Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

Ну, и Костя наговорил мне: он знает, как он мне противен; конечно, я его ни во что не ставлю, потому что он не умеет прикидываться донжуаном. И что вообще любить можно только подлецов. Этих подлецов никогда не забывают, им все: и любовь, и верность.

Сейчас три часа ночи. А ночь такая великолепная. На море — я вижу его с порога нашего дома — лунная дорожка. Мне всегда хочется пойти по этой мерцающей, бегущей по темному морю дорожке, вот так встать и пойти. Но сегодня мне почему-то беспокойно.

Целую тебя. Ася».

«6 июня.

Томка, кланяюсь тебе в ножки и спасибо за все газетные вырезки и статьи. Конечно, они пригодятся. Только, вероятно, я лекцию буду читать не раньше, чем в августе — сентябре. Так что времени у меня достаточно.

Но вообще-то свободных минут-часов у меня не очень. Домашнее хозяйство — это гнусная проза, от которой, как от судьбы, не уйдешь.

У хлопчика моего прилежания поубавилось. Лето. Много соблазнов. А тут еще Костя увлек его фотографией. Они целыми часами сидели в сарае (фотолаборатория), проявляли, печатали. Анна Георгиевна сказала, что хлопчику это вредно. Я запретила ему. Он надулся. Ломаю голову, как мне завоевать его снова.

На днях Костя утащил меня ночью на рыбалку. Никуда не денешься, пришлось взять нашего хлопчика. Он очень просился.

Я бы хотела, чтобы ты увидела, как прожектор „изучает“ море. Гигантский луч превращает море в нечто фантастическое: из воды поднимаются белые феерические облака — такими кажутся скалы, а когда прожектор „изучает“ горизонт, то появляется впечатление, что где-то далеко бегут сверкающие на гребне волны.

Я сидела, дышала и надумала — в жизни три чуда: море, воздух и Костя.

Твоя А.».

«10 июня.

Письмо твое получила. Привет Косте передала.

Томка, я все время обвиняла себя, что заставляю Костю страдать, и — напрасно.

Были соревнования по волейболу. Ходили с хлопчиком смотреть. Костя отличился. Он капитан команды. Спортивного вида девица преподнесла ему букет роз. Победитель сделал мне ручкой, и крикнув „Привет“, отправился со своей командой: видимо, в ресторан обмывать победу. А мы с хлопчиком вдвоем бродили по парку.

Конечно, он не обязан всюду таскать меня за собой. Я бы, наверное, и не пошла бы. Но позвать он меня мог.

А впрочем, все ясно: у Кости своя жизнь, у меня — своя. И, кажется, я получила по заслугам.

Час ночи, а его все нет.

Ася.

(Этого письма я тебе не пошлю. Уж не обижайся, Томка)».

«25 июня.

Дорогая Томка, Аннушка стала начмедом. Ура! Ура! Ура!

На днях меня стала поздравлять „с замужеством“ одна няня, я спросила ее, кто распространяет эти слухи? Нянечка поклялась: Костя об этом говорил сам товарищам в присутствии ее сына.

Я пошла поздно вечером к Косте на веранду. Он сидел за столом и что-то писал. Костя смутился. Он очень путанно стал объяснять: где-то выпивали, кто-то сболтнул обо мне… и он вынужден был заявить, что я его жена. Сейчас-то я понимаю, что все это могло разгореться внезапно. А тогда я под горячую руку крикнула ему: „Это подло!“

День я его не видела.

Он почти со мной не разговаривал. Не вытерпев, я спросила его: „Мне уйти?“ Он сказал: „Нет, уж лучше я уйду“. Я сначала не придала значения его словам. Но Костя неожиданно уволился, ушел работать бригадиром на строительство нового санатория. Я сказала, что ему будет трудно, ведь как раз подоспели экзамены на аттестат зрелости. Он сказал: „Ничего, я ведь рабочий, выдюжу“. И, действительно, сдал все экзамены. Принес мне аттестат. Я ему приготовила подарок: часы. Он был, кажется, тронут. Сказал, что, кроме матери, ему никто никогда не делал подарков.

Теперь мы видимся редко. Он работает в десяти километрах от дома. Работает много и остается на ночь в общежитии.

Твоя Ася».

