Божий поселок

Скудно светил единственный в переулке фонарь. Мальчишки из соседних домов, расположившись под ним, играли в карты. Заводилой, как всегда, был Раджа. Длинные, спадавшие почти до плеч, спутавшиеся волосы, рваная рубаха, ветхие брюки и шелковый платок, повязанный на шее, придавали ему вид романтического киногероя. Его громкий голос то и дело перекрывал общий шум.

— Ну как, хорош ход?!

— Ха! Разве это карта?

— Я вам покажу, мерзавцы, как нужно играть!

Он действительно все время выигрывал. Его противником по игре был Шами — худенький, стройный мальчик с умными глазами и выразительным лицом. Случайно он заметил, как Раджа вытащил припрятанную под деревом карту. Шами вскрикнул:

— Попался! Попался! Он, негодяй, плутует!

Раджа смущенно засмеялся.

— Ты что, обалдел?!

— Я видел, как ты вытащил карту! — весь дрожа от негодования, кричал Шами.

Раджа продолжал отпираться. Шами швырнул карты на землю и, надув губы, отвернулся.

—      Проиграл, так и нюни распустил,— поддразнил его Раджа.

—      Мошенник! Я никогда больше не буду играть с тобой!

—      Как это не будешь играть? А кто же будет отыгрываться?

—      Не собираюсь!

—      Ах, вот как! — разозлился Раджа. Оглядев с ног до головы щупленького Шами, он схватил его за шиворот. Шами попытался вырваться, послышался треск рвущейся ткани. Шами взглянул на Раджу покрасневшими от гнева глазами и влепил ему оплеуху. У Раджи помутилось в глазах. Он кинулся на Шами, и оба клубком покатились по земле.

Мальчишки ликовали, ободряя криками дерущихся. Шами был слабее Раджи, но проворнее. Он вывернулся из-под Раджи, уселся ему на грудь и придавил коленями его шею. Раджа перестал сопротивляться и лишь тяжело дышал.

В это время в конце переулка мелькнула чья-то фигура. Когда она приблизилась, ребята узнали Кале-сахиба. Он шел согнувшись, еле волоча ноги. Ребята громко закричали:

—      Кале-сахиб!

Он поднял голову и хотел продолжить свой путь, но, увидев дерущихся, остановился и бросился к ним. С большим трудом ему удалось разнять их.

Мальчики стояли тяжело дыша, все в пыли, оборванные. В тусклом свете фонаря они казались страшными призраками. Кале-сахиб внимательно оглядел их и, сделав злые глаза, замахнулся. Оба испуганно отпрянули. Кале-сахиба это рассмешило. Он удобнее обхватил небольшой бурдюк, который все время прижимал к груди, и пошел дальше. Ребята, осмелев, захлопали в ладоши и побежали за ним, крича ему вслед:

—      Кале-сахиб — пьянчуга!

—      Кале-сахиб — пьянчуга!

Кале-сахиб то и дело останавливался, обрушивал на ребят град ругательств и делал вид, что хочет погнаться

за ними. Дети бросались врассыпную, а потом, снова собравшись вместе, хлопали в ладоши и дразнили его.

Под фонарем остались только Раджа, Шами и Ноша. Раджа был подавлен. Он был вожаком мальчишек квартала, а Шами задал ему трепку на глазах у всех. Раджа пригладил спутавшиеся волосы, вытащил из кармана помятую сигарету и закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он извлек из кармана рупию и обратился к Ноше.

—      Пошли в кино.

Ноша обрадовано заулыбался.

—      На какой фильм?

Раджа, мстя Шами, ответил, глядя в его сторону:

—      Посмотрим «Багдадского вора». Клянусь отцом — первоклассный фильм!

—      А Шами не возьмем с собой? — попытался вступиться за товарища Ноша.

—      Идешь, так идем, а не хочешь — черт с тобой!—со злостью отозвался Раджа.

—      Можешь идти, обо мне не беспокойся. Мне нужно домой. Я не могу, как вы, шляться ночи напролет,— огрызнулся Шами и пошел прочь.

—      Эй, да послушай же!—крикнул ему вслед Ноша.

—      Оставь его! — резко оборвал Раджа.— Теперь никогда не возьму его с собой, паршивца.— И, осторожно поглаживая шею, добавил: — Свернул мне шею, негодяй.

