Журавлиная родина

Алеша смотрел из окна вагона на светлые поля, на белые шапки пней и кустов и под стук колес размышлял о предстоящей охоте.

Было все взвешено и обдумано. Лабораторное задание в институте сдано досрочно, это давало три свободных дня. В туго набитом мешке — продовольствие, теплое белье, котелок и топорик на случай ночевки в лесу. В нагрудном кармане в резиновом чехольчике запасная коробка спичек и карта, рядом компас. На пояске маленький патронташ с пулевыми патронами.

Охотник ехал один. Гриша отказался под каким-то легковесным предлогом.

— На зайчиков? — приветливо спросил сосед-старик и добавил: — Самая пора по первой порошке.

Алеша считал себя вполне взрослым человеком и достаточно опытным охотником, но постеснялся сказать, что едет искать медведя, и выдавил хриплым от долгого молчания голосом:

— Да, на зайцев. Надо поискать.

Старичок придвинулся и доверительно сообщил:

— Вы бы к нам приехали, в Вяжищи. Медведя уйма. Все овсы посмяли, семян не собрать; нетель у соседа зарезали. А охотников — никого. Вот это охота! Как хлопнул — сразу медведь, а не зайчишка какой-нибудь.

Вяжищи были недалеко от Заборья, куда ехал Алеша. Но он опять ничего не сказал: настоящие «зверовые» охотники не болтуны.

На полустанке, где одиноко светил тусклый фонарь на деревянном столбе, Алексей соскочил на покрытую снегом насыпь, поправил на спине мешок и по шпале, перекинутой через канаву, вышел на знакомую тропинку.

Через час он подошел к маленькому домику и постучал в крайнее окно.

— Кто там?

Вспыхнула спичка, медленно засветились окна. Хозяйка в валенках на босу ногу вышла на крыльцо.

— Заходи, заходи. Не ждали тебя в будень-то… Гляди-ко, сколько снегу навалило, и все летит…

В комнате было тепло. Тикали ходики, время от времени из рукомойника звонко шлепались в таз тяжелые капли.

Алеша проснулся потому, что в избе посветлело. Неужели проспал? Он резко сбросил с кровати ногу и тут же успокоился — окна совсем черные, яркий, рыжий свет идет от печки.

Тетя Даша кинула на сковородку раскатанную лепешку; разом заскворчало сало и чудесно запахло свежим хлебом.

— Поспи часок. Куда торопишься? — ласково сказала хозяйка, отвернувшись от огня.

— Какой тут часок! И так без малого проспал, — обуваясь, деловито отозвался Алеша.

Хороши свежие лепешки, чай с молоком, картошка — такая горячая, что в руке ее не удержишь.

Чуть посинели стекла в окне, когда охотник вышел из дома. Деревня провожала теплыми огоньками и незлобным собачьим лаем. Снегопад давно прекратился, желтая полоска рассвета была совсем прозрачной.

Алеша оглянулся, посмотрел на подчеркнутые снегом линии карнизов и заборов, на мягкие очертания кустов и вспомнил отцовскую песню: «Как со вечера пороша выпадала хороша».

Пороша! Старинное русское слово, милое не только охотнику. Если снег падал днем или с вечера, а среди ночи прояснело и погода унялась, — это и есть настоящая пороша. Привычный глаз многое читает на ее белизне. Узнаешь, кто был здесь темной ночью или на рассвете и вот только сейчас скрылся, потревоженный шагами.

Четким узором простегнул заяц-русак деревенские огороды, осмелился пройти проулком под окнами у местного охотника. Здесь русак кормился мерзлыми кочерыжками на капустнике. За околицей к нему привязалась деревенская собачонка, но он легко обманул ее на гладком льду речушки, скинулся в ивняк и ушел к далеким гумнам…

По краю поля ровная строчка лисьего следа…

Алеша вошел в лес, остановился и заложил в ружье пули. Это было непривычно и как-то сурово. Ведь обычно он заряжал ружье дробовыми патронами.

Закинув двустволку за спину, он быстро пошел к дальним овсяным полям. С них лучше всего было начать обход.

Лениво просыпается день. Воздух прохладен, напоен запахом свежего снега и еще каким-то едва уловимым ароматом — размятой хвои или прихваченной морозом ягоды.

Очень тихо в лесу. Хорошо слышно, как на опушке повизгивают дрозды, за полем в деревне лают собаки, а там, где синяя кромка леса почти сливается с дремлющим небом, гукает паровоз.

Алеша рассчитывал, что медведь, перед тем как лечь в берлогу, зайдет на овсянище навестить несколько забытых на нем снопов, но, обойдя все поле, не нашел ничего; даже зайцы-беляки по первой пороше не дали следа.

Алеша заторопился к Черному озеру. Окруженное со всех сторон старыми вырубами и малинником, оно считалось у местных жителей медвежьим углом. Ягодницы жаловались, что часто натыкаются на следы медведей — разворошенные пни, свежий помет, изломанный, потоптанный малинник.

Охотник обошел озеро, полюбовался, как на середине плеса в дымящейся полынье ныряют черневые утки, и направился в старый елово-осиновый лес. Километра три прошел по узенькой просеке, перекрытой узловатыми ветками осин и мохнатыми лапами елей, и присел отдохнуть. Алеша немного устал, ведь дело шло к полудню. Рядом ласково булькал ручей, сушняка кругом сколько угодно — стакан чая утолит жажду и подбодрит. А подбодриться надо было.

Застучал топорик. Дятел на мгновение прервал шумливую работу, пискнула и вылетела из хвойной гущи синица.

Костер разгорелся от одной спички. Отметив это не без гордости, Алеша вытащил из мешка котелок, посвистывая, спустился к ручью и обмер. Под елями на неглубоком снегу совершенно четко виднелся след. Мощная подушка передней лапы, отпечатки задних, похожих на босую человеческую ногу, округлые пальцы, перед каждым прорезь от когтя.

Дело минуты запихнуть обратно котелок и раскидать костер, открыть двустволку и проверить патроны. И хотя Алеша знал, что ружье было заряжено, но так вернее.

Взглянув на часы, он передвинул на поясе нож, чтобы не стукался о ружье, поднял курки и, внимательно поглядывая по сторонам, двинулся по следу.

Медведь шел не торопясь, нога за ногу, обходил суковатые поваленные деревья и легко, одним прыжком перемахивал через голые стволы, не задевая лежащий на них снежный брус. След тянулся по прямой. Казалось, медведь направлялся в дальний угол «казенных кварталов». Однако, не доходя до Светлого ручья, зверь круто свернул в старую гарь.

Много лет тому назад большой пожар захватил этот торфянистый участок леса. Огонь повалил деревья и выжег огромные ямы. Прошли годы, гарь одичала, поросла малинником и частым ольшаником.

Отец, бывало, рассказывал, что медведь, прежде чем лечь в берлогу, путает следы — петляет, делает двойки, возвращаясь лапа в лапу назад, скидывается в сторону огромными прыжками. А этот — этот пока шел прямо, значит, ляжет не скоро. Но обойти всю огромную гарь просто невозможно, до вечера времени не хватит.

Алеша спустил курки, повесил ружье на плечо и полез в чащу. Было трудно пробираться сквозь колючий молодняк, перелезать через завалы и ямы. Удивительно, как тут прошел грузный зверь. За шиворот насыпалась колючая смесь из снега и древесного мусора, перчатки промокли насквозь, щека и глаз горели от хлесткого удара ветки. Один раз охотник зацепился за корень и с треском ухнул в какую-то яму. Подумалось, что зверь услышит погоню.

Чаща поредела, впереди появился островок леса, под ногами захлюпала вода. Разгребая заблестевшими голенищами сапог ледяную кашу, Алеша, облегченно вздохнув, вышел на сухую островинку. След вот он, но когти направлены навстречу. Двойка! Медведь прошел по своему ходу назад. Где он теперь? Может быть, вернулся в гарь, может быть, пересек остров, а может быть, лежит здесь, рядом, за стенкой елового подроста? Алеша стянул с плеча ружье.

Угрюмо молчал лес. Нахмурилось по-зимнему тусклое небо.

Алеше стало жутко. Хорошо бы бросить все и уйти домой. До просеки недалеко, а там напрямик по старому тележнику до Заборья рукой подать. Тетя Даша поставит на стол горячие щи, самовар. Можно никому и не говорить, что видел эти чертовы следы. Наткнешься на мишку, ранишь — поломает. Кто найдет охотника в глуши, на островке, в самом сердце большой гари? Сюда и летом-то люди не ходят.