Просто металл

Дежурный по бараку занимался заготовкой сухой щепы из единственной на все общежитие табуретки.

— Зачем же вы табуретку сломали? — поинтересовался Гладких, — Разве ее починить нельзя было?

— А чего ее чинить? Она целая была, — продолжая орудовать топором, возразил дежурный. — Только все равно на ней сразу больше одного человека сидеть не могут. Конфликты одни. А дрова сырые. Голову-то мне оторвут, если к концу смены горячей воды не будет.

— Ну хорошо, сгорит последняя табуретка, а потом что?

Рабочий кивнул в дальний угол барака. Иван разглядел, что на нарах, в освобожденном от сенников углу, уже не хватает двух-трех досок…

На полигоне Иван застал группу шурфовщиков. Не за работой, а у костра. Они тянули к огню озябшие руки и поглядывали время от времени на шурфы, из которых поднимался и сразу таял на фоне хмурого неба сизый дымок.

— Перекур или замерзли? — поинтересовался Гладких.

— Прохладно, — охотно согласился один из шурфовщиков, с любопытством разглядывая Ивана.

— Когда работаешь, ничего вроде, а так — холодно, — добавил самый молодой из рабочих. Мороз окрасил его щеки таким румянцем, и от всей его фигуры в ватной стеганке, туго перехваченной ремнем, веяло таким здоровьем, что Гладких не удержался от вопроса:

— Это ты-то замерз? А я, грешным делом, решил, что ребята не вокруг костра, а вокруг тебя погреться собрались.

Послышался вялый смешок.

— Это он старым теплом держится, — объяснил кто-то. Его только вчера с теплого места попросили. Отдохни, говорят, у разведчиков. Вот он и отдыхает.

— Это что же за теплое место? Кухня, что ли?

— Зачем? Экскаватор.

— Так, видно, он и там больше отдыхал. За здорово живешь не снимут.

Молодой парень с сердцем швырнул в огонь палку, которой ворошил костер. Брызнули искры.

— Отдыхал, говорите? — В голосе его звучала обида, — Да меня, должно, и сейчас с передовой доски снять забыли. Я, может быть, года полтора ни одного дня меньше ста восьмидесяти процентов не давал. Отдыхал!

— Интересно! — Иван присел рядом с парнем на бревно. — Выходит, и в самом деле ни за что сняли!

— Чтобы ни за что, так не бывает. Только снимают за разное. Я, к примеру, начальству не угодил. Ему, видишь ли, по графику машину на полигон выводить надо. А если у нее ремонт не закончен, как быть? Машина-то старая, паровая еще. Ему — что? Перед своим начальством отчитаться бы вовремя. А за простои потом я отвечать должен, да? Отказался, и все! На том и расстались. Пойдешь, говорит, шурфы бить, а то зажирел на машине. Мы, говорит, здесь двадцать лет назад никаких экскаваторов, кроме лома и тачки, не знали, — Пригрозил еще в спину. Новый начальник участка, говорит, вам гайки подкрутит.

Опять эти гайки! — досадливо поморщился Иван.

Пожилой рабочий спросил:

— А, часом, не вы ли этим самым новым начальником будете?

— Этим самым и буду. Гладких моя фамилия. Подойду? — пошутил Иван.

Пожилой шурфовщик неопределенно пожал плечами. Бывший экскаваторщик, сам здоровяк и, видимо, недюжинной силы парень, с уважением смерил взглядом могучую, как у борца, фигуру Ивана.

— Фамилия соответствует вроде, — сказал он. — Из ковалей или биндюжников?

Иван улыбнулся:

— Не угадал. Из армии я в сорок восьмом, сюда приехал, а до того студентом был. Но на слабость не жалуюсь, это верно.

Молодой, похожий на цыгана паренек, сверкнув черными быстрыми глазами, спросил с ехидцей:

— Надолго?

— Что — надолго?

— К нам — надолго ли, спрашиваю?

Иван понял.

— А это не от одного меня зависит.

— Это верно. Как начальство посмотрит.

— Я не начальство имею в виду, а вас.

— А мы что? Мы здесь тоже народ временный.

— То есть, как это — временный?

— У нас же здесь что-то вроде штрафного батальона. Или вы не знали? — лукаво глянул он. — Погорит кто-нибудь на прииске — его сюда. А кому-то из нас амнистия вроде. Обратно на прииск подается.

— Да, весело здесь у вас, как я погляжу, — покачал головой Иван. — Ну, а начальник смены где?

Чернявый переспросил:

— Это Лешка-то Важный? А черт его знает.

Пожилой все так же равнодушно сказал:

— Бутылку сменяет наш начальник смены, как полагается. А то спит уже, упимшись.

Гладких не понял:

— За что же ему полагается?

У костра засмеялись. Чернявый объяснил:

— Это у Палыча нашего приговорка такая. Он и про себя, если рассказывать начнет, то непременно скажет: «Подсадили меня в тридцать восьмом, как полагается…». А Лешка вон проветриться вышел. Сюда петляет.

Со стороны барака, не попадая на тропку и по колено проваливаясь в снег, брел начальник смены Алексей Важнов — без шапки, в распахнутой настежь телогрейке. Еще не дойдя до костра и не видя Гладких, он заорал истошно, стараясь придать своему голосу как можно больше свирепости:

— Чего расселись, распротак вашу так?! А ну, лезь по шурфам, пока ломом не вытянул!

У костра никто не шелохнулся, с любопытством поглядывая не на Важнова, а на Гладких. Начальник смены подошел, дыша тяжело и прерывисто. Небритое пунцовое лицо его и нетвердая походка не оставляли сомнений в его состоянии. Иван встал.

— Слушай, товарищ дорогой, иди-ка проспись. А потом уже появляйся на полигоне.

Тот остановил на Иване остекленевшие глаза.

— А т-ты кт-то т-такой?

— Иди-иди, — твердо повторил Гладких.

Важнов вдруг обмяк.

— А я что? Я зав-всегда п-пожалуйста.

Он опустился на снег и вдруг совершенно неожиданно взревел:

— Ой, да ты, калинушка!..

В этот же день — еще девять километров по зимнему бездорожью «в пешем строю», как он любил выражаться, — Гладких вернулся на прииск.

— Не то гаек, не то пороху не хватило, — комментировал исчезновение нового начальника похожий на цыгана парень.

— Точно, — поддержал его экскаваторщик. — Здесь отработался — пошел на новое место проситься, Быть Лешке нашим начальником.

Прошло два дня. Шурфовщики, больше по привычке, чем по чувству долга, продолжали ковыряться в мерзлой, земле, когда утреннюю тишину нарушил натужный рев тракторного мотора. Даже восьмидесятисильной машине нелегко было продираться сквозь заснеженные заросли кустарника.

— Интересно, — первым нарушил молчание черноглазый. — Леший здесь новую технику осваивает, что ли?

Пожилой шурфовщик, проработавший на разведывательном участке дольше всех — месяцев пять, — возразил:

— Начальство едет, как полагается. Четыре месяца назад мы километрах в трех отсюда шурфы били, так директор в тот раз тоже на тракторе приезжал.

— На персональном эс-восемьдесят, выходит?

— Вроде того.

Но это был Гладких. Он шел впереди машины, показывая трактористу дорогу. За трактором, тяжело переваливаясь с полоза на полоз, двигались огромные сани-волокуши. Груз на них оказался столь же разнообразным, сколько и неожиданным для шурфовщиков. Первое, что им бросилось в глаза, было кубометра два сухих дров — предмет несбыточных мечтаний каждого, кому доводилось дежурить по бараку.

— Вы что думаете, я и разгружать за вас буду? — раздался веселый голос Гладких. — А ну, поторапливайтесь, не задерживайте тракториста!

Шурфовщики ринулись к волокушам. Табуретки и тумбочки передавались сверху вниз, от одного к другому и исчезали в распахнутых дверях общежития.

— Да это же не трактор, а корабль Синдбада-морехода! — кричал цыган, заглядывая в матрацный мешок, набитый постельным бельем.

Но самый бурный восторг вызвал огромный титан.

— Вот это самовар, я понимаю!

— Василь, слышь? За тобой следом с экскаватора котел привезли!

— Зря тракторист горючее жег. Растопил эту штуку и шел бы себе под паром.

Чего стоило Гладких выбить все это богатство у директора прииска, они, конечно, не знали. Иван выторговывал каждую табуретку, каждую наволочку то в директорском кабинете, то у прижимистого, как все хозяйственники, заместителя директора по снабжению. Возможно, усилия его так и не увенчалась бы успехом, если бы он не пошел на маленькую хитрость. Иван пришел к секретарю партийного бюро и, как бы между прочим, сказал: