Великий тайфун

— Идет, — проговорил солдат, лежавший грудью на мешке с песком и посматривавший по сторонам.

К броневому поезду подошел Лазо.

— Разрешите… с вами? — обратился Виктор к Лазо.

— Едемте, — слегка удивясь, ответил Лазо. — Хотите все видеть своими глазами?

— Да, такая у меня должность…

На шутку Виктора Лазо ответил молчаливой улыбкой.

— К тому же, — добавил Виктор, — это вообще может пригодиться.

— Да, мы должны уметь воевать, — сказал Лазо.

Они подошли к паровозу.

На паровозе, взявшись рукой за рычаг, уже давно ждал команды машинист, старый железнодорожник.

— Ну как, товарищ Агеев, все в порядке? — спросил Лазо.

— В порядке, — весело ответил машинист.

— Сейчас поедем… через две минуты.

Лазо и Виктор взошли по железной лестнице на броневую платформу.

Красногвардейцы поднялись со своих мест.

— Здравствуйте, товарищи! — сказал Лазо бодро.

— Здравствуйте, товарищ главнокомандующий! — ответили красногвардейцы.

— Все в порядке? — спросил Лазо командира бронепоезда.

— Все в порядке.

— Можно ехать?

— Можно.

Лазо взял трубку полевого телефона, провод которого тянулся на паровоз.

— Товарищ Агеев! Поехали!

Паровоз вздохнул, прошипел, и бронепоезд тихо тронулся.

Виктор мало знал о Лазо. Ему было известно только, что Лазо, не окончив Технологического института, уехал в Москву, где поступил в университет на физико-математический факультет. Во время войны был мобилизован и зачислен в Алексеевское пехотное училище. Из училища вышел прапорщиком, его назначили командиром взвода Пятнадцатого Сибирского стрелкового запасного полка, стоявшего в Красноярске. После Февральской революции прапорщик-революционер подавлял в Иркутске мятеж офицеров и юнкеров. Вот и все его военное образование и весь боевой опыт. «Откуда же у него такая изумительная ориентация в обстановке и такая спокойная уверенность? Значит, в крови у него», — подумал Виктор словами красногвардейца.

За разъездом Седловым, очищенным от противника, бронепоезд нагнал Дальневосточный отряд и пошел дальше, в разведку.

Показались станционные огни. Семафор был закрыт. Послышались ружейные выстрелы, застрочил пулемет.

— Подъезжаем к Бурятской, — сказал командир бронепоезда.

— Здесь у него небольшой отряд, — заметил Лазо. — Вечером путь был цел. — Он взял трубку полевого телефона. — Прибавьте ходу, товарищ Агеев. — Положив трубку телефона, он отдал распоряжение командиру бронепоезда: — Откройте огонь.

Раздались выстрелы из пушек по станции. Пулемет у семеновцев смолк.

Лазо взял трубку телефона:

— Полный ход.

Поезд влетел на станцию. От здания станции во все стороны бежали семеновские солдаты.

— Остановите поезд, — сказал Лазо по телефону.

Бронепоезд остановился.

— Прекратить огонь, — приказал командующий.

Лазо спрыгнул с бронепоезда, и красногвардейцы, прыгая на перрон и на железнодорожное полотно с криками «ура», рассыпались в погоне за бегущими.

Станция Бурятская была освобождена от противника.

Но вот впереди на путях появился вражеский бронепоезд. Наблюдавший с бронепоезда за движением отрядов Лазо поднес к глазам бинокль.

— А на бронепоезде японцы, — сказал он с некоторым удивлением. — Русские офицеры и японцы.

Загрохотало орудие тяжелой батареи Тужикова, старого артиллериста, рабочего Владивостокского военного порта.

— Так, — произнес Лазо, глядя в бинокль. — Хорошо. — Он видел, как снаряд ударился в стенку бронепоезда и разорвался. — Еще… Так. Очень хорошо!

Батарея метко била по бронепоезду.

— Кажется, подбит, — сказал Лазо, не отрывая глаз от бинокля.

— Ура! — донеслись крики пехоты.

КРОВЬ НА ЦВЕТАХ БАГУЛЬНИКА

Армия Лазо подошла к Оловянной, к последнему по эту сторону реки Онон укрепленному пункту врага.

