Сильнее бури

- Скоро, товарищ председатель, свой участок канала я сдам. Теперь дело за вами: подавайте воду.

- А как у тебя с качеством работы? - спросил Погодин.

- Ого! - Паренек не выдержал серьезного тона, глаза его загорелись, в голосе прорвалась мальчишеская гордость. - У меня лучший экскаватор и самый красивый участок! Мой «костромич» прорыл его ровненько, как по линейке. Дно - как паркетный пол, стены глаже стекла! Посмотрите сами, товарищ Умурзакова.

- Я видела, - успокоила его Айкиз и с улыбкой добавила: - Молодчина твой «костромич»! Передай ему большое спасибо.

Беседа с Погодиным и трактористами принесла Айкиз радостное удовлетворение. Буря не устрашила эмтээсовцев: они перепахали занесенные песком участки и упорно продолжали надвигаться на Кзыл-Кум, отвоевывая у степи новые плацдармы для нового наступления.

У Айкиз с утра крошки не было во рту. Погодин, видно, понял это и позвал ее в столовую. Они помыли руки в арычной воде и вскоре уже сидели под навесом за одним из вкопанных в землю столов. В столовой стоял прохладный сумрак, даже не верилось, что снаружи, за фанерными щитами, жарко пышет достигшее зенита июньское солнце.

Напротив Айкиз оказался старый ее знакомый Суванкул. Он, отработав свою смену, теперь с тем же богатырским энтузиазмом, с каким пахал землю, опустошал вторую чашку шурпы. Айкиз, покончив со своей порцией, подняла голову и сказала Суванкулу:

- Я вчера видела Бекбуту, он просил передать тебе пламенный привет. Мы, говорит, не виделись уже неделю. Это первый в истории случай…

Суванкул сокрушенно помотал головой:

- Ай-ай, мы и вправду давно не виделись. Как он там, без меня? Мы с ним каждую изюминку делили надвое.

- Он спрашивал, как ты без него обходишься. Друг мой, говорит, неповоротлив, как Кок-Тау. Пока он натягивает сапоги, проходят весна, и лето, и осень. - Айкиз невольно улыбнулась и продолжала: - На целине у него, говорит, дело едва ли ладится. Передай ему, что я готов взять на себя его долю работы и управлюсь с ней попроворней. Вот как он сказал.

- Ай, какой замечательный человек! - Су- ванкул даже языком зацокал, словно не веря, что у него такой заботливый друг. - О себе может забыть, а обо мне печется, как о родном! Слушай, Айкиз, правду ли говорят, будто во время бури Бекбуту унесло ветром километров за тысячу? Ай-ай! Ведь кушает он столько, что слону впору, да недаром, видно, молвится: как бы ни жирел воробей, пудового веса не нагуляет.

- Вот дьяволы! - с восхищением воскликнул Погодин. - Ведь дышать друг без друга не могут, а встретятся - сцепятся, словно петухи. Ты, Суванкул, даже на расстоянии без промаха разишь Бекбуту.

- Куда ему со мной тягаться! - пренебрежительно произнес Суванкул. - Мозги у него жиром заплыли. Ты ему скажи, Айкиз, пусть не налегает так на еду.

Молвив это, Суванкул, кряхтя, вылез из-за стола и отправился за добавкой.

Айкиз, засмеявшись, взглянула на Погодина:

- Это ты, Иван Ббрисович, сманил к себе Суванкула, разлучил верных друзей.

- Разлука закаляет дружбу, Айкиз! И не будем считаться, кто кого куда сманил. Одно дело делаем. Не проявляй местнических настроений!

После того как состоялась его помолвка с Лолой, Погодин стал мягче, добродушней. Он по- прежнему непримиримо относился к промахам своих работников, но теперь, если случалось бранить кого-нибудь, смотрел на провинившегося с жалостливой укоризной, словно досадуя, что кто- то нарушил его душевное равновесие, заставил повысить голос, стать непохожим на того Погодина, какого любила Лола: доброго, застенчивого, упоенного своим счастьем.

Управившись с обедом, Погодин вытер носовым платком губы и, заговорщически взглянув на Айкиз, пробасил:

- А на сладкое, дорогой председатель, я приготовил тебе сюрприз… Ты еще не видала моей бахчи?

- Той, с которой ты возился перед массовым выходом? Ты мне ее показывал.

- Это были еще цветочки, Айкиз! Полюбуй- ся-ка на нее теперь. Всем бахчам бахча!

