Утренний бриз

— Вот!

Все смотрели на темно-красный материал, и во взгляде многих сквозила боязливость. Струкова это обозлило. Он схватил флаг и рывком разорвал на две части. Треск раздираемого материала прозвучал как пулеметная очередь. Струков бросил куски на пол к ногам Кочура:

— Тебе на портянки.

— Зачем мне? — попятился Кочур, но его остановил голос Павла Георгиевича:

— Чего испугался? Бери, бери. Да и сходи-ка к той, что эту тряпку расшивала. Спроси-ка ее, как она в Перепечко целилась? Так же, как ниткой в игольное ушко?

— У, стерва красная! — крикнул Тренев, догадавшись, что речь идет о Моховой, и первый шагнул к двери. — Я сейчас ее…

В криках и ругани, которые заполнили ревком, исчезли последние слова Тренева. Толпа повалила к выходу. Бирич придержал Кочура:

— Не забудь и о докторше… — он добавил грязное ругательство и расхохотался. — Можешь заодно с ней часок побаловаться. У них же коммуния. Привычная…

Кочур осклабился, показав мелкие острые зубы.

Струков внимательно следил за старшим Биричем и сосредоточенно думал: «Чего добивается этот матерый волк? Для чего натравил дураков на баб?» Но как ни напрягал Струков ум, найти ответа на свой вопрос не мог.

Кабинет опустел. Ушли все, даже Стайн. В кабинете остались Струков и Бирич. Бирич притворно зевнул:

— Однако пора и на боковую. Поздновато. Спокойной ночи, Дмитрий Дмитриевич. Завтра в полдень собираемся, у меня, что ли? Нет, лучше у Тренева. Надо же нам власть избрать.

«Хозяином хочешь быть? — подумал Струков. — Я не против, только без отступного тут не обойдется». И сказал:

— Совершенно верно, Павел Георгиевич. Власть нужна. Вы уж подумайте, кого избрать управляющим.

— Что вы? — замахал руками Бирич. — Какой теперь может быть управляющий? Во Владивостоке партизаны. В Петропавловске ревком. Ну, а нам и Совет будет не помеха. Да и звучит оно по-современному.

Они встретились взглядами и усмехнулись, поняв Друг друга. Струков весело произнес:

— Совет так Совет. Кажется, и я хочу спать. Беспокойный день выдался.

— Утречком прошу на завтрак. — Бирич стал напяливать рукавицы. — Там и прикинем предварительно, Кого в Совет стоит порекомендовать.

— С удовольствием зайду, — пообещал Струков. — Только у вас в доме и можно почувствовать, что где-то есть цивилизация, что где-то люди живут и едят по-человечески.

Бирич взял «молнию» со стола, и они вышли из кабинета. В коридоре, ежась от холода, похлопывая себя по бокам, ходили Кулик и Еремеев.

— О, ваши верные оруженосцы, — усмехнулся Струков.

— Стар один в такую погоду ходить по ночам, — с напускной горечью ответил Бирич. — Вот и провожатые, к сожалению, потребовались.

Он передал фонарь Еремееву, и тот прошел вперед.

Они спустились с крыльца.

Струков попрощался с Биричем, за руку и исчез в бушующем мраке. Бирич продолжал идти к своему дому. Только убедившись, что за ними никто не следит, Павел Георгиевич, направился к избе Бесекерского.

Ставни на окнах его дома были плотно прикрыты, но сквозь щель из окна кабинета коммерсанта просачивался слабый свет.

Бесекерский не спал. Его мучила бессонница. События минувшего дня так подействовали на его нервы, что он не находил себе места. Исидор Осипович с того часа, как его дом покинули участники заговора, стрелявшие по ревкомовцам, ходил и ходил из угла в угол, сложив на животе руки. Изредка он останавливался у буфета, торопливо выпивал рюмку водки. Но это не приносило ни облегчения, ни успокоения, а вызывало только изжогу. Сморщенное, с крючковатым тонким носом лицо Бесекерского стало как будто еще меньше. Да и весь Исидор Осипович как-то съежился, похудел за эти немногие часы.

— Что-то будет, что-то будет, — шептал он бледными губами. — Каким безумием был расстрел ревкома! Ведь в Петропавловске красные. Они не простят убийства Мандрикова и всех ревкомовцев. Уж лучше бы их не трогать. Дождаться весны и тихонечко, незаметненько уехать, бежать отсюда.

