На Сибирском тракте

— Хорошо, хорошо, разберемся, — пробормотал Алексей Игнатьевич с ноткой неудовольствия в голосе. — Я понимаю ваше стремление, хоть чем-то показать себя. Я понимаю… Но вы должны подходить ко всему самокритично.

— Эх ты! — покачал головой Андрей Иванович. — Человек!.. Ну вот что… Если вы не уберете станки, я немедленно сообщу директору завода. Так, знаешь ли, и сделаю.

Алексей Игнатьевич напряженно кашлянул и быстро проговорил:

— Хорошо, я обдумаю ваше предложение.

Осипов ходил по цеху между станками, разговаривал с рабочими, отдавал распоряжения, а в голове все время проносилась мысль: «Согласится ли он со мной? Как бы не заупрямился, дурень». Какой-то второй голос услужливо подсказывал: «Ты его честно предупредил, ты все сделал, что мог». — «Да, я его предупредил. Но если он не уберет станки, доложу об этом директору. Могу и начальнику цеха. Не будет же начальник цеха действовать во вред производству!» — «Алексей Игнатьевич тоже не будет действовать во вред производству, тем более что он за этот участок отвечает. Земля в бывшей яме отлично утрамбована, и ты напрасно поднимаешь шум. Это могут воспринять как кляузу». — «Я никогда не был кляузником. Ошибался, но не кляузничал. Люди разберутся, что к чему».

Медленно шагая из одного конца цеха в другой под недоуменными взглядами рабочих, Андрей Иванович спорил сам с собой и в то же время успокаивал себя: «Ничего со станками не случится, земля под ними прочная».

Занятый своими мыслями, Осипов не заметил, как в цехе потемнело и по загрязненным стеклам окон потекли ручейки. Шума дождя не было слышно, его забивал многоголосый, неумолчный гул станков. Блеснула молния, и через секунду обрушился сильный удар грома.

«Еще дождя не хватало, — пробормотал Андрей Иванович, тревожно всматриваясь в окна. — Пусть сердится, а скажу этому Алексею Игнатьевичу, чтобы немедля станки перетащил. Какого черта, в самом деле! Церемониться больше не буду, по-стариковски поговорю».

Возле Осипова снова прошел молодой токарь в клетчатой спортивной рубахе. Его волосы были мокрые, а лицо, обмытое дождем, блестело.

— Ты чего по двору бегаешь? — на ходу спросил его Андрей Иванович. — Почему не работаешь?

— Я ходил станки смотреть, которые только что привезли, — ответил парень, идя рядом с мастером.

— Еще привезли? — громко и немного испуганно переспросил мастер.

— Да, еще привезли. Грома-адные!.. А что?

Андрей Иванович промолчал, повернулся и побежал к выходу.

На улице возле западных дверей обдирочного отделения стояли одна за другой шесть грузовых автомашин со станками. У передней машины были открыты борта. Рабочие пристраивали к кузову толстые деревянные брусья, по которым можно будет скатить станок.

Осипов облегченно вздохнул и быстро прошел к другой стороне обдирочного отделения. Там станки уже сдвинули с опасного места. Рабочие во главе с Алексеем Игнатьевичем, уставшие и мокрые, подкатывали последний станок к стене корпуса. Гроза еще бушевала, но дождь уже утихал, с неба падали редкие, холодные капли дождя.

Через несколько минут Андрей Иванович зашел в конторку начальника цеха. Остолорский, увидев его, заулыбался, пригласил сесть к столу и спросил:

— Как здоровье?

— Благодарствую, ничего.

— А мне сегодня некогда было поговорить с вами. Был у директора, а потом в обдирочном отделении. Станки, понимаете ли, не туда разгрузили. Когда-то, еще при царе Горохе, до революции в общем, недалеко от восточной двери обдирочного отделения яма была. Не знаю, кому и зачем она потребовалась. Потом ее завалили. Может, даже и вы помните. Так на это самое место станки поставили. Один станок во время дождя осел немного в землю. Видимо, ничего страшного во всем этом нет, но предосторожность не мешает. Нужно отдать должное Алексею Игнатьевичу, он развернулся быстро.

— Не очень уж быстро, — возразил Андрей Иванович. — Его предупредили, а он не обращал внимания.

