Год - тринадцать месяцев (сборник)

Анатолий Емельянов

Год — тринадцать месяцев

(сборник повестей и рассказов)

Год — тринадцать месяцев

Повесть

1

Юля ждала Сетнера Осиповича.

Обещал к двенадцати приехать, а вот все еще нет. Конечно, дорога неблизкая — сто с лишним километров в один конец, но ведь машины теперь быстрые, дороги гладкие. Правда, в пути может случиться всякое…

Председатель колхоза отправился посмотреть новый животноводческий комплекс в одном из колхозов неподалеку от Чебоксар. Чего бы, кажется, смотреть, не мало он их перевидал, но такой уж он въедливый мужик: как узнает, что где-то делают что-то новое да интересное, на месте ему уже не сидится, надо посмотреть своими глазами, потрогать своими руками. Вот и сегодня в пять утра уехал. А тут срочные документы в банк нужно подписывать!..

Документы документами, но у главного бухгалтера Юли Сергеевны сегодня еще и особый день: приехал в короткий солдатский отпуск племянник. И вот как на работу идти, прибегает сестра Наталья: «Помоги стряпать, вечером гости соберутся, мне не управиться одной, а ты посвободней!..» И помочь надо, и племянника своего любимого посмотреть, да тут же и обида на сестру: «ты посвободней»! И ведь не одна сестра так рассуждает. Все это, конечно, не новость, да обидно. Судить о чужой работе или чужой жизни — милое дело. Недаром говорится, что у соседа и курица с гуся, и жена — царевна. Вот и о Юле рассуждают: сидит себе, на машинке щелкает, даже считать не нужно, только записывай! А то, что работу и домой брать приходится, и по воскресеньям всякими отчетами да ведомостями заниматься, этого никто не видит и видеть не желает…

Вот так с обидой думала Юля Сергеевна, поджидая в конторе председателя. Когда ждешь, это уж непременно: обиды, огорчения и всякая досада в сердце лезут. Кажется, уж все давно забыто, а чуть заденешь, и так душа заболит, будто вчера все было. По старому обычаю чувашей хозяйство родителей переходит в наследство младшему сыну, а если нет сына, то младшей дочери. А Юля в семье была младшей. Но ведь обо всем этом до поры до времени и не знаешь! А время пришло: Наталья вышла замуж, привела в дом мужа, и когда померла мама, то Юля оказалась вроде бы лишней. И вот каждый божий день то в шутку, то со злостью старшая сестра шпыняет: «Когда замуж-то выйдешь?» Или еще так: «Смотри, в старых девах останешься!» Но… Как там в песне поется: «Любимая выйдет за любимого, а за нелюбимого кто же выйдет?»

Ее любимый далеко уехал. Далеко уехал да так и забыл про нее: слышала Юля, что закончил Алексей институт, женился на городской красотке, работает инженером… Иногда с веселым отчаянием посмеивалась: эх, да не сошелся ведь свет клином на нем, есть же и другие ребята!.. А как доходило до сватовства, так будто сердце в груди каменело, язык не поворачивался сказать «да»… И Наталья шипела как гусыня: «Какого рожна тебе еще надо? Прынца? Прынцы только в сказках бывают. Или золотом покрашенного? Таких у нас пока еще нет!..»

Слышать каждый день такие попреки и нравоучения старшей сестры стало невмоготу, и уехала Юля на курсы бухгалтеров — лишь бы глаза не видели злую сестру да толстогубого зятя. Так она и ушла насовсем из родного дома. Не думала она ни о каком наследстве, не думала, что дом ей принадлежит, но в деревне только и разговору было: «Выжила Наталья младшую, выжила!..» И эти разговоры окончательно рассорили их тогда…

Но давно уж это все было, давно. Вот и старший сын Натальи приехал в отпуск из армии, а скоро и совсем вернется домой, — как время торопится! А давно ли Юля качала его зыбку!.. Когда Юра подрос и стал бегать в школу, покупала племяннику книжки, школьную форму, портфели, а часто и в школу на родительские собрания ходила вместо матери. У старшей сестры опять шутки: «Вот до чего дожила: родной сын мать ни во что кладет! Одна тетя Юля на языке!» Но в шутках этих — плохо скрываемая ревность. И в армию Юра уехал, каждую неделю письма писал… И правда, теперь кажется Юле Сергеевне, что нет у нее на земле роднее и дороже человека, чем племянник Юра. За него и сестре язык ее злой прощает, да и только подумает о Юре, о его будущей жизни, о том, как придет из армии, как женится на хорошей девушке, как дети пойдут — считай, внуки ее! — и свое одиночество уже не так горько и тоскливо…

Да на ту же сестру посмотреть, на жизнь ее… Все, кажется, есть: и дом, и муж, и дети, а ведь только и жили дружно да мирно что первые года три… А потом молодой губастый муж начал и по сторонам посматривать, к вдовушкам в гости запохаживал, вино попивать начал. И поднялась в доме ругань да драка. После таких скандалов жизнь хотя и налаживалась на старый лад, но разбитую чашку как не склеивай, трещины остаются, а память — не кофта, ее не выстираешь да на солнышке не высушишь… Нет, чем жить посмешищем в деревне, лучше уж в старых девах остаться.

Так Юля Сергеевна в ожидании председателя думает да себя успокаивает.

Комната главного бухгалтера помещается в правлении колхоза на втором этаже — угловая, просторная, в три окна. Не пожалел Сетнер Осипович аппартаментов для Юли Сергеевны! Но не так прост председатель. Самого часто не бывает, и в такие дни у главного бухгалтера сразу прибавляется работы и посетителей, люди идут с самыми разными вопросами, и зачастую в этих самых аппартаментах устраиваются самые настоящие собрания и совещания. Впрочем, в новом правлении никто не может пожаловаться на тесноту. Партком, диспетчерская, радиоузел… Окна широкие, новая отличная мебель… Председатель в своих поездках высматривал, кажется, не только сенажные башни и комплексы, но и то, как у кого устроено в конторе. И вот привез откуда-то из Латвии проект. «У нас все будет по высшему классу, а контора — это лицо колхоза!» О председательском кабинете, где Сетнер Осипович бывает, правда, редко, не приходится и говорить. А незнакомый, приезжий человек просто робеет в первую минуту: паркетный пол блестит, ковер, шторы, — не к министру ли попал? Худо ли, хорошо ли это, когда еще в колхозе и то надо строить, и другое, но только знает Юля Сергеевна, что колхозники не осуждают Сетнера Осиповича за этот размах, но втайне гордятся даже и любят перед гостями прихвастнуть: вот, мол, у нас как, полюбуйтесь!..

В таких роскошных колхозных и совхозных конторах и есть, может быть, свой смысл. Во всяком случае, Сетнер Осипович уверяет, что внешняя обстановка, чистота и красивая мебель сами по себе уже воспитывают людей. Но что-то не слишком заметно, чтобы нравы шигалинцев сильно изменились. Как топали в старое правление в грязных сапогах, так и здесь по паркету грязь развозят. Да вот и сейчас Юля Сергеевна слышит: кто-то с песней поднимается на второй этаж. Не иначе — пьяный.

В табуне семь коней, у меня конь один, —

пел сиплый жалобный голос, —

Да сумею ли я привезти лесу на новый дом?

Моих недругов семь, а я всего лишь один,

Да сумею ли я всех один одолеть?..

Этого артиста да не узнать! Юля Сергеевна даже поежилась, представив хмельного Хелипа Яндараева, — не иначе как сюда он и идет…

— Салам, Юля, цветок наш шигалинский! — заулыбался в дверях Хелип.

Юля Сергеевна ничего не ответила, но это не смутило Хелипа. Бочком, выставив правое плечо вперед, он не очень твердо направился к Юле, Хелип и трезвый ходил вот так же — бочком, словно побитая собака, и оттого бывал еще неприятней. Сейчас она искоса быстро взглянула на Хелипа. Худой, высокий, плоскогрудый, лицо восковое, белки выпуклых глаз красны, точно он три ночи не спал, но принарядился необычно: и голубая рубашка, и праздничные брюки, и штиблеты…

— Салам, наша хозяюшка! Давайте вашу ручку!.. — И широкие, как лопаты, ладони тянутся к ней через стол. И таким противным сивушным духом несет, что Юля брезгливо заслоняется от Хелипа.

— Чего пьяный шляешься? Или делать нечего среди бела дня?

— Разве пьяный я? — удивился он. — Разве от одного стаканчика, который поднесла мне Наталья, твоя сестра, мужчина может опьянеть? Да и как я мог не выпить, когда такой день!..