Нет, не хотел он, Исидор Осипович, плохого ревкомовцам, хотя они и были несправедливы к нему. Он во веем подчинялся ревкому, выступить против красных его заставили Бирич и американцы.

Бесекерский словно оправдывался перед кем-то. Испуганно, с тревогой прислушивался он к угнетающей разноголосице пурги и ходил, ходил, метался по комнате. Он даже забыл о своей карте, которая по-прежнему лежала на столе. С того дня, как стало известно, что Колчак арестован большевиками, Бесекерский больше не интересовался положением на фронтах. Он понял, что теперь-то красные победят.

Бежать, бежать из России. Приехали сюда, на Чукотку, ревкомовцы и расстреляли Громова и других колчаковцев; теперь Бирич с американцами и своими приспешниками свели счеты с красными. А весной их всех расстреляют большевики, которые обязательно приедут сюда, Нет, нельзя здесь больше оставаться. Надо бежать. Он не будет ждать весны. Он уедет немедленно, прямо отсюда в Америку. Проехал же этот американец Рули с Аляски на нарте через Берингов пролив. Вот этим путем и уедет он, Бесекерский. Исидор Осипович остановился у Стола, еще сильнее прикрутил фитиль лампы. В комнате воцарился полумрак.

На цыпочках, бесшумно, точно крадучись, Бесекерский подошел к небольшому шкафчику со стеклянной дверцей. За ней, на узких полочках, застланных белой бумагой, стояли многочисленные пузырьки и флакончики с лекарствами. Исидор Осипович взялся за верхний карниз шкафчика и осторожно отодвинул его от стены. От напряжения и волнения у него налилось кровью лицо. Под шкафчиком оказался небольшой, с пол-аршина в длину и столько же в ширину, прорезанный в полу люк.

Исидор Осипович подошел к буфету, достал из ящика столовый нож и вернулся к люку, опустился перед ним на колени. Просунув конец лезвия ножа в щель, Бесекерский осторожно приподнял крышку люка и, подхватив ее рукой, отложил в сторону. Все это он проделал бесшумно. Перед ним — было квадратное отверстие. Исидор Осипович запустил в него руку и достал крепко перевязанный бечевкой сверток.

Положив его около себя, Бесекерский снова наклонился над тайником и достал один за другим шесть небольших, размером в два мужских кулака, мешочков из замши. Они были тяжелы и крепко завязаны. Исидор Осипович распустил узел на одном мешочке и заглянул в него. Тускло блеснуло россыпное золото. Бесекерский запустил в мешочек руку и стал перебирать золото пальцами. На лице его отразилось удовлетворение. Потом, аккуратно и крепко завязав мешочек, он раскрыл второй, в котором оказались маленькие самородки. Набрав пригоршню, — Бесекерский долго их покачивал в руке, затем стал перебирать один за другим.

Так он исследовал содержимое всех мешочков с золотом. Потом снова уложил их в тайник и, не закрывая его взял сверток, подошел с ним к столу. Чуть-чуть прибавив света в лампе, Исидор Осипович дрожащими от нетерпения руками развернул сверток и застыл. Он долго и неподвижно смотрел на тугие аккуратные пачки долларов. Дрогнувшей рукой Исидор Осипович поглаживал их как что-то живое, очень близкое и дорогое ему. «Этого мне надолго хватит, — думал он. — Буду жить тихо, незаметно и скромно. Сначала поселюсь где-нибудь в Калифорнии. Там жаркое солнце и фрукты. Потом я…».

Стук в двери — громкий, требовательный — заставил Исидора Осиповича вздрогнуть и обомлеть от страха. Он низко нагнулся над разложенными пачками денег, вцепившись в них тонкими, костлявыми пальцами.

Стук повторился. Бесекерский сгреб деньги и, прижав их к груди, подбежал к тайнику, высыпал в люк пачки. Затем молниеносно положил крышку на место и с неожиданной легкостью вернул к стенке шкафчик. От страха, от предчувствия опасности у него появилась сила. Исидор Осипович слишком резко двинул шкафчик. Застучали, падая с полок, пузырьки. Дверцы раскрылись, и несколько флакончиков упало на пол, разбилось. В комнате сильно запахло лекарствами.

Исидор Осипович, не обращая на это внимания, метнулся к столу. Под его ногами захрустело стекло.

Он выхватил из ящика револьвер и, держа его перед собой, направился к двери, ведущей в кухню, приоткрыл ее и шепотом позвал: