Зарницы красного лета

— Есть,— сразу же ответил Гончаренко, хотя и видно было, что маленькая хитрость мужика не достигла своей цели.— У^ром получен из Бутырок пакет. Идут из Барнаула, двумя путями: и по железной дороге на Алейскую, а лучше сказать — на Зимино, где тоже произошло большое восстание, и по нашему Касмалинскому тракту — на Бутырки. Егеря идут под командой полковника Окунева. Сейчас бои у Павловска. Завтра я выезжаю в Бутырки, в штаб, там и буду, а скоро и наш отряд двинется на фронт. Только вы мне зубы-то не заговаривайте! Еще раз спрашиваю: почему пик мало?

Кузнец поднялся, одернул фартук.

— Дак чо, Иван Филиппович, всего нехватка: ни черенков нету, ни железа.

— И взять негде,— поддакнули из толпы.

— Чудной же вы народ! — Иван Гончаренко покачал головой.— Как для себя, так все нашлось, а вот снабдить волостной отряд нет охоты. Стало быть, забываете, что эти пики нужны для нашего общего дела.

— Так нет же ничего!

— Постыдитесь болтать-то! — совсем сердито одернул мужиков Иван Гончаренко.— Я видел, сколько везли нынче черенков и косьевищ из бора! Возами! Все они давно обстроганы, высушены и обделаны. Загляни к каждому в сарай — там их полно. Готовые древки для пик! А вот коснулось поделиться —* вы жметесь, как девки. Где же ваше революционное сознание? Было, да все вышло?

Мужики притихли, начали тушить цигарки, а Гончаренко вдруг обратился к нам, мальчишкам, стоявшим у кузницы особой толпой:

— Правду я говорю, ребята?

— Пра-а-авду! — ответили мы дружно и радостно.

— У всех есть черенки?

— Е-е-сть!

— Принесете?

— Принесе-ем!

— Только погодьте, ребятки,— сказал Гончаренко, увидев, что мы уже поправляем на плечах помочи от своих штанов.—* Вы без спроса-то черенки не берите. Нехорошо. Вы скажите дома, что штаб просит поделиться, очень, мол, надо для нашей армии. Да и железо для них, если найдется, несите.

Ребячья толпа зашумела:

— Ладно, скажем!

— Айдате!

— Погодите еще немного,— вновь задержал нас Гончаренко и, обернувшись к мужикам, пристыдил их, хотя и как бы шутейно: — Вот они, сознательные-то люди! — Он кивнул в сторону нашей ребячьей толпы: — Вот у них, когда они вырастут, лучше дело-то пойдет, чем у нас сейчас! Ну а теперь, ребятки, ступайте.

Обрадованные похвалой, мальчишки бросились врассыпную. Не прошло и получаса, как они стали возвращаться к кузнице, волоча за собой по два, а то и по три черенка из комлей тонких березок. Операция была осуществлена быстро, хотя и не обошлась без неприятностей. За одним мальчишкой долго, почти до кузницы, гнался ветхий дед, запинаясь на каждом шагу и что-то бессвязно выкрикивая. Не желая срамиться перед людьми, он наконец остановился, погрозил внуку кулачком и под мужичий гогот поплелся обратно. Другого мальчишку настигла среди улицы горластая мать и отобрала косьевище. Третий вернулся с пустыми руками весь в слезах. Знать, не у всех родители оказались сговорчивыми, податливыми на нашу агитацию.

Слух о нашей помощи партизанам быстро разошелся по всему селу, и вскоре ребята со всех, даже отдаленных улиц по-натащили к кузнице целый ворох хорошо выструганных березовых комельков, годных на древки для пик.

Но с железом дело было плохо. Любое, даже бросовое, оно у всех было на строгой примете — уже несколько лет никаких скобяных товаров не завозилось в село. Одному лишь мальчишке, да и то, вероятно, с большим риском, удалось раздобыть обломанные вилы.

Осматривая их, кузнец горевал:

— Ну излажу две пики, а где ишшо взять?

И тут мы с Федей вспомнили о Вдньке Барсукове. Бывали мы на его дворе, лазили по сараям и видели — много там разного железа: запаслив был отец Ваньки. Не долго думая, мы отправились к Барсуковым. Хотя совсем недавно Ванька был избит ребятами по нашему почину, мы не придавали этому значения — драки были для нас обычным делом, о них никто не помнил долго. Не смущало нас и то, что Ванька в последнее время не показывался со двора. Мы не тяготились разлукой с ним и потому не замечали, как летело время после нашей драки.

Ванька долго не отзывался на свист Феди. Мы пошептались и собрались было уходить, только теперь осознав, сколь бесполезна наша затея. Но тут Ванька, несомненно следивший за нами со двора, не выдержал и высунул голову над заплотом в том месте, где у Барсуковых были сложены поленницы дров. Осторожен был Ванька! И глядел на нас волчонком...

— Иди сюда,— позвал его Федя.

— Ишшо чо!

— Дак не будем мы драться! У нас тут дело.

— Како ишшо дело?

У Ваньки остались над заплотом одни глаза.

— Ты за белых или за красных? — спросил его Федя.—< Чо молчишь? За кого?

— А вы? — подумав, осведомился Ванька.

— Мы, знамо, за красных!

Еще помедлив, Ванька ответил:

— Ну и я за красных.

Не знаю, от чистого ли сердца сказал так Ванька или схитрил, не желая еще более обострять отношения с нами, но ска-ванное им нас очень обрадовало.

— Ну тогда мы заодно! — заключил Федя.— Лезь сюда. Дело есть.

Но осторожный Ванька потряс головой:

— Вы лезьте.

— Айда,— скомандовал мне Федя.

Мы быстро вскарабкались на высокий заплот из горбылей и соскочили в углу барсуковского двора, укрывшись за поленницами дров от хозяйских глаз из дома. Правда, почуяв чужих, барсуковский рыжий кобель-волкодав загремел у амбара цепью и хрипло залаял, но мы не встревожились — ведь с нами был Ванька, хотя и теперь он держался поодаль, настороже.

— У вас много вил, я знаю,— заговорил Федя.

— Знамо, есть, не ходим побираться, а чо^

— Раз ты за красных, давай одни вилы.

— А для чо?

— Партизанам на пики,— терпеливо разъяснил Федя.— Из вил три пики выйдет. Закалят, заточат — и воюй! Так и пропорет беляку пузо! В волости тыща партизан собралось, а пик мало.

Ванька задумался, зашмыгал, носом, отвел взгляд.

— Отец спохватится: где, скажет, вилы?

— А ты молчи!

— Он все одно дознается! Вилы нельзя.

— А чо ишшо есть?

— Старые зубья от конных граблей сгодятся?

— Давай!

Мы очень радовались: все-таки, скажи на милость, быстро сговорились с Ванькой! Мы знали — он жадный, прижимистый, а вот поди ж ты, вдруг не пожалел на партизанские пики железа.

В сарае-завозне, где стояли жатка-сноповязалка, сенокосилка, конные грабли, молотилка с приводом, в особых ящиках лежало про запас разное железо — шинное, угольное, кровельное, а на гвоздях в стене висели разные цепи, обручи для кадок и бочек, толстая проволока-катанка, связки подков, изношенные кривые зубья от конных граблей. У нас захватило дух: вот где богатство-то! Сколько можно наделать пик!

Ванька влез на один из ящиков, гремя железом, но в это время в полуоткрытых воротах сарая, застя собой свет, появился его шестнадцатилетний брат Степка, по нашим понятиям — совсем взрослый парень. Несколько дней назад он пытался поймать нас на улице, чтобы отомстить за избиение младшего брата. Мы оказались в западне.

— Ага, попались, змееныши! — Степка взмахнул плетью и шагнул в сарай.— Железа вам надо? А плетей не надо?

Загнав нас в угол, Степка, перегибаясь через конные грабли, начал стегать то одного, то другого плетью. Мы подняли такой крик, что сбежались все, кто был тогда в барсуковском доме.

Костистый, по-медвежьи волосатый Никодим, Барсуков сгреб рассвирепевшего Степку за шиворот и бросил наземь. Узнав, зачем мы оказались в завозне, он дал звонкий подзатыльник Ваньке. Нас же выпустил из сарая молча, лишь обжигая темным взглядом.

...Через час, узнав о нашем избиении, военно-революционный штаб вызвал в сборню не только Никодима Барсукова, но и нескольких сельских богачей. На них была наложена своеобразная контрибуция — сдать все железо, годное для изготовления пик. На дворы к богачам тут же отправились группы партизан. А Степка Барсуков одну ночь отсидел в каталажке.

С раннего утра в кузнице зазвенели молотки. Кузнец и его подручные выковывали, закаляли и затачивали на точиле наконечники для пик, а несколько парней насаживали их на древки, которые тут же и обделывались начисто. Работы хватало всем, даже нам, мальчишкам, некогда было сбегать домой за куском хлеба. К вечеру одна телега была нагружена новенькими пиками, колюче блестевшими на солнце, и отправлена в Большие Бутырки.