Строители

Мы шли с полчаса. Ты знаешь, Виктор, куда привел меня профессор? На стройку!

…Словом, слушай, Виктор, что говорит профессор. Человека нельзя сразу «вышибать из седла». Если больной раньше много ходил, то его нельзя укладывать надолго в постель, пусть он ходит, немного, но ходит… Итак, с завтрашнего дня я буду с девяти до одиннадцати работать на строительстве санаторного корпуса консультантом — это его подарок.

Ну, что ты скажешь, Виктор? Выходит, есть чудеса на земле?

Николай Николаевич.

Из Москвы.

От Виктора Константиновича Нефедова.

Дорогой Николай Николаевич!

Вы попали в хорошие руки. Я не очень смыслю в медицине, но зато знаю Вас, и мне думается, что метод лечения, который выбрал профессор, — наилучший.

Я следую Вашему совету: «За дело, за дело», завтра начинаю все сначала.

Вы, конечно, правы в отношении Костромина и Моргунова. Но, Николай Николаевич, не сердитесь на меня, я не могу их «приструнить».

Ведь есть разные методы руководства людьми, правда?

Я, конечно, мало еще работаю, но Вы знаете, Николай Николаевич, пока я не встречал очень плохих людей. Видел их в кино, читал о них в книгах. Вижу, Вы улыбаетесь: «Эх, зелен еще, зелен!» — так про меня ведь говорят. Все равно, я уверен, что есть другой путь: пробудить в людях лучшее, что в них есть. Попробую идти по этому пути.

До свидания, крепко жму Вашу руку.

Виктор.

P.S. Передайте, пожалуйста, Л.В. эту записку.

Лидия Владимировна!

Я получил Ваше письмо. Благодарю за добрые пожелания. Конечно, прав наш друг Сперанский, людям дела не до лирики.

Не стоит, наверное, обо мне беспокоиться — выдержу.

В.К.

Если Сперанский сообщит еще что-нибудь интересное, уведомите, пожалуйста, меня.

Глава четвертая

Из избы выносят сор

Наконец я добрался до своего стола… Все эти дни я ездил по стройкам.

Стройки, стройки: кран, несколько смонтированных этажей, штабеля железобетонных плит, забор из плохо пригнанных досок, — какие они все одинаковые! И только строитель видит, что на одном доме края балконов уже покрыты железом (готовятся к стяжке), засыпают перекрытия, монтируют вход, а на другом ведут только монтаж. Тут работают прорабы-стрекозы. Помните басню: «Попрыгунья стрекоза лето красное пропела, оглянуться не успела…»

Ведут прорабы монтаж, растут, на удивление всем, стены домов. Ну, а другие работы? Это все после. А «зима катит в глаза:»…

И вот я сижу за своим столом. Я объехал все стройки треста. Знаю: у Беленького прорабы строят красиво. От вывески на заборе до самого верхнего этажа — красиво и правильно. Знаю, в управлении Визера все работают под лозунгом «вырвать план!». Свалили кирпич с машины, перекошен забор, разбиты ворота — это все ерунда, нужны цифры. Я смотрел в плановом отделе, цифры: у него хороши. Но было общее для всех без исключения строек — разрывы в работе, простои.

Прораб Соков рассказывал, что ночью стройка совершенно не управляема. Целую смену простоял башенный кран из-за поломки, обратиться некуда. Ковалев, прораб гостиницы из управления Беленького, жаловался на плохую поставку раствора. На площадках Визера все прорабы кляли завод стеновых блоков. Один — только один! — блок не привезут — простой.

Когда я работал в строительном управлении, все это казалось мне случайным: «Ну что там? Сломался механизм?.. Исправят! Не подвезли раствор — сейчас позвоню на завод…» Теперь я понял, что это целая система непорядков, которая разъедала стройки.

О какой экономии труда можно говорить при постоянных простоях? Прежде всего — добиться непрерывности в работе… Нужны цифры, факты, а не вдохновенные жалобы прорабов…

Итак, факты. Я звоню секретарю.

— Нео…

— Неонелина, — терпеливо подсказывает она.

— Неонелина, вызовите, пожалуйста…

— Я сейчас к вам зайду.

