Люди на болоте. Дыхание грозы

отшлифованное цевье, удивляясь легкости его, ударил раз, другой, взмахивал

цепом и бил, бил без конца. Одно было плохо: темновато в гумне,

приходилось бить наугад. Хочешь не хочешь, а надо было снова вешать цеп на

соху. К тому же вспомнилось, что под поветью лежит нерасколотый пень:

матери, видно, нечем растопить печь...

Он не выдержал, еще немного помахал цепом, как кнутом, просто так, для

забавы. Снова вышел на белую тропку, чувствуя неуемную силу в теле,

повеселевший. Под поветью яростно набросился с топором на смолистый пень,

бил по пню и пнем по колоде так, что даже в жар бросило. Кинул свитку на

сани, колол в одной рубашке, разламывал пень до тех пор, пока не остались

от него кривули да щепки.

Вскоре он уже шел с деревянной бадьей к колодцу, находившемуся на

границе его и дядьки Даметика усадеб. Надо было напоить коня. Бадью на

крючок очепа Василь не повесил, а кинул, крючок не стал закреплять - и так

не сорвется, не потонет. Во всем, что ни делал теперь, Василь будто хотел

показать свою ловкость, хватку.

Вытягивая бадью из колодца, откуда знакомо пахло мохом, трухлявым,

мокрым деревом и водой, он услышал, что от соседнего двора кто-то

подходит, и оглянулся. Это был не Даметик, шел плечистый молодой человек,

рябой, в военной одежде и зимней шапке с острым верхом.

- А, арестант явился! - поздоровался он, как показалось Василю, с

насмешкой. Василь заметил мельком: у того, кто подходил, от ботинок до

самых колен накручены черные обмотки, и ноги его похожи на грачиные.

"Надел ботинки - и форсит!" - с осуждением подумал Василь. Он не

столько узнал, сколько догадался, что рябой военный - Миканор, сын

Даметика, на днях вернувшийся со службы. Мать вчера среди других сельских

новостей помянула и эту.

"Арестант! Ну, и - арестант! А тебе какое собачье дело до этого!" -

мысленно отозвался на приветствие соседа обиженный Василь. Миканор же,

будто и не сказал ничего особенного, удивился:

- Ты чего это волком смотришь?

- А того... лучше быть волком, чем овцой... Чтоб не кусала всякая...

Василь взял за дужку бадью, не глядя на Миканора, отодвинул очеп в

сторону, собрался идти.

- Постой! - попробовал задержать Василя Миканор. - Нехорошо так, не

по-соседски. Еще и двумя словами не перебросились, а ты уже грызться

хочешь...

- А я к другим так, как они ко мне...

И Василь, показывая, что говорить больше не хочет, двинулся с бадьей к

хлеву. "Не по-соседски, видишь! А ты со мной - по-соседски? Думает, если

ботинки и шапку военную надел, то и обзывать всяким словом волен! Думает,

если человек из-под ареста пришел, то и плевать на него можно! .. - Василь

погрозил: - Скажи еще раз такое, плюнь! Увидишь".

2

Василь так и затаил бы злость на соседа, отрезал бы себя от него, если

бы этой встречей теперешнее их знакомство и закончилось. Но под вечер,

когда Василь притащился из лесу с возом дров, мать рассказала ему, что

приходил Миканор и просил зайти поговорить. Василь промолчал в ответ, но

по тому, как он недовольно мотнул головой, мать догадалась, что

приглашение не понравилось сыну.

Мать не стала допытываться, что же произошло между сыном и соседом, -

знала, что Василь все равно не скажет, - но не удержалась, чтобы и раз и

другой не упомянуть о Миканоровой просьбе, намеренно добавляя при этом

разные словечки, которые могли бы смягчить сердце сына. Сказала, что

Миканор очень хвалил Василя за хозяйственность и просил, чтобы он за

что-то не злился на него... Дед поддержал ее: не уважить соседа, не

разделить такую радость, как возвращение с военной службы, негоже...

И, однако, Василь пбшел к Миканору неохотно, ради того только, чтобы не

обидеть мать и не показать неуважение к соседу. Он решил - посидит

немного, поговорит о том о сем, исполнит материнский наказ и вернется...