Мальчики направились в кинотеатр. Около полуночи, когда они возвращались, посмотрев «Багдадского вора», переулок был погружен в непроглядную тьму. Стояла мертвая тишина. У фонаря, под которым они играли в карты, лежала, почесываясь, облезлая собака. Проходя мимо, Раджа пнул ее ногой. Собака жалобно заскулила и скрылась в темноте. Ее визг эхом прокатился по пустынному переулку. Ноша испуганно оглянулся. Но Раджа словно ничего не замечал.

—      Сильная картина, а?! Как здорово играет!—разглагольствовал он, театрально потрясая кулаком в воздухе и громко смеясь.— Клянусь отцом, мировой фильм!—повторил он, хлопнув Ношу по спине.

—      Тебе бы только кино! Как бы сейчас не было другого «кино»!—огрызнулся тот.

—      Если ты так боишься своей мамочки, зачем же пошел?— обозлился Раджа.

—      Больше никогда не пойду. Очень уж поздно кончается.

—      Э-э! Каждый день говоришь так! А завтра опять пойдешь как миленький!

Они остановились у дома Ноши. Он тихонько подошел к калитке, прислушался — ни звука. Осторожно толкнул калитку — заперта. Ноша на цыпочках вернулся к Радже.

—      Все в порядке? — спросил тот.

—      Калитка заперта,— с дрожью в голосе ответил Ноша.

—      Ну и что?

Оба на цыпочках подошли к забору. Дом, в котором жил Ноша, был похож на все окружающие — старый, покрытый черепицей, обнесенный невысоким забором. Раджа наклонился, уперся в забор руками.

—      Давай!

Ноша молча влез ему на спину, крепко ухватился за забор и, как обезьяна, ловко вскарабкался на него.

—      Ну, я пошел,— раздался снизу шепот Раджи.

—      Хорошо,— едва слышно ответил Ноша.

Раджа быстро исчез в темноте. Ноша сидел на заборе, прислушиваясь. Все было тихо. Тогда он спрыгнул во двор. Под ногами загремела консервная банка. Из дома послышался сонный голос матери:

—      Кто там?

Ноша присел на корточки и замяукал, подражая кошке. Мать несколько раз крикнула:

—      Брысь, брысь!

Прижавшись к забору, Ноша ждал, когда мать уснет. Он знал, что ему достанется, если она сейчас выйдет.

Ночь была прохладная Дул сильный ветер. Ноша стучал зубами от холода, но продолжал сидеть, ожидая, когда все успокоится. Наконец все стихло. В доме не было слышно никаких звуков. Мяукнув из предосторожности еще несколько раз, Ноша осторожно подошел к двери. Одна створка ее была открыта. Он заглянул в комнату. В углу тускло горела керосиновая лампа. Посредине, на полу, спал его младший брат Анну, немного поодаль — мать и старшая сестра Султана.

Ноша, как вор, тихонько пробрался в комнату и улегся рядом с Анну. Мать заворочалась. Со страха Ноша даже

не пытался влезть под одеяло, которым они обычно укрывались с братом. Он знал, что стоит даже во сне нечаянно коснуться Анну, как тот испуганно закричит, и все проснутся. Поэтому он лежал, не шевелясь, дрожа от холода.

Немного погодя раздался кашель Султаны. Она села в своей постели, посмотрела внимательно на Ношу, который лежал, притворяясь спящим, потом тихонько встала, подошла к нему и, укрывая, шепнула:

—      Эх ты, котенок! Укройся. Тебя и холод не берет!

Ноша открыл глаза и сердито взглянул на Султану.

—      Не таращь на меня глаза, а то разбужу маму,— шутя пригрозила она.

Ноша ничего не ответил, хотя и разозлился.

—      Ах ты, бессовестный! Заботишься о нем, а он еще злится!—голос ее прозвучал немного громче, но мать спала крепко. Она даже не пошевелилась. Ноша тоже лежал неподвижно, замерев от страха. Только когда Султана пошла обратно к своей постели, он пробормотал:

—      Вот подлюга!

Султана услышала, как он ее выругал, но сейчас ей не хотелось ссориться. Она молча улеглась в постель. Ноша еще немного поворочался с боку на бок и уснул глубоким сном.

В этот день он пришел в мастерскую с опозданием. Чаукидар Гулхан закладывал в нос очередную понюшку табаку.