— Да, он мне сказал, что старики говорили ему о яме. Но ведь, дорогой Андрей Иванович, со стороны-то все лучше видно, все кажется легче.

Остолорский помолчал и добавил:

— А яму эту надо основательно заделать, чтобы и помину от нее не осталось. Черт знает сколько дел, только успевай смотреть! Замотался, до невозможности замотался.

Но по всему было видно, что Авенир Львович не замотался и чувствует себя превосходно.

Остолорский еще немного помолчал, потом вынул из стола несколько листов бумаги и, показывая их Андрею Ивановичу, сказал:

— Вот составил план мероприятий на второе полугодие. Надо нам двигать вперед производство, нельзя на месте топтаться. В план вошли разнообразные вопросы, начиная с использования производственных площадей и внедрения новой техники, кончая рационализацией и изобретательством. Сегодня направим план директору. Посмотрите, как на ваш взгляд…

Последнюю фразу Остолорский произнес самоуверенно и даже немного игриво.

Андрей Иванович, усевшись поудобнее на табуретке, стал не спеша читать, иногда утвердительно кивая головой, иногда сдвигая брови и произнося скептически: «Гм».

Остолорский сначала сидел, улыбаясь и потирая руки, затем нахмурился, встал, прошелся солидными неторопливыми шагами по конторке и вышел в цех.

Прочитав до конца, Андрей Иванович проговорил: «М-да. Такие дела…» Вздохнул и задумался.

В плане мероприятий, составленном начальником цеха, кое-что казалось Осипову сомнительным, неосуществимым. Остолорский решил установить новые станки не только в обдирке, но и в двух других местах. Причем в дальнем углу цеха он думает разместить два больших токарных станка, а недалеко от выходной двери — три сверлильных. Лучше было бы сделать наоборот: для токарных станков там места мало. И кроме того, на этих станках, как указано в плане, будут обрабатывать тяжелые детали, а возить их через весь цех не имеет смысла.

Для того, чтобы выполнить такой план, надо намного увеличить число токарей высокой квалификации. А где их взять? Учеба токарей в цехе проводится плоховато, об этом все говорят. Вот тут-то как раз и следовало бы наметить что-то конкретное, а Остолорский отделывается общей фразой: «Широко организовать учебу токарей, пропаганду опыта передовых рабочих». А что представляет из себя это «широко»? Остолорский запланировал получить большую экономию средств от рационализации и изобретательства, но ничем это не обосновал. Темника для рационализаторов в цехе до сих пор нет, предложения внедряются очень медленно… Многое нужно изменить, чтобы получить от рационализации большую экономию, а Остолорский ничего об этом не говорит.

Начальник цеха ни с кем не посоветовался, составляя план, а его надо было бы обсудить в коллективе. Видимо, Остолорский захотел подать план от себя. Вот и получился такой недоносок. Остолорский знает, что планы так не составляют, и поэтому озаглавил свое творение: «Мероприятия по улучшению работы цеха».

Зачем же он показал его Осипову — человеку, которого он обидел и который, конечно, недоволен им? Разумеется, не потому, что Остолорский хочет знать мнение Андрея Ивановича. Он вообще не стал бы с ним советоваться, а сегодня тем более. Видимо, Авенир Львович стремится и в глазах Андрея Ивановича, так же как и в глазах директора, выглядеть дальновидным руководителем, работящим и простым человеком — душа нараспашку. Ему хочется казаться искренним. Начальник цеха понимает, что этого качества у него не хватает, вот и старается…

«Что же изо всей этой истории получится?» — стал соображать Андрей Иванович. Поступит планчик директору завода, а он когда-то работал начальником механического цеха и в молодости сам стоял у станка. Человек знающий. Сразу поймет, что Остолорский чепуху наплел. Конечно, ничего Остолорскому не будет, все знают, что в цехе он недавно работает и многого не освоил. Но все равно неприятно. Да, история!

В конторку вошел Остолорский и мрачновато посмотрел на мастера.

— Вы что, все еще читаете? Давайте.

«Сердится, — подумал Осипов. — А чего сердится? Думает, что я его критиковать буду. Я могу и не критиковать, да ведь ему же, дураку, хуже будет. Экий народ!»