Лоцман кембрийского моря

Николай Иванович перестал ходить на завод, безотлучно наблюдал за действиями Сени и Вани.

Посем другой воин подошел к Николаю Ивановичу и отвел в каменную хоромину. Начальник с малиновым околышем на картузе выспрашивал его, откуда пришел.

И все допытывался:

— Кто послал тебя?

На такой случай отец наказывал не говорить про Благодатное озеро и горячую воду из горы, ни про Теплую реку, ни про Великую наледь.

Николай Иванович с умыслом отвечал начальнику, с хитрецой:

— Мол, из Русского жила пришел.

— Врешь, — сказал начальник, — ты пришел с Индигирки. Я все про тебя знаю.

— А знаешь, зачем спрашиваешь?

— А ты все-таки отвечай, — сказал начальник.

— Отец послал меня, — сказал Николай Иванович: не приучен врать, не словчился.

— А чего ради ходил к тракторам? Тебе отец велел подобраться-де зачем?

Николай Иванович подумал об отце и о тракторах.

— Смеешься? — удивился начальник.

— Да поверит ли отец о дракторах? — сказал Николай Иванович серьезно.

— Ты сам имеешь на уме какое злое умышление против тракторов? — спросил начальник и дивился тому, что Николай Иванович долго думал, прежде чем ответил:

— Против дракторов не имею на уме никакого злого умышления.

Начальник оставил его жить в каменном доме. Кормили его безденежно. На работу ходил — охрану давали, с ружьем. Уж берегли так, что и вовсе не стали отпускать — не потерялся бы. И расспрашивали тут же и началили, ну, не очень, не как в старину Тарутина Второва на Патриаршем дворе в Москве. Стал уже думать, не впору ли откупиться, и велел начальнику принести копье.

Начальник обрадовался. Велел тотчас принести копье. Николай Иванович снял железо с древка, железом смолу сковырял и вынул из дупла моточек денег.

— Возьми себе, — сказал, — ради бога и отпусти меня. Отпечалуй!

Начальник взял в свои руки древко и вытянул моток копеечек. Пускай берет все, подумал Николай Иванович, новых бы не просил: новые лучше старых.

— Что за вещи? — спросил начальник. — Где взял?

— Деньги и копейки — царя Ивана, хорошие. Взял у отца.

Не поверил. Спрятал в карман и повел Николая Ивановича в город. Привел в другой каменный дом. И, не хотя войти, Николай Иванович уперся в порог, успев прочитать на лбе домовом: «МУЗЕЙ» — крупно написано.

Начальник взял под локоток, силою потянул, но против Николая Ивановича где ему. И с оглядкою на людей, снующих из дверей музея на улицу, с улицы в двери музея, сказал умильно:

— Человек ты за людьми или ты всех человечней?

И Николай Иванович, соумилясь его печали, проворно шагнул через крутой порожек, жалкости не терпя, вошел в кумирню — за музаверами не музавер, а за людьми человек. Потому что человечнее всех людей на свете — один бог-человек.

Теперь посмотрим сами, какая есть Русь в музее. Грех за смотрение отец приказом своим взял на себя.

Там очень много русских известных вещей развешано было на стенах, разложено на столах под стеклом и расставлено: одежда, копье, лук, железо старое, тарели разные и крестики. Люди ходят, смотрят, а в руки не берут. Увидав кресты, Николай Иванович усомнился в правде батиных наговоров.

Глядя на вещички и картины дивные, мазанные пестроцветно, а на них все как живое, по борошнишку судил Николай Иванович и по картинам разбирался в том, как Русь гомозилась, пошевеливалась народным стремлением и старанием, ползла из году в год, от Ивана грозного царя времени лет четыреста, да и раньше того, и подвигалась от плохонького, тяжеленького к лучшему и легчайшему житию людей. Многого, что ныне есть на Руси, у предков не бывало. Поезда не было, вишь, даже телефона не имели, сердешные.

Все преславное гоможение русское показано было на пожитках и на картинках и растолковано в писаниях, еще хозяин гомузея помог. И ему помог Николай Иванович — поучил:

— Гомузей, по смыслу, пиши на лбе, не музей: то не слово, обломок слова.

Посем начальник вынул из карманов серебрецо. Спросил:

— Такое имеется в музее?

