой. Смею вас уверить, что она будет! И я вам свое требование уже сказал.

Япончик исподтишка поглядел на Котовского, делая вид, что рассматривает стетоскоп, который он, взяв со стола, вертел в руках. Он старался разгадать: какой у Котовского козырь? Ну, сам Котовский — туз, ничего не скажешь! Но действительно ли есть у него король, дама и валет на руках?

— Могу прибавить, что требование это — не моя личная прихоть, его поручили мне передать вам бастующие рабочие. Если им сорвете стачку, все силы стачечников будут брошены на одно дело: пятьдесят тысяч бастующих разделятся на тысячу групп, по пятьдесят человек в каждой, с единственной целью выловить и ликвидировать всех ваших бандитов до единого…

Япончик захлопал глазами. Ореол славы окружал легендарного народного мстителя Котовского; его популярность в Одессе была Япончику хорошо известна. Конечно, можно было бы сейчас схватить Котовского и тут же покончить с ним — вокруг дома Япончик предусмотрительно расставил человек пятьдесят своих головорезов, — но… у него не было ни малейшего сомнения, что Котовский каким-то образом заранее хитро позаботился обеспечить себе безопасность…

Япончик подозрительным взглядом обшарил углы комнаты и присмотрелся к обоям на стенах — не торчат ли сквозь стены замаскированные рисунком дула пистолетов? Он, кажется, свалял дурака, забрав себе в голову идиотскую фантазию, что Котовский собирается искать с ним компанию… Япончик заерзал на месте и даже тайком заглянул под кресло: а может, там спрятана адская машина?.. Конечно, Япончик не верил, не хотел верить, что в Одессе будет восстановлена советская власть, потому и жил в мире и согласии с немецкими оккупантами, потому и готовился найти общий язык с ожидаемыми оккупационными войсками Антанты… Ну, а если она, советская власть, в Одессе все ж таки восстановится?

— Слушайте! — примирительно сказал Япончик. — И на что оно вам сдалось?

— Это вы о чем? — не понял Котовский.

— Ну, про это самое… «мы наш, мы новый мир построим…» Придет, скажем, ваша советская власть — и что тогда будете делать вы? Персонально вы?

— Пожалуйста, — сказал Котовский, — могу сказать. Я организую полк и буду продолжать воевать против буржуазии.

— Пхи! — состроил гримасу Япончик. — Я уже имею полк и уже чищу буржуев.

— Что ж, — не стал возражать Котовский, — наши полки встретятся — ваш и мой. Что вы тогда предполагаете делать? Будете против моего полка воевать или вместе с моим полком?

Япончик задумался. Дилемма была поставлена прямо, и дилемма достаточно-таки сложная. Наконец, он принял решение:

— Или за, или против. А вы?

— Против.

— Против кого? Паразитов и контры?

— Против паразитов и контры. Значит, и против вас.

— Или я паразит? Или я, может быть, контра?

— И паразит и контра. Я окружу ваш полк моим полком, разоружу его, а вас, персонально вас, расстреляю.

Это уже была не угроза, это был ультиматум, после которого либо должна была быть объявлена война, либо…

И в эту минуту в мозгу Япончика — матерого провокатора и матерого комбинатора — блеснула гениальная, как ему показалось, идея: раз такое дело, так он же может выгодно продать Котовского… французским оккупантам.

— Ладно, — сказал Япончик. — Мне ваша стачка без интересу. Мы будем принимать ванны на Куяльницком лимане, а может, на Хаджибеевском или аж Дофиновском — я знаю?

— Вы будете принимать ванны, пока не закончится забастовка?

Япончик опять обиделся. Он был очень обидчивый.

— Слушайте! Я же сказал! Это же неинтеллигентно — переспрашивать! Ведь в Одессе есть жлобы индивидуальной практики! Или мне и за них давать слово?

— Хорошо! — согласился Котовский. — Но за полное спокойствие в городе отвечаете вы, персонально вы!

— Адью! — произнес Мишка Япончик надувшись. — Мне было приятно с вами познакомиться и дружески побеседовать. Вы-таки вправду козырный туз! Можете мне поверить. И знаете, что? Может, вы еще передумаете, так я всегда буду радый. Мы можем, например, организовать концерт! То есть, я хотел сказать, консерв…

— Вы имеете в виду концерн?

— Вот именно, концентр. На паркетных, то есть, я хотел сказать, на паритетных началах. Наши не хуже ваших! Подумайте.

— Нет, — сказал Котовский, — хуже! И смотрите, чтоб вы сдержали свое слово. Потому что, когда здесь установится советская власть, я собираюсь возглавить Чека!

Когда дверь за Япончиком закрылась, Григорий Иванович еще некоторое время стоял у порога задумавшись. В глубокой задумчивости вернулся он и в кабинет.

Влас Власович в халате доктора Скоропостижного все еще сидел за столом.

— Доктор! — прошептал он. Вы не доктор!

— Почему же? — усмехнулся Котовский. — Вы же сами видели, сколько сегодня было пациентов… Я очень прошу вас, дорогой Влас Власович, простить мне всю эту… комедию. Не сердитесь, что доставил вам несколько неприятных минут и так вас напугал. Но ведь вы сами убедились, что дело было чрезвычайно важное. Я, дорогой Влас Власович, действительно сочувствую забастовщикам. Да и вы, надеюсь, не за папу римского…

— Доктор! — снова воскликнул Влас Власович со всей экспансивностью, на какую был способен в свои пятьдесят лет. — Доктор! Хотя собственно вы и не доктор… Но ведь это же был сам Мишка Япончик?

— Да, это был именно он.

Влас Власович даже за голову схватился.

— Боже мой! Как вы решились? Это же гроза! Но он вас боится. Значит, вы еще больше гроза, вы…

— Ураган? — подсказал Григорий Иванович. — Самум? Всемирный потоп?

— Вы все шутите… — неодобрительно покачал головой старый фельдшер. — А у меня даже поджилки трясутся…

Котовский подошел к шкафчику с лекарствами и инструментами, отпер собственным ключиком свое отделение и вынул бутылку со спиртом и две посудинки, какими ставят банки.

— Выпьем, Влас Власович, чтоб у вас поджилки не тряслись.

Влас Власович охотно принял посудинку из рук Григория Ивановича и с удовольствием чокнулся. Спирт был не разведенный, он обжигал горло. Но они опрокинули, и оба даже не поморщились. Влас Власович только одобрительно крякнул.

Котовский тоже удовлетворенно вздохнул и лукаво подмигнул старому фельдшеру:

— Счастье еще, Влас Власович, что вам не пришлось ставить ему клизму. Горячее было б тогда дельце. Не знаю, вышли бы мы с вами отсюда живыми…

Влас Власович прижал руки к груди и даже поднялся на цыпочки.

— Доктор, — сказал он, — хотя вы и не доктор, а я только старый инвалид, но если вам и в самом деле понадобится когда-нибудь старый инвалид, который только и умеет, что ставить банки да класть компрессы, вы можете на меня рассчитывать!

— Вот это слово мужчины! — похвалил Григорий Иванович. — В таком случае давайте еще по одной.

Они выпили еще по одной, и Котовский сказал:

— Один большевик — и, надо вам сказать, большевик настоящий, — один из крупнейших одесских большевиков, сегодня пожурил меня, что я вас, Влас Власович, до сих пор не распропагандировал. Он ругал меня за вас, Влас Власович. Как это так, говорит, своего напарника и не распропагандировать? Нам, говорит, каждый человек дорог…

— За меня? — перепугался Влас Власович. — Я — дорог?

— За вас! Вы — дороги. И выходит, что я уже на ходу исправил свою ошибку. Итак — распропагандировал я вас, Влас Власович, или не распропагандировал? А? Будем вместе бороться за восстановление советской власти?

Влас Власович снова прижал руки к груди и поднялся на цыпочки.

— Доктор!.. Хотя вы и не доктор…

Тон у него был торжественный, словно он собирался произнести высокую клятву. Но вдруг его точно пронзило.