Жизнь Нины Камышиной. По ту сторону рва

— Давайте не будем, — грубовато оборвала «королеву» Мария Николаевна и, взяв со стола папки с историями болезни, спросила: — Ну что, начнем, пожалуй?

— А нельзя ли, чтобы с нами пошла врач, которая вела этих больных до меня, — обратилась Анна к Спаковской.

— Она на больничном. Кстати, Виктория Марковна врач молодой. Надеюсь, вы ей поможете.

— Да, безусловно.

Сестра сказала:

— Надо бы зайти к Харитоньеву. Он собирается жалобу писать.

— Опять?

— Как всегда.

— Идемте к нему.

На кровати, укрывшись одеялом до подбородка, лежал пожилой человек с крупным мясистым лицом и читал.

— Что же вас сегодня беспокоит? — спросила Спаковская.

Харитоньев заложил страницу закладкой, засунул книгу под подушку, снял очки и только тогда заговорил. Конечно, изжога, которая его совершенно замучила. Лечащему врачу говорить бесполезно. Диетсестре тоже. И вообще, он чувствует себя все хуже и хуже. Вчера он температурил. Чем это вызвано? За последние дни у него увеличилась селезенка. Пусть Мария Николаевна не улыбается. Кажется, ничего смешного он не сказал. А если его не хотят лечить, — пусть так и скажут.

Он говорил долго, подогревая себя жалобами.

— Пожалуйста, запишите, — Анна заглянула в историю болезни, — Никанора Васильевича ко мне на прием.

Но Харитоньев не унимался. Поговорив о бессоннице, принялся жаловаться на своего соседа: на редкость неприятная личность. Пусть его переведут в другую палату.

«Уж вряд ли неприятнее тебя», — подумала Анна и ту же мысль прочла на лице сестры.

— Вы же сами просили двухместную палату, — сказала Мария Николаевна.

— Я не с вами разговариваю, а с доктором, — оборвал ее Харитоньев. — Я, как персональный пенсионер, имею право на особые условия.

— У нас есть свободная койка в пятиместной. Только на северную сторону, — невозмутимо предложила Мария Николаевна.

Харитоньев заговорил, голос его срывался. Как это расценить? Он приехал отдыхать. Он не позволит обращаться с ним, как с мальчишкой. Он напишет в ЦК. Он сделает это не ради себя, а ради других, пусть хоть у других будет отдых полноценным.

Ни один мускул не дрогнул на лице Спаковской. Она позволила ему выкричаться и, когда он, наконец, замолчал, как ни в чем не бывало спросила:

— Никанор Васильевич, а когда же выступите перед отдыхающими? — И, обращаясь к Анне, пояснила: — Никанор Васильевич — удивительный рассказчик.

— Да, — пробормотала огорошенная столь резким переходом Анна.

Мария Николаевна пренебрежительно фыркнула.

В дверь заглянула санитарка.

— Маргариту Казимировну вызывают к телефону.

Все облегченно передохнули. Спаковская на минуту задержалась, договариваясь с Харитоньевым о его выступлении. Когда они вышли из палаты, Анна спросила:

— Он действительно интересный рассказчик?

— Заговорит всех до столбняка, — сказала Мария Николаевна.

— Зачем же…

— Мы договорились на той неделе, потом перенесем, а там у него и срок кончится, — Спаковская засмеялась.

«Это надо уметь», — не без иронии про себя отметила Анна.

Поговорив по телефону, Спаковская сообщила: приехали из курортного управления, придется обход продолжить без нее.

— Покажите мой кабинет, — предложила Анна сестре. — Я хотя бы мельком просмотрю истории болезни. Десяти еще нет.

Войдя в большую светлую комнату, свой кабинет, Анна удивилась:

— Ведь здесь же свободно разместились бы четыре кровати. Разве нет в корпусе более подходящей комнаты для кабинета?

— Есть.

— Вы мне ее покажите, — Анна заглянула в историю болезни и, удивленно приподняв густые брови, проговорила: — Ну и ну! Харитоньеву 73 года. Да он великолепно сохранился.

— А как же! Туберкулеза у него нет и в помине, а каждый год отдыхает здесь.

— Почему?

Мария Николаевна в ответ только пожала плечами.

— Я слышала ваш разговор с начмедом о курящих медиках. Но у меня… — она вытащила из кармана папиросу и подошла к окну: — хроническая болезнь.

— Вы были на фронте? — спросила Анна.

— Да. С первого дня до последнего. А вы?

— Была. Простите за назойливость. Нам вместе работать. У вас есть семья?