Хозяин гомузея в лице даже изменился, увидав. На Николая Ивановича закричал:

— Где взял?.. У отца есть еще?.. Мы все откупим.

Николай Иванович рассмеялся:

— Разве деньги покупают? На деньги покупают.

— На эти деньги ничего не купишь, — сказал хозяин, — они вышли из употребления четыреста лет назад… ну, триста. Им теперь место в музее, и мы их у тебя возьмем, а тебе дадим много новых денег, нынешних, гораздо больше, чем стоили твои старые при царе Иване.

Николай Иванович подумал: все одно отдать начальнику, те ли, эти — старые ли, новые. И сказал:

— Ладно.

— Попробуйте столковаться с ним, — попросил начальник, — а мы друг друга не очень понимаем.

Хозяин гомузея начал толковать и разные секреты выпытывать, но Николай Иванович не очень-то поддавался. А начальник слушал в оба уха и улыбался. А хозяин то радовался, то сердился. Пока вот так они беседовали, пришел служилый человек, два раза ходил и вывалил на пол такую кучу денег, что начальник закричал:

— Ого!

Николай Иванович подумал, что, наверно, собрали со всего города ясак. А может, и со всего якутского царства. Хозяин сказал:

— Это тебе за моточки. Но ты уж нам отдай и копье в придачу, тебе ни к чему, и лук со стрелами. Я хотя их не видел, но за глаза покупаю; верю, что хорошие, исправные и подлинные шестнадцатого века. Пиши всю расписку в получении денег. — И сам придвинулся, заторопился посмотреть, как Николай Иванович учнет писать.

Николай Иванович подумал, что вместо старого копья можно еще поудобнее, получше изготовить на заводе у Никульчана. Копье тяжелое и не пригодилось ни разу. В промоине хорошо будет с топориком и остолом: ступеньки подрубать и остолом подпираться. Остол сделать с железным наконечником. Или рогатину: хороша и на зверя.

Написал расписку-грамотку обо всем: что деньги и копеечки царя Ивана продал в двух моточках по сту, и копье, и лук, и стрелы в колчане кожаном. Получил новых денег… Сколько сказали, столько и написал. Начальник сосчитал деньги, сказал:

— Верно. Можешь расписаться.

А деньги-то ему. Николай Иванович расписался и с начальником вернулся в тюрьму на тележке.

Там начальник сказал:

— Отпускаю тебя с уговором: уезжай к себе на Индигирку и не задерживайся. Получишь документ и зарплату за свою работу. Работал ты хорошо, даже отлично. Но у тебя теперь столько деньжищ, брат, что зарплата для тебя пустяк.

— Деньги твои, — сказал Николай Иванович и не тронул мешочки на полу. — Все твои. Уговор дороже денег.

— Спрячь, — сказал начальник, — и никогда не откупайся: плохой человек возьмет, хороший тебя за это посадит в тюрьму.

— Обменять бы на деньги, — сказал Николай Иванович. — Утащу ли?

— Не снесешь. Посчитай: полтораста рублей медью — пуд. А у тебя сколько сотен… знаешь?

— Не утащить. А что делать? Ума не приложу.

— Да, брат. Сочувствую… Сберкассы у вас тоже нет на Индигирке. И почтового отделения нет. А может, попробуем перевести почтой? Через полгода-год получишь. На какой адрес будешь переводить?.. Ну, куда, в какое место доставить и кому?.. Поточнее!

Но Николай Иванович молчал.

— Тогда сделай так: сколько сумеешь — тащи, остальные деньги сдай на хранение в сберкассу; я тебе помогу. Это, брат, свято: когда у вас откроют сберкассу или почту, выпишешь свои деньги, тебе пришлют. Или сам приедешь за ними, когда захочешь… Они в жиле все равно не понадобятся. Будут лежать в кубышке.

— Верно, — сказал Николай Иванович, но облегчения не почувствовал. — Уж больно мудрена Русь: денег дает помногу — и тут же отбирает за любую едишку, за ночлег, за подвоз… В Русском жиле ни одной копейки не истратили за четыреста лет, всегда деньги целы будут. А тогда к чему они? Все равно, что без них.

Начальник хлопнул себя по ляжкам, захохотал и долго смеялся.