- Ты расхвастался, Иван Борисыч, - рассмеялась Айкиз. - Чувствую влияние нашего уважаемого раиса.

Погодин надул щеки и, подражая Кадырову, самодовольно, напыщенно произнес:

- Это моя бахча, товарищ Умурзакова! - Он ударил себя кулаком в грудь. - Я сто потов пролил, трудясь на благо своих эмтээсовцев. Сам председатель сельсовета одобрил в свое время мое смелое начинание!

- А вы не думаете расширить свою бахчу, товарищ Погодин? - подлаживаясь к его шутливому тону, спросила Айкиз. - Народу на целине все прибавляется, всем захочется попробовать ваших дынек.,

- Расширить бахчу? - изумился Погодин и, сдвинув брови, решительно отрубил: - Безумное прожектерство. Гигантомания! Сто веков назад не было даже и этой бахчи, и народ не роптал. Печенка, которая варится в котле…

- …лучше курдюка, болтающегося на баране! - весело закончила Айкиз и поторопила Погодина: - Хватит, пойдем, покажи бахчу.

Миновав сборный домик, в котором размещался «штаб» тракторной бригады, и аккуратные зеленые вагончики, отвоеванные директором МТС у Смирнова, Погодин и Айкиз вышли к арыку, огибавшему полевой стан, и направились к видневшимся невдалеке стройным рядам молодых деревьев, убранных робкой, нежной листвой. Этот маленький сад, заложенный неутомимой помощницей старого Халим-бобо, Лолой, возник возле тракторного стана недавно. Лола не зря старалась: в награду за свои труды она получила возможность чаще встречаться с Иваном Борисовичем…

Бахча, на ноторую Погодин привел Айкиз, раскинулась между садом и полевым станом. Здесь тоже были заметны следы недавней бури: темнозеленые, с чуть приподнятыми краями листья дынь и арбузов пожухли, потускнели от пыли. Кое- где между плетями растений на листьях еще лежал песок-. Погодин огорченно покачал головой:

- Видишь, Айкиз? И мою бахчу не пощадила проклятая буря. Я, как улучу свободную минутку, бегу на бахчу, воюю с песком… Навожу здесь порядок, как хорошая хозяйка в новом доме.

В словах Погодина звучала озабоченность, а лицо было благодушное, довольное. Иван Борисович гордился своей бахчой, он сам сажал дыни и арбузы, сам их растил, выхаживал, а буря, подбавив ему хлопот, еще сильнее привязала к бахче: ведь чем больше мучаешься над своим творением, тем дороже оно становится…

Оставив Айкиз у арыка, Погодин прошелся между грядками, заботливо выпрямляя сухие плети, стряхивая с листьев песок. Он ступал с необычайной для него осторожностью, руки его, потемневшие от постоянного общения с металлом, неуклюже-бережно, любовно касались запыленных листьев, атласной кожицы арбузов. Арбузы были еще зелены и малы, как теннисные мячики, дыни тоже пока не созрели, но над бахчой, разогретой солнцем, колыхался слабый, теплый медовый запах.

У одного из растений Погодин задержался, наклонился и, не оборачиваясь, поманил рукой свою спутницу:

- Погляди-ка, Айкиз!

Айкиз поспешила к Погодину. Иван Борисович выпрямился и молча, с победоносным видом, показал кивком головы на желтую-желтую дыньку, размером чуть больше чайника. Это выросла дыня хандаляк, скороспелка. Погодин, сорвав, стер с нее ладонью песок. Дынька засветилась на солнце, как слиток золота, и он протянул ее Айкиз:

- Видишь, вполне доспела! Доспела - назло всем бурям!

Айкиз, приняв ее от Погодина, взвесила в руке, нивнула с одобрительным удивлением: дыня была маленькой, но тяжелой, как булыжник. Поднеся ее к лицу, с наслаждением вдохнула сладкий, неповторимо нежный аромат, исходивший от желтой кожицы.

- Вот и третье блюдо! - сказал Иван Борисович. - Пойдем к арыку, дорогая гостья, по- царски закончим наш обед первой дыней с целинной земли!

На берегу арыка Айкиз села на траву, опустив над водой ноги в маленьких шевровых сапожках, прикрыв подолом простенького ситцевого платья обтянутые чулками колени. Погодин преподнес гостье лепешку, запасенную еще в столовой, достал из-за голенища большой складной нож, разрезал дыню на равные дольки и, когда Айкиз отведала ее, торжествующе спросил: