Strawberry fields forewer

Лев Лобарев

Strawberry fields forewer

Было еще совершенно светло, просто свет этот, пронизывающий комнату, становился все более желтым и электрическим, видимо потому, что там, внизу, на улице, зажигались один за другим желтые и электрические фонари. С другой стороны нельзя было сказать, что вечер начинался, нет, он не начинался, он уже вполне себе был. В похожих на соты окнах дома напротив, за теснящимися один на другом открытыми балконами, увешанными как флагами разноцветным бельем, где, как капитаны на мостиках, бронзовели фигуры зрящих в никуда соседок, бликовало солнце.

Она стояла у окна, а он смотрел, как сквозь нее просвечивает вечер. Желтый электрический свет связывал их невидимыми силовыми линиями. Выглядело все совершенно нереально. Он подумал, что спит.

Много лет назад они были то, что называется «хорошие друзья». Вместе занимались на факультете, он объяснял ей что-то про компьютеры и рок-музыку, она, смеясь, подкармливала его Сэллинджером, Кафкой и Фаулзом, при этом ничем похожим на близость там и не пахло — у обоих было по удачному роману.

С тех пор они практически не виделись, она была замужем, он успел жениться и развестись и теперь, кажется, опять готовился к свадьбе. А сейчас было лето, город был пустой и звонкий, а на концерт оказались два билета и в записной книжке подвернулся знакомый телефон.

Оба были рады встрече. Концерт понравился.

Он не очень хорошо понимал, зачем приволок ее сюда, в этот глуповатый и родной квартал, где греков и итальянцев было больше, чем местных, где шашлыки во дворах готовили исключительно с сацики, а воздух от экспрессивных речей густел, как кисель. Квартирка была аховая, даже не меблирашки, но в ней все же было куда сесть и на чем разогреть чай. Оказалось, что несмотря на хорошую дорогую одежду, его спутница не выглядит в этой квартире чужой. Наоборот.

Молчание делало комнату полной бархатистого полумрака. Полумрак сплетался с желтым электрическим светом и от этого на плоскости ложились глубокие контрастные тени. Одна такая тень лежала у нее на плече и в какой-то момент она потерлась об это плечо ухом. Сережка уронила яркий зайчик и тень поспешно соскользнула вниз.

Ничего не ждалось.

Все было правильно и даже единственно правильно. Они неожиданно оказались частью совершенной картины и от их желания или нежелания слов, событий, поступков не зависело сейчас ничего. И это наполняло обоих невыразимым облегчением. Ничего не ждалось.

Можно было много думать о том, что могло бы быть, но все-таки никогда не было, о том, что они в сущности абсолютно чужие друг другу люди, но оба делают вид, что это не так и у них это получается, о том, что встречаться раз в несколько лет, и при этом с наслаждением проводить время вместе — это странно и хорошо, о том, в конце концов, что они не в силах понять законы, управляющие человеческими чувствами и привязанностями…

Но думать не хотелось вообще.

Потом она мягко поставила чашку, неслышно ступая босыми ногами вышла в прихожую. Он поднялся проводить. Уже в дверях, перед прощальным поцелуем в щечку, она улыбнулась, он тихонько, чтобы не разрушить движением тишину, кивнул в ответ, и она умиротворенно шагнула в длинный плохо отштукатуренный коридор.

Можно было быть уверенными, что следующие несколько лет они не увидятся.

Второй раз она пришла ночью. За открытыми окнами звенела несуществующая городская тишина. Он лежал почему-то без сна, глядя в мигающий потолок, и как раз в этот момент подумал, что в этих дурацких домах балконы на фасадах налеплены так, что перелезть с одного на другой можно без малейшего напряжения. И тут его отвлек звук.

Когда он повернулся к окну, она уже соскользнула в комнату. Прошла бесшумно к кровати и опустилась рядом с ним на покрывало. Склонилось насмешливое лицо — смуглая луна. Он не стал протягивать руку — побоялся, что ладонь пройдет насквозь.

Но потом перестал бояться.

Сон это или нет — было все равно.