Зарницы красного лета

Но сибирские крестьяне не хотели отдавать своих сыновей в белую армию. Повсюду зашумели сельские сходы. В селе Черный Дол, близ Славгорода, на сходке было твердо решено: не отправлять парней на призывной пункт. Более того, чернодоль-цы стали задерживать обозы с новобранцами, идущими в город из других сел и волостей. Из Славгорода немедленно прибыл отряд карателей капитана Кержаева. Но на чернодольцев не подействовали никакие угрозы. Застрелив одного крестьянина на глазах у всех односельчан, Кержаев со своей бандой скрылся из села. После этого чернодольцы в согласии с жителями соседних сел подняли восстание — первое на Алтае.

На рассвете 2 сентября тысячи повстанцев, вооруженных чем попало, ворвались в Славгород. Внутри города их своевременно поддержали рабочие. Белогвардейский гарнизон был истреблен почти поголовно. Над Славгородом вновь взвилось знамя Советской власти. В городе был создан Крестьянско-рабочий штаб. Во все стороны полетели гонцы. И огонь восстания заполыхал на огромных просторах Кулунды. Повсюду спешно создавались повстанческие отряды. В Славгород отправлялись делегаты на срочно созываемый уездный съезд Советов...

Красногвардейские семена дали первые всходы.

Гонец из Славгородского штаба прискакал тогда и в Кабанье. Здесь тоже, несмотря на страдную пору, быстро собрался шумный сход. В ушах здешних крестьян все еще звучали слова правды, слышанные немногим больше месяца назад от красногвардейцев, все они были опечалены слухами о гибели героев в горах и потому, долго не раздумывая, создали революционный военный штаб, который должен был возглавить сельское восстание. Начальником штаба единодушно избрали совсем одолевшего к тому времени свою болезнь Ефима Мамонтова — как пи коротка была, как ни нескладна, а все же помнилась его клятвенная речь у могилы. Военным комиссаром штаба был избран большевик Анисим Копань, а начальником создаваемого отряда — бывший прапорщик Воробьев.

Просматривая список отряда, Мамонтов подосадовал:

— Записаться-то записались, а где оружие?

Но когда собрался отряд, у многих, к его удивлению, оказались трехлинейные винтовки. Осматривая их, Мамонтов повеселел:

— Узнаю. Красногвардейские?

— Знамо, чьи же еще?

Ефим Мамонтов рвался в боевой поход. Но было поздно. Славгородское восстание полыхало всего неделю. Тучей налетел отряд атамана Анненкова, ворвался в Славгород, разгромил штаб восставших, дотла сжег Черный Дол и начал зверскую расправу над повстанцами по всей ближней округе. Именно тогда впервые и прогремела черная слава кровавого атамана.

Повсюду искореняя дух неповиновения, анненковцы направились и в Кабанье. Своевременно узнав об этом, Ефим Мамонтов не струсил, а решил схватиться с вооруженными до зубов карателями. Он послал в засаду часть отряда во главе с Воробьевым. Но бывший прапорщик предал: самовольно снял засаду и открыл путь карателям в Кабанье. Повстанцам ничего не оставалось, как скрыться из села. Ворвавшись в Кабанье, анкенковцы убили здесь четырех крестьян и около полусотни испороли нагайками.

Первое время Ефим Мамонтов и его близкие друзья скрывались то в бору, то в степи поблизости от села, но с каждым днем опасность оказаться в лапах карателей все возрастала, и они под видом бродячей плотничьей артели ушли в предгорья. Там Малышенко и Прилепа промышляли с продольной пилой, Мамонтов столярничал, благо это мастерство перенял от отца еще в детстве, а Копань занимался разведкой и установлением связей.

Но жить бездействуя Мамонтов долго не мог: отовсюду шли вести о порках крестьян, о расстрелах, о грабежах. Руки сами хватались за оружие. Однако в незнакомой местности нельзя было рассчитывать на успех борьбы. И Мамонтов решил, несмотря ни на что, возвратиться в родные места.

Здесь ему очень скоро удалось сколотить небольшую боевую группу, которая со временем и стала ядром партизанского отряда. В феврале она уже приняла боевое крещение, совершив первый налет и расправясь с белогвардейским офицером и двумя колчаковскими агентами.

