Тигроловы

«Ох уж этот Евтей — репей, не человек! Хоть бы с дурацкими вопросами не стал приставать... Ну, так и есть, уже нацелился...» — с досадой подумал Савелий.

— Значит, говоришь, Матвеич, ты нас к самому следу обещаешь подвести?

— Ну, а то как же? Как договорились с бригадиром вашим, Савелием Макаровичем, — гася папиросу о широкую ладонь свою и швыряя ее к поддувалу печки, с тою же степенностью сказал Непомнящий. — Ваши следы, мои пятьдесят рубликов, как договорено.

— А ты уверен, что там прошла тигрица с молодыми тиграми? Может, по следу волки или рысь прошла, а ты за тигрят их принял?

— Это, милый мой, совершенно немыслимое действо. Я тут с малолетства произрастаю и таежную науку до тонкостей изучил — будь покоен. — В голосе его было столько уверенности и убедительной силы, что Евтей даже смутился:

— Ты, приятель, не подумай, что я в тебе сомневаюсь, просто не мешает лишний раз спросить.

— Будь покоен! К завтрему на следах окажемся.

— Ну, пора, наверно, к автобусу, а то ишшо опоздаем, — засуетился Савелий.

В переполненный рабочий автобус тигроловы едва-едва втиснулись. Павел примостился на корточках у самого прохода, держась одной рукой за дверную скобу, другой — прижимая к себе Барсика. Он обратил внимание на то, что лесорубы, здороваясь с Непомнящим, разговаривали с ним тоном непочтительным, а иногда и насмешливо-пренебрежительным. Сам же Непомнящий, когда его спрашивали, куда он едет с тигроловами и не собирается ли он ловить тигров, отвечал невразумительно. «Боится, как бы не перехватили заработок», — с неприязнью подумал Павел.

Наконец, по знаку Непомнящего, водитель остановил автобус около моста через ключ. Выгрузившись, тигроловы с наслаждением вдыхали чистый морозный воздух, чуть припахивающий от дороги соляром и смолой от раздавленных колесами пихтовых веток, оброненных лесовозами. Легко вскинув на спину небольшой рюкзачок, повесив на плечо берданку и заткнув за пояс небольшой, в деревянном чехле, топорик, Непомнящий бодрым шагом спустился на лед речушки. Дождавшись тигроловов, обратился к Савелию:

— Вот там, в верху ключа, зимовьюшка есть. От нее по распадку подымемся на самую хребтину, оттедова до Семенова ключа совсем близко, — я энти места наскрозь прошел — будь покоен!

— Да кто ж сумлевается, Матвеич? Никто не сумлевается, — радостно кивал Савелий. — Известное дело, родимшись в тайге, тайгой и кормишься.

— Ну что, тогда пойдем помаленьку? — спросил Непомнящий то ли себя самого, то ли Савелия и, потоптавшись, пошел вперед, как и подобает идти проводнику.

Вначале он шел довольно быстро, где по льду ключа, где спрямляя излучины его через пойменный лес, но затем скорость его поубавилась. Он все чаще и чаще приостанавливался: то поправит рюкзачок на спине, то передвинет топорик за поясом с левого бока на правый, то словно прислушается к чему-то, высморкается. И наконец, остановившись вовсе, предложил идущему сзади него Павлу:

— А не пойти ли тебе вперед, молодой человек? Ноги, я смотрю, у тебя порезвей моих. Вот так прямо и прямо по ключу все держи и держи, а если отклонишься, я тебя сзади голосом поправлю, скажу праве — пойдешь праве, скажу леве — пойдешь леве.

— Вы мне скажите, сколько километров примерно до того зимовья, и я сам буду выбирать дорогу.

— А кто их мерял тут, километры эти? Сказывали, избушка прямо у ключа стоит. Потому и не отдаляйся от берега, а то, не дай бог, пройдем мимо.

«Ну, кажется, судьба послала нам второго Ивана Сусанина», — насмешливо подумал Павел, проходя вперед.

Речка не делала крутых петель, и ему не пришлось отдаляться от нее — шел он, как всегда, быстро, редко оглядываясь. Вскоре Непомнящий, идущий вслед за ним, вышагивал уже позади Евтея, затем пристроился за спиной Николая и наконец оказался последним.

К избушке подошли в полдень, она действительно стояла у самого берега речки, ее невозможно было бы проглядеть — долина в этом узком месте была вырублена и просматривалась насквозь, как футбольное поле. Кроме того, прямо к зимовью с низовий ключа, должно быть, от самой лесовозной дороги, сквозь плешины порубов тянулся чистый прямой волок, о существовании которого проводник, вероятно, не знал, иначе он повел бы тигроловов не по речке, а по волоку, тем более, что по нему тянулась старая, хорошо утоптанная тропа.