— Есть. Я воспитываю племянника. Собственно, это даже не племянник, а пасынок моей умершей сестры. Я его усыновила. Такой занятный хлопец.

«Значит, мужа у нее нет», — решила Анна.

— Я хочу вас предупредить, доктор: у меня характер неуживчивый.

— Между прочим, и у меня неуживчивый. От сестер я требую безукоризненного порядка в отделении и исполнительности.

— Спаковская тоже.

«Что она этим хотела сказать?» — подумала Анна и, взглянув на часы, встала. Пора на обход.

Поднимаясь по лестнице, услышала снизу голоса. Разговаривали в гладилке, расположенной под лестницей.

Молодой девичий голос произнес:

— Глянь-ка — новый врач.

— А толку, что новый, — голос был хриплый и принадлежал явно пожилой женщине, — нам от этого не легче. Прилетела какая-нибудь птичка-курортница почирикать.

Анна оглянулась на идущую позади нее сестру. Лицо Марии Николаевны было непроницаемо. На Анну сестра не смотрела.

Надюшка сказала:

— Мама, пойдем погуляем. Сегодня воскресенье. Ты обещала в воскресенье со мной погулять, — девочка подошла к раскладушке, на которой Анна устроилась с книгой, и, склонив круглую головку с косичками-хвостиками к плечу, заглянула в лицо матери.

— Ты видишь, что я легла отдохнуть. Я устала.

— Ну, тогда в гости, — тянула Надюшка, — а в гостях ведь ничего не делают.

— Иди играй! У тебя есть новая посуда: угощай кукол. Пусть они к тебе в гости придут.

— А можно взять печенья и конфеток?

Получив разрешение, Надюшка подтащила стул к буфету и оглянулась: мать лежала с закрытыми глазами. Натолкав в карманы печенья и конфет, Надюшка отправилась в свой угол. Оттуда донеслось: «Пожалуйста, раздевайтеся, сейчас будем чаи гонять. Я предпочитаю домашний торт, у покупного крем пахнет мылом». Изобразив реакцию гостей громким смехом, Надюшка испуганно оглянулась: «Вы извините, — сказала она, — но я попрошу потише — наши соседи спят».

Анна не спала. «Пойти в гости? Не к кому, — раздумывала она, — хотя я здесь почти что месяц. В моем возрасте друзей не легко заводить. Но раньше-то я умела и за неделю подружиться. Вероятно, людям со мной скучно», — вздохнула Анна. Собственно, она и не успела как следует познакомиться со своими коллегами. Отделение, где она работает, на отшибе. Как-то врач Вера Павловна пригласила ее на чашку чая, но разве у нее, Анны, есть время? Чуть ли не каждый день, после работы, накормив ребят, она отправлялась на автобусную остановку, потом около часу тряслась в душном автобусе. Она уже проклинала себя за непростительную глупость: распродать мебель…

В Ялте она шла в мебельный магазин (ее разбирала досада: ах, если бы деньги — все было бы значительно проще), потом возвращалась на пропахнувший бензином ялтинский пятачок автостанции и, пытаясь спастись от палящего солнца под газетой, стояла в очереди. Потом снова тряслась в автобусе. Однажды в Ялте на набережной, усталая, забрела в маленький темноватый магазинчик керамики. В этот день у нее не было ощущения пустоты поездки. В ее сумке лежали: зеленый баран, коричневая птица с радужным гребнем на изящно вытянутой головке, пятнистый олененок на неправдоподобно высоких растопыренных ножках.

Анна открыла глаза, глянула на веселые ситцевые занавески и подумала: вот у нее и новый дом (сто раз в душе Анна благодарила Спаковскую: если бы не она, так быстро квартиру не получить), и в нем хорошо. Правда, немного пустовато.

Теперь можно и гостей пригласить. Но кого?

Больше других Анна была расположена к Жанне Алексеевне. Знающий врач, как будто умна, доброжелательна. Только она всегда точно в скорлупе. Говорят, она очень погружена в семейные дела.

Вообще-то, кажется, симпатичный человек и Вера Павловна. Лечит несколько по старинке. Но добросовестна, чуть ли не до педантизма. В один из субботних вечеров Вера Павловна зашла к ней, Анне, за каким-то советом. Несмотря на немолодые годы, Вера Павловна всегда хорошо одета, держится прямо, на ногах старомодные лакированные туфли с пряжками и широким небольшим каблуком. Видимо, она не прочь вечерок была посидеть, но как назло в Вовку и Надюшку словно бес вселился: они с таким грохотом возились на веранде, что гостья поспешно засобиралась домой.