У подошвы одной из сопок собрались командиры, комиссары и политработники отрядов. Приехал на «Чендере» Лазо. Состоялось летучее совещание перед началом штурма Оловянной. День уже был на исходе.

Из-за сопки со стороны Оловянной поднималось огромное пламя. Слышался дикий рев животных. Как потом оказалось, это горели загоны со скотом; семеновцы, видя, что им не удержать Оловянную, облили керосином сараи, где находились тысячи голов скота для продовольствия армии Семенова, и подожгли их.

Во время совещания прибежал, запыхавшись, помощник командира роты железнодорожников, вагонный мастер депо станции Владивосток Исаев, бывший унтер-офицер царской армии. Взяв под козырек, волнуясь, он проговорил:

— Товарищ командующий, пулеметная команда Красноярского отряда требует от нас немедленного наступления и угрожает расстрелять нас из пулеметов.

— Виктор Григорьевич, — спокойно, как всегда, обратился Лазо к Заречному, — прошу вас, утихомирьте пулеметчиков. Ждите там ординарца.

Под сопкой, не видная для врага, залегла рота владивостокских железнодорожников. Тут же, бок о бок, расположилась пулеметная команда Красноярского интернационального отряда, а дальше лежали бойцы других отрядов.

Подходя к расположению частей, Виктор увидел… Тонкие стволы станковых пулеметов красноярцев были направлены не в сторону вражеских позиций, а на бойцов Красной гвардии, лежавших рядами по склону сопки.

Заслоняя как бы собою цепи бойцов, комиссар железнодорожников Тихон Бычков, горячась, говорил пулеметчикам:

— Товарищи! Вы говорите, что мы трусы, поэтому не идем в наступление. Стреляйте в меня первого, — Бычков рванул борта френча, открыл грудь. — Стреляйте в меня, вашего товарища. Мы не трусы, а такие же бойцы, как и вы, воюем за советскую власть, за дело революции. Вместе с вами сражаемся против банд Семенова, только без приказа командующего мы в наступление не пойдем. Мы… — Он не договорил.

Тут подбежал Виктор, а с ним Исаев.

— Стойте, товарищи! — Виктор выхватил из кобуры маузер. — Именем советской власти приказываю повернуть пулеметы на врага.

Пулеметчики нехотя стали поворачивать пулеметы.

Виктор хотел еще что-то сказать, но услыхал за собой самую отборную брань. Тяжело дыша, с наганом в руке, к пулеметной команде бежал командир Красноярского отряда.

— Застрелю! — он кинулся к командиру пулеметной команды. — Дисциплины не знаете… В своих стрелять! Трибуналу отдам!

Пулеметчики наконец поставили пулеметы, как им полагалось стоять.

— Сволочи! — не мог успокоиться командир отряда.

Но в этот момент показался скачущий верхом на лошади штабной ординарец.

Подъехав к Виктору Заречному, он передал ему пакет:

— От главнокомандующего.

Лазо писал:

— От имени главнокомандующего — приготовиться к наступлению! — прокричал Виктор. Голос его показался ему совсем чужим, будто не он, а кто-то другой отдавал команду. Вместе с тем прозвучавшая в его голосе властность воодушевил его самого.

Бычков побежал к своей роте. Послышался его голос:

— Рота, слушай мою команду…

Раздались другие голоса:

— Слушай…

Виктор поднял маузер высоко над головой.

— Вперед, за революцию!

Бойцы Красной гвардии оторвались от земли.

Вслед за Виктором бойцы перевалили через сопку и рассыпной цепью в несколько рядов покатились вниз, туда, где, потонув в вечерних сумерках, лежала долина и где вдруг началась торопливая железная трескотня пулеметов, точь-в-точь как 10 января 1906 года.

Так легко было бежать под гору, но нет ничего неприятнее пулеметной стрельбы: тра-та-та-та… тр-р-р… Бойцы на полном бегу падали — один, другой, третий. Вдруг Виктору чем-то ударило в ногу. Он упал. Приятный ток разлился по ноге. Кто-то застонал. Сапог начал наполняться горячей жидкостью, и ноге стало тесно в нем. Виктор пошевельнулся и почувствовал, что его левая нога невероятно тяжела, словно приросла к земле. И тут только он понял, что ранен и что это он стонет. Но почему он стонет? Ведь боли нет…