Она приходит во всеоружии самых модных украшений. Кроме большой медной бляхи, которая висит на ее груди, в ее ушах качаются многоэтажные серьги.

— Здравствуйте, Виктор Константинович! Почему это вы меня к себе не вызываете? — спрашивает она.

— Вам теперь далеко ко мне ходить.

— Ничего! Вот вы все думаете о других, а сами… — Она решительно вскинула голову, от чего этажи серег пришли в соприкосновение и раздался довольно мелодичный звон.

— Ну хорошо, я буду звонить вам три раза.

— Нет, два, — решительно сказала она, отстаивая мои интересы. — Главному инженеру полагается звонить два раза.

Впервые за все эти дни я улыбнулся.

— Вызовите, пожалуйста, ко мне в двенадцать часов всех начальников отделов и Костромина.

— Хорошо.

Я принялся за бумаги, но читал их механически, — знал, что мне предстоит трудный разговор.

Первой ко мне впорхнула начальница лаборатории Обедина, милая женщина, которую, наверное, до конца жизни все будут называть Ирочкой.

— Виктор Константинович! — защебетала она, склонив набок гладко причесанную голову. — Вы не представляете, сколько у меня работы. Сейчас мне до зарезу нужно в центральную лабораторию… Миленький, отпустите меня. А? — Она нежно улыбалась.

— Садитесь, Ирочка, садитесь.

— Ох… ах! — Она села, вздохнула и принялась рассказывать, сколько надавал ей заданий Костромин. Потом вдруг заметила: — Виктор Константинович, как вы похудели, на вас лица нет!

Пришел Мякишев. Он начал перекладывать на столе стопку бумаги.

— Тут у вас должна быть одна бумажка. — Мякишев всегда разыскивал «одну бумажку».

— Вы уверены, что у меня? — спросил я.

— А где же еще ей быть, — парировал Мякишев, строго глядя на меня страшными рачьими глазами.

Начальник технического отдела Топорков, молодой человек в отлично выутюженном костюме, худой настолько, что мне всегда казалось, будто его гладят вместе с пиджаком, церемонно поклонился и молча протянул мне листок. Это была телефонограмма с вызовом в главк, на ней красивым ровным почерком была написана резолюция Костромина: «Прошу быть».

— Садитесь, Игорь Николаевич.

Он снова наклонил голову:

— Слушаюсь… но за последствия…

— Хорошо, хорошо! — успокоил я его.

Дверь открылась, несколько секунд никто не появлялся, и наконец в комнату проплыл главный механик, отличный, как я убедился, человек, но до того медлительный, что, если б это от него зависело, земля делала свой полный поворот вокруг оси не за двадцать четыре часа, а по крайней мере за сорок восемь.

Пришли начальник планового отдела Синицын и главный бухгалтер Васильев.

Синицын небрежно уселся, а Васильев подошел к окну.

И вот наконец ворвался Ротонов, начальник отдела труда. Он промчался из одного конца комнаты в другой, потрясая какими-то бумажками.

— Ты… ты, Виктор, знаешь?! — давясь от напора слов, закричал он.

— Все знаю, садитесь, пожалуйста.

Ротонов на миг остановился и снова забегал, теперь уже по кругу.

— Нет, ты не знаешь! — От волнения он тряс головой, два куста его волос поднялись вверх. — И они ничего не знают, — показывая бумагами на присутствующих, кричал Ротонов.

— Товарищ Ротонов, вы бы полегче, — церемонно произнес Топорков.

— Ты… ты… — начал было Ротонов, но зазвонил телефон.

Я снял трубку.

— Это Костромин говорит. Я сегодня не смогу быть на совещании, мне нужно ехать в главк.

— Нет, Владислав Ипполитович, мы ждем вас. У нас важное совещание!

— Не могу, не могу, Виктор… Константинович. Я не приду, это окончательно. — В трубке раздались частые гудки.

Я знал, что это было начало. Знали это и все присутствующие, поэтому в комнате стало тихо, только Ротонов со страдальческим выражением лица ходил по кругу. Я набрал номер Костромина.

— Думаю, не стоит ломать копья по пустякам. Прошу учесть — это не просьба, а мое распоряжение, и оно тоже окончательное.