На берегах Дуная

— Паша, ну что воздушная разведка?

— Ничего нет, понимаешь, как вымерло у них в тылу, ни одного движения.

— Да. Страшное это безмолвие. И наземная разведка ничего не установила. Ударят где-то, вот-вот ударят. А где и чем — неизвестно…

— Товарищ подполковник, вас к телефону! — крикнул Можаеву дежурный.

— Ну, танцуй, Паша, веселись.

— Товарищи, новогодний вечер придется прекратить, — вернувшись через несколько минут, объявил Можаев, — жаль, но что делать… Толкачев, Сидоров и Андревин, приготовиться ехать в корпус. Аксенов, Брунцев, Казаков и Гаврилов остаются работать в отделе. Сейчас придет генерал и даст указания.

Тоня понуро стояла у праздничного стола.

— Ничего, Тонечка, ничего, — утешал ее Можаев, — мы еще возьмем свое. Часок вырвали — и на том спасибо.

— Товарищ подполковник, давайте еще, ну, хоть один вальсик, — вспыхнув, умоляла она Можаева.

— Один? — лукаво прищурив глаза, переспросил Можаев. — Эх, была не была!.. — взмахнул он руками. — Давай, Саша, вальс.

Аксенов и Настя вышли в соседнюю комнату. Настя всей грудью вздохнула, зажмурила глаза и прошептала:

— Коля, я так счастлива, так счастлива!..

Что-то новое, незнакомое видел сейчас в ней Аксенов.

— Трудно тебе, Настя, очень трудно, — проговорил он, склоняясь к ее плечу.

— Да, Коля, иногда трудно, — ответила Настя.

— Может, все-таки перейдешь в запасный полк? Ты же три года беспрерывно на передовой.

Настя ждала этих слов, и ответ на них давно был готов. Конечно, она теперь имеет право хоть немного отдохнуть. Эти мысли она бессознательно вынашивала в последние дни. И вот сейчас стоит ей сказать слово, и все пойдет по-другому. Настя с благодарностью смотрела в лицо Аксенова, видела его широко открытые глаза и в них читала его мысли. Да, да! Он, так же как она, мечтает всегда быть вместе, хочет избавить ее от постоянных тревог и опасностей, он волнуется и переживает за нее. Навсегда избавиться от опасностей!

Но Настя вспомнила Анашкина, комсорга роты Сашу Василькова, капитана Бахарева, солдат своей роты. Они сейчас в окопах, и, может быть, идет бой. Все воюют, а она скроется от опасности. Что будут думать о ней?

— Нет, — решительно проговорила Настя, — нет. Коля, я довоюю, обязательно довоюю до конца!

И от этих слов она почувствовала, как все тяжелое и безрадостное отошло, исчезло, в груди приятно заныло и удивительное спокойствие охватило ее.

— Всем сейчас нелегко, — продолжала она. — Мне легче. У меня ты есть, близко, рядом. А у других погибли и никогда не вернутся.

— Николай, генерал пришел, тебя вызывает, — войдя в комнату, сказал майор Толкачев.

— Ну, иди, иди. Не беспокойся, — обняла Аксенова Настя, — работай спокойно. Я увидела тебя, и мне больше ничего не нужно.

Она легонько толкнула его и прикрыла дверь.

За несколько минут в комнатах помещичьего дома не осталось и следа от недавнего празднества. В гостиной желтели столы офицеров оперативного отдела. В боковой комнате, где раньше, видимо, было жилище прислуги, надрывно басил радист, вызывая затерявшуюся где-то «Фиалку».

Вокруг генерала Воронкова в клубах табачного дыма склонились над столом артиллерист полковник Гришин, танкист полковник Ищенко, инженер-полковник Баринов, начальник штаба тыла полковник Сорокин.

Генерал Воронков, как всегда подтянутый и чисто выбритый, расспрашивал представителя Дунайской речной флотилии капитана второго ранга Борзова:

— Могут ваши катера по каналу Шервиз пройти? Если б могли, то вы бы оказали огромную поддержку нашей армии.

— Никак нет, товарищ генерал, не могут. Мы всё обрекогносцировали, и ничего не получается. Канал запущен, обмелел, перекатов натянуло. Катера не пробьются.

— Так чем же, конкретно, флотилия может помочь?

— Пока ничем, — пожал плечами капитан второго ранга, — Будапешт все закупорил, Будапешт. Пока не уничтожена будапештская группировка, мы скованы. Кроме того, немцы очень много плавающих мин пускают по Дунаю. Вчера чуть не потопили два катера. Хорошо, рулевые во-время заметили, а то б пошли ко дну.

— А мы от вас серьезной поддержки ожидали. Что ж, придется вам старую задачу выполнять, боеприпасы через Дунай перетаскивать, а обратными рейсами раненых эвакуировать. Планируйте свою работу с полковником Сорокиным.

Недовольный и обстановкой и самим собой, моряк понуро вышел из кабинета генерала и озлобленно выругался.

— Не печалься, браток, боеприпасы тоже нужное дело, — успокаивал его полковник Сорокин, никогда не унывающий толстяк с добрым лицом и неторопливым, слегка окающим говорком. — Пойдем-ка лучше подрассчитаем все и закурсируем туда и обратно, обратно и туда.

— Не очень много накурсируем. Сплошная ледяная каша плывет. Вчера один катер так затерло, что еле выручили, на четыре километра вниз утащило, как щепку, от берега к берегу швыряло.

— Надо, милок, надо, — зашептал ему на ухо Сорокин. — Ты знаешь, сколько в дивизиях снарядиков-то осталось? На два часа хорошего боя. Пальнут — и пой Лазаря. Ну как, Аксеныч, живой? — увидев майора, радостно встретил его Сорокин.

— Живой, — улыбнулся Аксенов.

— От самого Сталинграда жду я твою свадьбу. Когда же надумаешь-то, а? Помнишь, в балке Солдатской обещал меня отцом посаженым взять!.. Знаешь, капитан, — обернулся он к моряку, — и досталось нам с ним под Сталинградом! Раз налетели пикировщики, кинулись мы в щель. Она узкая, а я толстый, застрял — ни туда, ни сюда, хоть плачь.

— Случается, — явно не расположенный к разговорам, угрюмо пробасил моряк.

— Ну, ладно, Аксеныч, бывай здоров. А про свадьбу не забывай. Я тебе от самого Сталинграда подарок берегу.

Аксенов пожал руку полковника и вошел в кабинет генерала.

Артиллерист и танкист яростно спорили, отвоевывая каждый для своего рода войск лучшие маршруты для перегруппировки.

— Ты учти, — наставительным тоном внушал полковник Гришин, «неисправимый академик», как прозвали его офицеры штаба, — твоим танкам любая дорога хороша, а колесная артиллерия не может без дорог передвигаться, понимаешь — не может.

— Колёсная артиллерия! — зло усмехнулся возбужденный сейчас до драчливости Ищенко. — А у нас, что, колесных машин нет? Тылы же у нас, тылы все на колесах…

— Ну, достаточно, — остановил их Воронков, — так вы до утра проспорите. Вызывайте по одному офицеру, и они вместе с майором Аксеновым выберут маршруты, подсчитают все, оформят материалы и доложат нам. Пишите, Аксенов, какие части наметил командующий для переброски на участки возможных ударов противника… Сейчас два тридцать, — взглянул на часы Воронков, — в шесть доложить расчеты вывода войск…

— Ну что, расчеты марша приказал разработать? — спросил вернувшегося Аксенова Можаев.

— Да, к шести часам.

— Ах, чорт возьми, куда этот Орлов делся? — ворчливо проговорил Можаев.

— Да здесь я, Володя, здесь, тридцать минут тебя жду. Давай уточним линию фронта.

— А что уточнять? Никаких изменений, все на прежнем месте.

— Нет, извини, пожалуйста. Давай по карте сверим. А то бомбанут по своим, и нам с тобой головы поснимают.

— Подожди. Я сейчас прикажу дежурному еще раз позвонить по корпусам и уточнить. А вообще, Пашка, формалист ты, просто беда. Целый месяц мучаюсь с тобой, и когда только избавлюсь.

Офицеры молча посмеивались, слушая беззлобную перебранку друзей. Начальник оперативной группы авиационного штаба и заместитель начальника оперативного отдела за месяц боевой жизни настолько тесно сработались, что даже спали в последнее время в одной комнате. Часто можно было видеть, как до изнеможения уставший Можаев, положив голову на стол, спит сидя, а Орлов вместо него принимает телефонные донесения.

Аксенов с офицерами штабов родов войск уединился в боковой комнатушке. Работа предстояла нелегкая. К переброске командующий назначил шестьдесят семь частей разных родов войск. Для каждой части нужно было выбрать маршрут, наметить исходные рубежи и районы сосредоточения, рассчитать время на движение и подготовить распоряжения.