Не обратив внимания ни на волок, ни на тропу, нимало не смутившись тем, что избушка стоит на видном голом месте. Непомнящий, восторженно оглядев зимовье, сбросив рюкзачок и берданку, с неожиданным проворством юркнул в приоткрытую дверь и, тотчас же выглянув оттуда, радостно и удивленно сообщил:

— Слава богу, печка имеется, можно ночевать.

Тигроловы недоуменно переглянулись, а Непомнящий, широко распахнув дверь, уже заталкивал в печь сухие поленья.

— Ты что, Матвеич, ночевать, чо ли, тут собираешься? — осторожно спросил Савелий.

— Ну а то как же? Ясное дело — ночевать! — подтвердил Непомнящий, поднося к смолью горящую спичку и с детским восторгом любуясь расцветающим в поленьях пламенем.

— Так вить, кажись, рано ишшо, Матвеич? — досадливо поморщился Савелий. — Мы бы до сумерек десяток километров успели отшагать.

— Да что ты, Савелий Макарович? Бог с тобой! — испугался Непомнящий. — Дотемна мы все одно не успеем в мою избушку дойти.

— Так зато мы бы завтра к обеду пришли к ней и к следам завтра же успели. Нам дни терять несподручно, — рассудительно заметил Савелий. — Нам — чем скорей, тем лучше...

— Так я ведь говорю, что в избушку мы не успеем, — терпеливо повторил Непомнящий.

— Ну и шут с ней, с избушкой, Матвеич. — Савелий сбросил котомку, оглянувшись на чуть заметно усмехающегося Евтея, сказал, будто к брату только обращаясь, но так громко, чтобы слышал и проводник: — Ничо-о, Евтеюшко, счас мы почаюем и дальше пойдем, до хребта сёдни доберемся...

— Так я ведь говорю, что жилья на хребте нету, не слышишь, что ли? — все с тем же спокойствием сказал Непомнящий.

— Да нам и не нужна, не нужна избушка, Матвеич!

— Как же не нужна? Вот тебе раз! — Непомнящий заулыбался, точно услышал удачную шутку. — А где же мы ночевать-то будем? На улице, что ли?

— Зачем на улице? — удивился Савелий. — В тайге! В нодье переночуем!

— Это у какой такой нодьи? Нодья — это палатка, что ли? Нет там, на хребте, никакой нодьи!

Тигроловы удивленно переглянулись. Павел, сдерживая улыбку, чтобы не досадить уже расстроенному Савелию, отошел в сторонку и стал привязывать Барсика.

— Ты чо, Матвеич, сурьезно у нодьи никогда не ночевал? — после минутного молчания угнетенно спросил Савелий.

— Даже не слыхал, что это такое, — охотно подтвердил Непомнящий. — Это что, вроде как балаган или табор, по-вашему?

— А у костра ты когда-нибудь ночевал, Матвей Батькович? — строго спросил Евтей.

— Не-ет, у костра я тоже не ночевал: дурных нету — туберкулез подхватывать. Я все больше по байрачкам ночую.

— Значит, говоришь, все больше по байрачкам ночуешь? — Евтей укоризненно посмотрел на сникшего Савелия. — Ну-ну, правильно делаешь, Матвей Батькович...

— Матвеем Фомичом меня величают.

— Вот я и говорю, Матвей Фомич, правильно делаешь, что по байрачкам охотишься. — Евтей весело подмигнул вовсе сникшему Савелию. — По байрачкам оно, конечно, сподручней. Ну ничо, счас вот попьем чайку, напилим дровишек, подремлем, поспим, брюхо почешем и завтра до следующего зимовья как-нибудь дошкандыбаем, вот и день пройдет.

— Ничо-о, ребятки, ничо-о, — не замечая Евтеева издевательского тона, продолжал Непомнящий, закрывая дверцу разгоревшейся печки. — Счас мы зимовьюшку прогреем, чайком побалуемся. На-ко вот, молодой человек, ведерко, Павлом тебя звать, кажись? На-ко, Павел, посуду, говорю, да сбегай по воду.

С улыбкой приняв из богатырской ручищи Непомнящего ржавую десятилитровую банку из-под томата, заменяющую ведро, и черный от многолетней копоти чайник с отбитой во многих местах эмалью, заткнув за пояс топор, Павел с удовольствием пошел на речку.