Василь встретил Миканора во дворе - тот выносил из сеней ушат.

- Заходи. Сейчас приду... - бросил на ходу Миканор.

Он вернулся в хату, стряхивая воду с красных, видимо только что

вымытых, рук.

- Вот, брат, за хозяйство берусь... - Миканор вытер руки полотенцем,

засмеялся. - Забыл все, что умел. Сначала учиться надо!

- Не говори! - возразила Даметиха, суетившаяся возле печи. - Человек

подумает, что и правда! Не слушай его, Василько, смеется он...

- Эге, смеюсь! Хороши смешки! Паренку делать разучился! ..

- Не слушай его, Василько. Умеет, все умеет...

Даметиха стала собирать ужин. Перед тем как сесть за стол, Миканор

пригласил и Василя, но тот отказался. Несколько минут потом уговаривала

его -присоединиться ко всем Даметиха, однако Василь и на этот раз устоял,

сказал, что только сейчас поужинал дома. Даметиковы сели одни.

Наступила тишина: хозяева ужинали, а Василь, с виду серьезный,

степенный, стараясь держаться уверенно, пристально рассматривал

фотокарточки на стене.

Кроме пожелтевшей от времени карточки, на которой Даметик, молодой и

бравый, в страшной, лохматой, как стог, шапке тянулся рядом с кем-то

незнакомым, - карточку эту, говорили, старый Даметик привез еще с японской

войны, - было тут и несколько Миканоровых фотографий. Из них Василь раньше

видел только одну, - Миканор, стриженый, в гимнастерке с широким

воротником, был словно чем-то испуган. Василь, увидев этот снимок впервые,

удивился: что могло так напугать парня? Теперь рядом с этим снимком было

несколько новых - на каждом Миканор с товарищами, все подпоясаны ремнями,

в блестящих сапогах, с шашками.

- Это мое отделение... - сказал Миканор, хлебая борщ.

Василь все же чувствовал себя неловко, отчужденно и, рассматривая

фотокарточки, ждал только момента, когда можно будет, не рискуя обидеть

хозяев, уйти отсюда. Осмотрев карточки раз и второй, он уже намеревался

сказать Даметиковым, что пора домой, сделать кое-что по хозяйству, как на

дворе послышались шаги, говор. Первым шумно и весело вошел Хоня - "Батько

и матка". Он был в рваной свитке и рваной шапке, но и в этом обычном своем

одеянии казался прямо франтом: так ловко висела на плечах свитка, так лихо

держалась на макушке шапка.

- Вечер добрый в хату! Чтоб жилось и чтоб велось! - сказал он звонко и

твердо. - И тебе, Василь, добрый вечер! - добавил он таким тоном, будто

они только вчера виделись.

За Хоней появились его приятели - черный, хмурый, как отец, Петро

Прокопов и куреневский гармонист Алеша Губатый Петро что-то буркнул под

нос и остановился на пороге - широкой спиной почти совсем заслонил Алешу.

- Попали в самый раз! Будто, скажи v ты, знали, что к ужину! -

воскликнул так же весело Хоня и, не ожидая приглашения, как дома, подошел

к лавке и сел - широко, вольно.

Хозяева, как и полагается по обычаю, пригласили парней к столу, но Хоня

ответил за всех:

- Спасибо! Не надеялись, что так удачно прибудем, дома заправились

картошкой!..

- Поели! - подтвердил и Алеша, примащиваясь возле Хони.

- Поели или не поели, а посидели бы вместе, попробовали бы, чего бог

послал... - начала было Даметиха, но муж перебил ее:

- Было бы что пробовать, так небось уговорили бы какнибудь. А то вон

рассол один да картошка! Чарка хоть бы где-нибудь завалялась!

- Опоздали! - засмеялся Миканор. - Что было - выпили! ..

- Много ли там ее было! - сказала Даметиха. - Две бутылки всего!..

- Это мы знаем, охотники на горелку нашлись бы! Потому-то и не очень

спешили! - Хоня хитро взглянул на Миканора, перевел разговор на другое: -

Хотим вот Миканора с девками нашими познакомить, - он же, наверное, забыл