В библиотеке прохладно, солнце сквозь густую листву сюда не пробиралось. Единственный читатель — худой старик в старомодном парусиновом костюме — еле слышно шелестел газетными страницами. Ася просматривала новые книги, любимейшее занятие нынче почему-то не приносило обычного удовольствия. Неужели поведение Кости так много для нее значит? Сама виновата, что он отвернулся. Выходит, можно страдать от невнимания человека (скажем так), которого ты не любишь. Тогда что? Уязвленное самолюбие?!

Асины грустные размышления прервало появление читательницы. «У вас есть Генрих Бель? Мой застольник только о нем и говорит. Возьму книгу и пойду на пляж. Счастливые вы — море всегда с вами».

Наконец ушла. Счастливые! Это они счастливые. Подлечатся, отдохнут и уедут домой. А тебе некуда ехать, да и дома у тебя нет. Если бы не Костя, так и угла бы своего не было. Теперь, когда Костя избегает встреч, очень уж стало одиноко. Неужели это не только привязанность? Неужели любовь?

…Снова чья-то тень мелькнула за окнами. Посидеть бы в одиночестве да поразмыслить… Знала бы Спаковская о нарушении трудовой дисциплины — в рабочее время думать о любви! Да, чувство юмора не должно тебе изменять — иначе пропадешь.

Костя не вошел, а ворвался в библиотеку. Ася невольно взглянула на часы — он примчался в свой обеденный перерыв. Опершись руками о край стола, он нагнулся и тихо сказал:

— Я по тебе соскучился.

— И я о тебе соскучилась.

Он покраснел. Страшно забавно, когда такой верзила краснеет.

— Ты… ты правду сказала?

— Да, и я рада, что ты пришел.

Он наклонился над ней, и она подумала: «Сейчас обнимет, как тогда». Костя осторожно убрал у нее со лба прядку волос и сказал:

— Ты жди вечером. Никуда не уходи. Нам необходимо поговорить. Я вел себя, как идиот. Я потом объясню. Но ты знай: я люблю тебя. Ты у меня вот здесь. — Он прижал ее руку к своей груди.

Ася ничего не успела ему ответить — хлопнула библиотечная дверь. Костя крикнул:

— Я беру эту книгу, — и, выхватив первую попавшуюся с полки книгу, умчался.

«В нем есть что-то мальчишеское», — подумала Ася. И вспомнила — Анна Георгиевна говорила: «Если в человеке сохранилось что-то детское — это почти всегда хороший человек».

Настроение у Аси мгновенно подскочило на ту высоту, где человеку кажется, что его обдувают легкие ветры и все его существо переполнено ожиданием чего-то необычайного. До чего же интересно разглядывать новые, пахнущие типографской краской книги! Мемуары отложим для пожилых — это их любимейшее чтиво, романы — для девушек; ну, а детективы — в санатории нарасхват.

Весьма кстати нагрянули знакомые журналисты — Антон и Сашко, договорилась вместе провести в библиотеке поэтический «огонек». Журналисты рассыпались в комплиментах: «Ася, вы самый прелестный цветок на Черноморском побережье», — это Антон. Они сыпали шуточками, остротами, новыми анекдотами. Ася поймала себя на том, что даже кокетничает. И прекрасно — значит, она еще хочет нравиться.

Вдруг Антон спросил:

— Синьора, нам стало известно, что инфанта сочеталась законным браком, и ее избранник — величайший и любимейший сын Нептуна — Костя Моряк.

Сказать — да, но ведь ничего не известно, не стоит себя и Костю ставить в смешное положение. Чтобы как-то избежать ответа, спросила:

— Какая крымская сорока принесла вам эту весть на своем лукавом хвосте?

Сказала, и только тут увидела Костю. Конечно, он все слышал. Ее поразило мрачное, замкнутое выражение его лица. Он молча, ни на кого не глядя, подошел, положил перед Асей книгу, захватил забытые им газеты и так же ни на кого не глядя — вышел. После его ухода журналисты, стараясь заполнить неловкую паузу, немного поострили и удалились.

Вечер провела в одиночестве, напрасно ожидая Костю. Легла поздно и не могла уснуть. Говорят, что бессонница — спутница любви. Когда-то считала истинная любовь — одна на всю жизнь. Думала о себе, Анне Георгиевне, романах, которые разыгрывались на ее глазах в санатории. Может быть, она боится повторения того, что случилось у нее с Юрием? Почему она не может жить, как другие, ничего не усложняя… Нет — ей подавай настоящую любовь. Горестные мысли о прошлом и тревожные о настоящем — плели паутину, из которой, казалось, нет выхода, особенно наедине с душной ночью. Потом сморила усталость.