Бухенвальдский набат

Игорь Смирнов

Бухенвальдский набат

Почему написана эта книга?

Было в Тюрингии, в восьми километрах от Веймара, место, овеянное поэтической легендой, – поросшая дубами и буками гора Эттерсберг. Здесь любил бывать великий Гете, здесь он обдумывал свои произведения, оттуда смотрел на светлые пейзажи милого края, на живописные леса, холмы, долины.

Кончилось поэтическое очарование этого края, когда в 1936 году нацисты стали возводить на горе Эттерсберг концентрационный лагерь для противников фашизма, и назвали его Бухенвальд (Буковый лес).

Бухенвальд официально не был лагерем смерти, как Освенцим, но 56 тысяч заключенных приняли здесь мученическую смерть от пыток и изнурения в бункерах, от пули в затылок, от голода и тяжелой работы. Здесь погибло более 8 тысяч советских военнопленных. Здесь был застрелен и сожжен в печи крематория вождь немецких коммунистов Эрнст Тельман.

Страшным местом на земле стала гора Эттерсберг.

Но и местом человеческого величия стала гора Эттерсберг, потому что 11 апреля 1945 года – при подходе американской армии к Веймару – подпольная организация Бухенвальда дала сигнал к массовому вооруженному восстанию, и более 20 тысяч заключенных, вышвырнув охрану, сами освободили себя.

Среди тех, кто отдавал приказ на штурм, был подполковник Советской армии Иван Иванович Смирнов, командир русского и чешского отрядов восставших.

О Бухенвальде, его подпольном движении, о восстании его узников написано много книг. Перечисление их заняло бы не один десяток страниц мелкого, убористого шрифта. Эти книги выходили в Праге, в Познани, в Вове, Берлине, Веймаре, Эрфурте, Амстердаме, Париже, Лондоне, Нью-Йорке, печатались на чешском, польском, немецком, голландском, французском, английском и других европейских языках. Эти книги выходили в Москве, Рязани, Иванове, Ростове-на-Дону, Новосибирске. Их писали бывшие заключенные Бухенвальда.

И почти все эти книги уважительно называют имя немолодого уже в то время и известного всему лагерю подполковника Советской Армии Ивана Ивановича Смирнова.

А сам Иван Иванович Смирнов, поселившись после войны в городке Семенове Горьковской области, где он нашел эвакуированных из-под Ленинграда жену и сыновей, не думал в эти годы ни о какой книге. Он вышел на пенсию и тихо жил на уединенной окраинной улице имени Бориса Корнилова. Товарищи по заключению и подпольной борьбе много раз убеждали его, что он должен, просто обязан написать свои воспоминания, раздумья и наблюдения о Бухенвальде, что он имеет право сказать свое слово о тайнах горы Эттерсберг. Но только в марте 1963 года Иван Иванович решился приняться за этот труд, и тогда на бумагу легли первые наброски.

Жаль, что время многое унесло из памяти И. И. Смирнова. Забыты ценные детали, подробности разговоров, споров, имена некоторых товарищей Но главное все-таки осталось – остался человек, который высоко, бескомпромиссно пронес через фашистскую неволю честь и гордость советского человека. Осталось убеждение, что человек может оставаться человеком в самых невыносимых условиях. Имена таких, как Иван Иванович Смирнов и его русские товарищи, чешские, польские, немецкие, французские собратья, связаны теперь навек, как имя Гете, с историей горы Эттерсберг.

Гора осталась в Тюрингии, но ничто уже не вернет ей славы очаровательного поэтического уголка. Теперь это место печаля и скорби, место торжественного молчания и почтительного поклонения, где говорит за всех колокол, установленный на пятидесятиметровой башне И башня, и колокол – это часть величественного монумента, возведенного на месте концлагеря Бухенвальда героям и жертвам антифашистской борьбы. И когда тяжелые густые звуки бухенвальдского набата растекаются по лесистым склонам горы Эттерсберг, они напоминают жителям Веймара и окрестных городов и деревень о том, что творилось здесь. Они поминают погибших – эти звуки бухенвальдского набата, они будят тех, кто успокоился двадцатилетним миром, они тревожат, призывают людей:

И книга Ивана Ивановича Смирнова – тоже одна из тревожных нот этого набата.