Обычно сам Мамонтов и его товарищи скрывались порознь, в разных местах, но вскоре, осмелев, решили собраться в Кабаньем, на Кукуе, и обсудить план дальнейших действий., Нетерпеливый, жаждущий борьбы Мамонтов настаивал продолжать налеты, но его товарищи решительно возражали. Надо обождать до весны, говорили они, собрать силы, раздобыть оружие. А поздней ночью дом Ивана Малышенко, где после сбора остались ночевать Копань и Прилепа, был окружен милицией, по чьей-то указке прибывшей из Волчихи. Началась перестрелка. Копань и Прилепа были ранены. Малышенко успел убить помощника начальника милиции Кашмарышкина и одного милиционера. Но налетчики вот-вот могли ворваться в дом. В эти критические минуты во двор осажденных влетел Ефим Мамонтов. Дорвавшись до горячего, боевого дела, он действовал бесстрашно. Подоспели еще товарищи — и отряд милиции, теряя убитых и раненых, бежал с Кукуя. Этой ночью и родилась слава Ефима Мамонтова, безудержно храброго вожака первых алтайских повстанцев.

На рассвете небольшой отряд Ефима Мамонтова скрылся из Кабаньего, а сюда незамедлительно прискакала банда карате-лей. Запылали дома повстанцев на Кукуе. Отец Якова Брюханя погиб в огне. Отец Мамонтова — Мефодий Олимпиевич — и брат Григорий были истерзаны до полусмерти. Избитая нагайками жена Мамонтова — Дора Афанасьевна — с грудным ребенком бежала из села. Несколько жителей Кабаньего, подозреваемых в связях с «бунтовщиками», были расстреляны.

Ночная схватка с колчаковской милицией, хотя и была для повстанцев случайной, явилась началом активных боевых действий небольшого отряда Ефима Мамонтова, который раньше других, создававшихся почти одновременно в разных местах алтайской земли, поднял на врага оружие. К весне в отряде насчитывалось уже около тридцати человек. Он скрывался на заимках в степи, где повстанцы занимались изучением оружия, обучались стрельбе. Но никогда не прекращал борьбы.

В конце апреля, узнав, что в казематах волостной милиции находится много политических заключенных, которым грозит смертная казнь, отряд Мамонтова совершил дерзкий налет на милицию и освободил всех обреченных.

После того налета о Мамонтове появились заметки в белогвардейской печати. Для уничтожения повстанцев были посланы специальные карательные команды. Однако отряд Мамонтова был неуловим. Отлично зная все пути и перепутья в своих борах, где много озер, в своей степи, где много березовых колков, повстанцы ловко увертывались от ударов и уходили, запутывая свои следы. Зачастую они действовали, разбиваясь на пебольшие группы, что совершенно сбивало с толку карателем, и всячески старались сберечь свои силы. Но утраты, к сожалению, были все же неизбежны. В доме своего товарища был окружен Никифор Прилепа. Он долго отстреливался, убил нескольких карателей, но дом подожгли — и он погиб в огне. В разведке погиб и Архип Гребнев...

Несмотря на утраты, на драматичность условий борьбы, отряд Ефима Мамонтова оказался необычно жизнеспособным, деятельным и за летние месяцы удвоил свои ряды. В этом прежде всего была заслуга самого Мамонтова. Его честность, прямота, скромность, умение увлечь за собой людей, его исключительная личная храбрость, находчивость, постоянное горение святой пенавистью к белогвардейщине и, наконец, его беспредельная преданность идеям Советской власти оказались той чудодейственной нравственной силой, которая постоянно сплачивала первых партизан в единое ядро, создавала в отряде атмосферу высокого боевого товарищества, звала в бой. Большевикам, находившимся в отряде, частенько приходилось сдерживать неистового Ефима Мамонтова, но они не могли не восхищаться его горением в борьбе — всегда есть много привлекательного в дерзостно бурлящей молодой силе. И потом всем было ясно, что в нетерпении Мамонтова находило отражение мятущееся состояние крестьянской души того времени, ее тайная и неуемная тоска по свободе. Наконец, его нетерпение не было безрассудным, Мамонтов был убежден, что, берясь за оружие прежде, чем создались условия для всеобщего восстания на Алтае, он все равно не останется одиночкой. Всем своим сердцем он чувствовал, что действует не столько по своей воле, сколько по воле народной. И Мамонтов не ошибся: за ним пошли крестьяне-сиби-