Метелица

— Я не можно… Я… — пробормотал Штубе и смущенно пригнул плечи.

— Ну! — крикнул Савелий. Комендантова стыдливость почему-то его взбесила.

Штубе взял одежду и начал натягивать на себя. Маковский окинул взглядом светелку и повернулся в дверях, оглядывая горницу. Там еще горела лампа, и стол с обилием закуски, с коньяком не был убран. Видать, Штубе только что улегся спать. Было видно, что за столом сидели двое.

— Недурно? — спросил Маковский.

— Пирует, сволота! — отозвался Савелий. — А кто же второй?

Маковский пожал плечами и заторопился:

— Савелий, Валя, за этого, — кивнул он в сторону Штубе, — головой отвечаете! Пошли глянем, что-то долго они там палят.

Вслед за Маковским, Леней и Мишкой во двор вывели Штубе. Хозяйка дома Эльза, притаясь где-то в боковушке, так и не показалась. Трогать ее не стали. Штубе пересилил первый страх, прислушивался к бою в деревне, держался независимо и все время о чем-то напряженно думал. Видать стыдясь своей слабости вначале и решив оправдать честь мундира, демонстративно отстранил дуло автомата, преградившего путь, высокомерно улыбнулся и чинно вышел из спальной, чем разозлил Савелия еще больше.

— Поглядим, как ты на виселицу пойдешь! — проворчал он.

Бой в деревне затягивался: уже по всей Липовке слышалась автоматная пальба, в центре, где-то около комендатуры, татакало несколько пулеметов. У партизан с собой пулеметов не было. Савелий насторожился. Путейцы и комендантский взвод не могли оказать такого сопротивления, даже не будучи застигнуты врасплох. Явно что-то не так. Он оставил коменданта на попечение Вали и кинулся через двор к Маковскому. Командир и хлопцы стояли за углом хаты и о чем-то переговаривались.

— В чем дело? — спросил он, подбежав к Маковскому.

— Не пойму. Оплошки, кажись, не было…

— Подмогнуть бы… — вздохнул Мишка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

— Куда — подмогнуть? — проворчал Маковский. — В темноте своих перебьем.

— Оно-то да…

— Боюсь я, Григорий, что-то здесь не так, — поделился Савелий своим беспокойством. — Откуда по всей деревне немцы?

С минуту помолчали, без толку вглядываясь в темноту. Стрельба не утихала.

— Надо идти, — не выдержал Савелий.

— Да-да, — подхватил Маковский, видно думая о том же. — Гляди за Штубе, а я с хлопцами пойду.

Но только он отделился от стенки хаты — тут же метнулся назад и громко зашептал:

— Ложись!

Все вчетвером плюхнулись в снег. У соседней хаты Савелий заметил несколько фигур; они приближались не таясь, открыто. Так могли идти только хозяева положения, уверенные в своей безопасности. Заметив людей у квартиры коменданта, они остановились. Послышалась немецкая речь:

— Nicht schießen, wir sollen uns beim Herr Kommandanten melden! Wir… [17]

Короткие очереди из четырех автоматов оборвали фразу на полуслове. Всплеснул истошный крик, и фигуры рассыпались по улице. Завязалась перестрелка.

— Григорий, что мы голову ломаем, комендант же в наших руках!

— Ну и что?

— Как — что?!

— А-а-а, — догадался Маковский. — Тю ты, прости господи! Хлопцы, придержите их!

Савелий с Маковским отползли к воротам, нырнули во двор. Штубе под дулом Валиного автомата стоял у крыльца и с показным спокойствием курил сигару.

— Сколько солдат в деревне? — спросил Маковский. — Солдаты — по всей деревне. Откуда?

— Не ожидаль? — ответил Штубе вопросом на вопрос.

— Ну, ты! Некогда мне тут… — И Маковский поднял автомат.

— Корошо. Гартман…

— Ка-ра-тели?! — перебил его Маковский ошеломленно. — Вот это влипли!