Ирина Сидорова

Глава 1. № 26674

– Los! Los! – кричат солдаты в черных мундирах, и мы, напирая друг на друга, мешками валимся из машины на землю. Нас тут же сбивают в кучу, окружают все те же черные мундиры. Но теперь можно глотнуть свежего воздуха, кинуть взгляд на синее небо. Полгода в тюрьме, несколько дней в вонючей теплушке да в этой тюремной машине с черным, нагретым на солнце верхом – это не шутка! Куда нас привезли – никто не знает. Перед нами массивные ворота, к ним справа и слева примыкают два приземистых каменных здания с решетками на окнах. Над воротами железные буквы: «Jedem das seine». Кто-то шепотом переводит: «Каждому свое» и добавляет крепкое ругательство. Кто говорит – не понимаю, оглянуться нельзя. Пожалуй, оглянешься и получишь прикладом по шее или по спине. Стой и не шевелись. Стой и смотри на железные буквы: «Jedem das seine».

Стой и смотри!

В долину сбегают синеватые лесистые горы, пахнет настоянной на солнце горьковатой дубовой корой, воздух чист и прозрачен, и его не хочется выпускать из груди. Тихо повсюду. Неподвижно стоят черные солдаты. Пробежав в помещение, сопровождавший нас начальник охраны с кипой бумаг вышел обратно, что-то крикнул солдатам, держащим нас в кольце. Те заметались, стали строить нас в одну шеренгу лицом к глухой желто-зеленой стене. Руки приказали положить на голову. Тут же переводчик:

– Кто скажет слово, или оглянется назад, или повернет голову, или опустит руки – смерть!

По трое-четверо стали вводить в здание. Я где-то в середине шеренги и вместе с остальными стою неподвижно, с руками на голове, уставившись глазами в грязно-желтую стену. В глазах темнеет, ноги затекают. Стой и думай!

Я стою и думаю. Думаю над словами: «Jedem das seine». Да, действительно, каждому свое. Там, за воротами, нам уготована каждому своя доля. И у каждого за плечами своя судьба.

Нас здесь стоит больше двадцати, все военнопленные. Далеко на Родине уже больше двух лет идет война, немцы накатывались огромной лавиной и доходили до Москвы, до Сталинграда, а теперь их гонят на всех фронтах, и наша армия перешла через Днепр. О, мы все знаем! Не все, конечно, но самое главное!.. А мы выброшены из войны. Сколько немцев уничтожил бы за эти два года каждый из нас! А мы здесь усыхаем от голода, подыхаем под сапогами фашистских солдат, и теперь, говорят, нас привезли в лагерь, откуда не выходят живыми. Что может быть горше такой судьбы! И это я принял ее, я, кадровый командир Красной Армии! Я, который свою жизнь начинал вместе с этой армией, когда в девятнадцатом году после окончания нижегородских пехотных курсов отправился бить Колчака в Восточную Сибирь! Я, который прошел длинную служебную лестницу от командира взвода в пехоте до начальника артиллерии дивизии! Я – коммунист, подполковник – стою здесь, держа руки на голове, покачиваюсь от голода и усталости и жду, когда мне объявят мой смертный час! Стою,глотаю сухой ком в горле и никак не могу его проглотить.

Подошла моя очередь. Страха уже нет. Все равно. Вхожу в канцелярию. Канцелярия как канцелярия. Массивные столы, ящики с карточками, папки с бумагами. За столами люди в одинаковых полосатых куртках, с номерами на левой стороне груди, как-то смешно остриженные. Расспрашивают деловито, но не злобно:

– Смирноф? А имя – Иван?

Говорят вроде бы понятно, а не по-русски:

– За что тебя в тюрьму посадили?

Что мне скрывать? Все равно, кажется, конец жизненному путешествию…