Год - тринадцать месяцев

В большом новом универмаге, как всегда, было людно. Выпросив стул у продавца, мама уселась рядом с молодым манекеном в модном пестром костюме.

— Примерь, Гриша, что-нибудь из весеннего, пока я посижу.

— Я знаю, что ты придумала, но этот номер не пройдет. У меня еще приличный костюм, а тебе не во что из зимнего пальто переодеться.

— Успокойся. Денег хватит и тебе и мне. Купим что-нибудь подешевле.

Я перемерил несколько костюмов. При моей стандартной фигуре все они были хороши. Мы поблагодарили продавца и отошли в соседний отдел. Здесь я перехватил инициативу и нарядил маму в самое дорогое пальто. Она в нем выглядела хоть куда!

— Все. Вопрос решен, — сказал я. — Мы не так богаты, чтобы покупать дешевые вещи. Где тут касса?

Оглядываясь, я вдруг заметил в отделе напротив моих девочек: Олю и Лару. Разумеется, я тотчас же обернулся из покупателя в классного руководителя. Что они тут делают? Класс и так сегодня разгулялся: ушли в музей, потом попали на реку. Дома ждут к обеду, а они шляпками любуются. О легкомысленное племя!

Оставив маму расплачиваться за пальто, я направился в сторону девочек. Не замечая ничего вокруг, они пялили глаза на полную даму, обменивавшую чек на васильковый детский капор.

— Это вы дочери купили? — спросила Лариса женщину.

— Что ты, милая, — растаяла от неожиданного комплимента женщина. — Это я с виду молодая. Я уже бабушка. Внучке капор купила. Внученьке.

— А можно посмотреть? Пожалуйста!

— Ну, посмотри.

Лариса, взяв в руки капор, торопливо отогнула зубчатый отворот.

— Наташкин, — разочарованно сказала она Оле.

— Что значит — Наташкин? Это еще что за глупости? — возмутилась женщина, отбирая свою покупку.

— Извините, пожалуйста, — взмолилась Лариса. — Вы не поняли. Наташа — девочка из нашего класса. Это она шила капор. Там метка есть. Мы на фабрике работаем. Нам интересно, кто наши капоры покупает.

— Вы — на фабрике? — Женщина подозрительно осмотрела девочек.

— Не бойтесь, наши капоры счастливые, — заверила Лара.

Женщина, успокоившись окончательно, добро улыбнулась девочкам и ушла.

— И часто вы тут торгуете? — спросил я, приблизившись.

Увлеченные своей охотой, они, казалось, не очень удивились мне. Девочки посетовали на вредную продавщицу, которая отгоняет их, придумав отговорку: если покупатели узнают, что дети шьют капоры, то и брать их не будут. А это вовсе глупо. Людмила Ивановна каждый капор сама проверяет, и ОТК не пропустит, если что не так.

Подошла мама. Девочки приветствовала ее, как старую знакомую. Я взял у нее пакет, и мы вышли из магазина.

Я был рад встрече с девочками. Олю и Лару — лед и пламень — не часто увидишь вместе. Сегодня их свели обстоятельства. Впрочем, они будут неплохими подругами. Словно в подтверждение моих мыслей, Лариса доверительно сообщила:

— Людмила Ивановна сказала, что скоро переведет нас с Олей на настоящие шляпы.

— Только не взрослые, — уточнила Оля, — Для школьниц. Людмила Ивановна готовит фасоны.

— Мы еще докажем мальчишкам! — шумела Лариса, размахивая руками и мешая прохожим.

— Ну, ну, не очень-то! — вступился я за мужское достоинство класса. — Мы тоже не сидим сложа руки. Скоро еще двадцать молотков подарим школе.

— Ха, молотки! Их может и машина сделать. Правда, Мария Федоровна? — Лариса взяла маму под руку и хитро заглянула ей в лицо. — А шляпу надо придумать. Правда ведь?

— Правильно, Ларочка, — поддакивала мама. — Очень даже правильно.

Теперь и я вижу, что правильно. А еще недавно в учительской смеялись: «У Горского с политехнизацией дело в шляпе». Не в шляпе, конечно, дело, а в Ларисе, которая самостоятельно открывала рабочие истины.

Мы распрощались с девочками, торопя их домой.

— Какие славные! — умилилась мама, глядя им вслед.

Дома я первым делом решил нарядить маму в обновку. Но что это? Вместо женского габардинового пальто из бумажных пеленок показался мужской костюм — та самая пара, которую я мерил последней. Ну конечно! Пока я отвлекся с девчонками, мама сделала свое дело.

— Как это называется, ма?

Она улыбнулась, вполне довольная собой.

— А я вот сейчас отнесу назад этот костюм и возьму то, что надо, — сказал я, сворачивая бумагу.

— Ну и глупо!

— Зато справедливо.

— Справедливо, когда матери хорошо. Подумай своей кудлатой головой, что мне приятнее: самой вырядиться или увидеть на тебе новый костюм?

Спорить с мамой — значит получить еще порцию народной мудрости, против которой отдельная личность — ноль. Через пять минут я крутился перед зеркалом.

— Ну вот, как раз впору, — довольная осмотром, сказала мама, — а то дожил, что даже вдовы шарахаются от тебя.

— Мама!

— Чем кричать-то, лучше поцеловал бы маму.

Я охотно потерся щекой о мамину щеку, как делал это в далеком детстве.

На борту «Справедливости»

Меня вызвали к директору прямо с урока. Присланная за мной Ксения Иларионовна держалась так, словно конвоировала на смертную казнь.

По-моему, у заветной двери она перекрестила меня в спину.

Дора Матвеевна в глубокой сосредоточенности расхаживала по кабинету. Она держала руки за спиной, отчего большая фигура ее непривычно сгорбилась. Какая тяжесть согнула эту властную и всегда подтянутую женщину?

— Что-нибудь случилось, Дора Матвеевна?

— Случилось то, что вы меня в гроб загоните со своим классом! Сначала опозорите на весь город, а потом уж добьете!

Дора Матвеевна прошла за стол и тяжело опустилась в кресло.

— Ваши паршивцы заперлись в классе и никого не пускают. Даже мне не открыли двери! Мне, директору школы! Вы представляете, что это такое? И как это называется?

Тревога, принесенная мною в кабинет, обратилась в тяжелую тоску, которую я почувствовал физически. Меньше всего ожидал я такого удара от моих мальчишек и девчонок, в чей коллективный ум, порядочность и неспособность к предательству я уже верил безгранично. Неужели этому нет конца? Неужели весь год я строил карточный домик на песке?..

— Что же вы уселись? — донесся до меня голос директора. — Идите в класс и немедленно прекратите это хулиганство. Приведите их ко мне.

— Я не знаю, как себя вести с ними, — сказал я, поднимаясь. — Расскажите хоть, в чем дело. Это же не простое баловство.

— Нет, это распущенность! Это выходит наружу ваша «демократия»: что постановили, то и сделали. Вот они и постановили превратить класс в пиратский корабль.

— И девочки в классе?

— Девочек они выгнали. Те вели себя еще хуже всяких пиратов. Видите ли, они тоже не пойдут на урок, потому что прошлый раз Полина Поликарповна дала им двойное задание на пришкольном участке и за это вроде бы обещала освободить от урока.

— Так вроде бы или в самом деле обещала?

— Какое это имеет значение сейчас?

— Принципиальное.

— Не теряйте времени. Потом будем принципиальничать.

Я выскочил из кабинета по-прежнему здоровым и сильным. Теперь мне все было ясно. Полина Поликарповна по своей «угорелой педагогике» обронила обещание и не сдержала его. Это она взбунтовала мой экипаж. И ее следовало бы привлечь к ответственности. Но взрослые являются владыками школьного мира и не подвластны суду подчиненных. Что же остается делать последним, если в опасности сама справедливость?

Я подошел к двери класса. За ней притаилась тишина. Нажал на ручку — дверь не подавалась. Отмычкой тут ничего не сделаешь. Нужен ключ. Знаменитый педагогический ключик, где ты?

Я набрал побольше воздуха в легкие и крикнул:

— Эй, на корабле! Спустить трап для капитана!

Послышались шепот, шаги, голоса:

— Кого побаиваться-то! Спустить трап!

— Есть, сэр!

Затарахтели дружно растаскиваемые парты. Потом все замерло. Дверь открылась сама. Я вступил на мятежную палубу. «Пираты» — взъерошенные волосы, горящие щеки и настороженные глаза — кучковались в отдалении. Во всю доску красовалось выведенное мелом название корабля «Справедливость». Над доской свисала, прикрепленная к указке тряпка. Все было так, как я предполагал. Только в одном я не узнавал своих ребят.