— Такую птицу могли сцапать! — пожалел Савелий. — Опоздали мы, Григорий, на выпивку.

— Ви — западня, — сказал Штубе с таким видом, будто был хозяином положения, а не пленником.

До Маковского слова Штубе не дошли, или он не обратил на них внимания. Торопливо заговорил:

— Валя, смени хлопцев, их — сюда! — Валя кинулся на улицу. — Савелий, на тебя — этот, — кивнул в сторону Штубе. — Мишка, ты тут? Любыми путями — к группе Кондрата, ты, Леонид, — к Филимону. Всем отходить к лесу, понятно? Сбор на развилке.

— Ви — западня, — твердил Штубе.

— Да ты чего, белены объелся? — удивился Маковский. — Савелий, давай, я с Валей прикрою!

Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.

— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.

Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с коменданта и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги. Насчет западни, о которой твердил Штубе, и мысли не было. Хлопцы сумеют уйти от преследования, заодно потрепав добренько карателей. И все же это провал.

Они пересекли сад, подошли к плетню. Штубе неловко оступился, качнулся назад, и в тот же момент, почувствовав сильный удар в живот, Савелий очутился на снегу. Штубе занес ногу над плетнем, готовый скрыться в темноте. Заскрипев зубами от злости и боли, Савелий успел нажать на спусковой крючок. Полоснула автоматная очередь, и Штубе, взмахнув по-куриному руками, с глухим стоном рухнул всем своим тяжелым телом на рогатины плетня.

— Ловкий, гад! — выдохнул Савелий облегченно. Такой прыти от коменданта он не ожидал.

Храпя в предсмертных судорогах, Штубе свесился головой вниз, полы шинели закатились за спину, одна рука застряла в острых рогатинах плетня из сухой лозы, другая уткнулась в снег. В тусклом свете месяца, торча подметками вверх, поблескивали хромовые сапоги.

Савелию стало омерзительно от такого клокочущего храпа, от большого, еще вздрагивающего тела, и он прикончил Штубе короткой очередью.

Отстреливаясь от наседающих немцев, Маковский и Валя приближались к плетню. Савелий хотел было перемахнуть через плетень, но тут заметил, что Маковский перестал стрелять и тихо сползает на снег, цепляясь руками за ствол яблони.

— Григорий! — Савелий кинулся в сад. — Григорий, что с тобой?

— Угодила, — простонал Маковский. — Ох, черт, это ж надо!

— Валя, держи их! Командир ранен! — крикнул Савелий, подхватил Маковского под руки и потянул к плетню.

За плетнем, прикрываясь свесившимся телом Штубе и затыкая ватой и бинтами рану на груди Маковского, Савелий вдруг подумал: «Вот таким манером, господин комендант, ты еще можешь спасти нам жизнь».

— Где Штубе? — выжал из себя Маковский.

— Вот он. Пришлось прикончить, — ответил Савелий, торопясь.

— Жалко, не я… — Маковский заскрипел зубами, с трудом повернулся к телу коменданта и вдруг лихорадочно, почти бессознательно зашептал: — Живой еще! Чуешь, Савелий! Душегу-уб!.. — Он дернулся всем телом и из последних сил крепко вцепился пальцами в Штубе. — Помнишь яму, душегу-уб?!

— Григорий, опамятуйся! — напугался Савелий безумного шепота Маковского и начал отрывать его руки. — Готов он.

Руки Маковского вцепились мертвой хваткой, и Савелий с трудом разжал дрожащие как в ознобе пальцы.

— Улизнул от меня, Савелий! Улизну-ул… — простонал Маковский и потерял сознание.

Савелий взвалил Маковского на плечи и заторопился к близкому лесу.

Каратели преследовали партизан до леса, дальше идти не решились. Три группы собрались на развилке. Недосчитались шестерых. Погиб Мишка Ермоленко, уже отбиваясь от немцев с группой Кондрата, так ничего и не доказав Любе, не искупив вины перед ней, не было и Вали Климовича, который остался прикрыть отход Савелия с раненым командиром.