Журавлиная родина

Алеше ничего не надо было решать, он подручный в этой охоте, ученик. Странно все обернулось. Поехали на выходной зайчиков пострелять, а тут рысь, хищник. Опасный или нет? Спрашивать неловко. Дядя Павел подумает, что трушу. Не пришлось видеть живую рысь даже в зоологическом. На картинках видел: уши кисточками и хвост короткий, глаза злые. Жалко, что ушла! Ребятам бы сказал — так, небрежно: вчера с дядей Павлом рысь стукнули, порядочную. Мама сначала бы удивилась, а потом испугалась. Наденька — сестренка, поди, не знает, что такие и звери есть под Ленинградом. Вспомнил! В газете было: «Происшествие… Смертельная схватка. Разъяренный хищник бросился на охотника, оскалив клыкастую пасть…» Ну ее к черту! Хорошо что ушла в эту дыру.

— У тебя фонарик с собой? — спросил Павел Кузьмич.

Он думал иначе. Бывал в каменоломнях. Если второго выхода у шахты нет — рыси деваться некуда. Затаилась где-нибудь. Надо сразу стрелять, навскидку, как на стенде. Алеша в поезде фонариком хвастался, особенным — можно и красный и зеленый свет дать. Мальчишка еще совсем. Пригодится фонарик. Только одному и светить и стрелять не выйдет. Пусть парень идет позади и светит. Жадая надо оставить. Хозяин рядом — бросится сразу, склубятся… как стрелять? Противно, конечно, в подземелье лезть. Оставлять тоже нельзя. Когда еще такой случай выйдет?

— Есть фонарик — в рюкзаке.

— Достань-ка. Пойдем.

— Куда?

— Туда, — показал на пещерку Павел Кузьмич, — иди сзади. Вперед не суйся, свети внимательно во все щели и не торопись. Жадая хорошо привязал? Не сорвется?

Вход в каменоломню оказался узким. Пришлось откинуть несколько камней. Глыбы плитняка, как живые, грохоча и подпрыгивая, катились вниз по склону и затихали на речном льду. Павел Кузьмич лег на снег и стал прилаживаться, как бы удобнее спуститься в пещеру. Жадай завыл в полный голос и завертелся на привязи. Не поднимаясь, охотник повернулся и прикрикнул на собаку.

Высокие резиновые сапоги смешно поболтались в воздухе и скрылись. Алеша просунул голову в яму.

— Спускайся смело, тут невысоко, только встать, — глухо донеслось из черноты.

Пещера начиналась узким коридором. Алеша засветил фонарик. Охотники миновали коридор и попали в высокую пещеру, похожут на комнату. Здесь было душновато и неприятно пахло. При входе на большом камне стояла керосиновая лампа. Пыльная, ржавая, но со стеклом и остатками керосина.

Павел Кузьмич носовым платком протер стекло, подул в него и зажег фитилек. Вокруг посветлело. Влажно заблестел высокий свод потолка. Вдоль стен дощатые постели с черным от времени сеном. Ближе к середине стол из большой тонкой плиты и вместо стульев деревянные ящики. В нише навалом позеленевшие винтовочные патроны, немецкие ручные гранаты с длинными деревянными ручками и винтовка без приклада.

Алеша протянул руку к винтовке.

— Стой! — удержал его Павел Кузьмич. — Не тронь! Ничего не тронь — все поржавело, нарвешься на какую-нибудь гадость.

— Кто тут жил?

— Партизаны, наверно. Видишь кусок газеты? Интересно, какой год… Тысяча девятьсот сорок третий… Наша, русская. Сводка напечатана. Добывали, значит, свою газету. Или сбрасывали им. Погаси фонарик, побереги, с лампой пойдем — тут ветра нет. Держи. А ведь это падалью пахнет. Откуда она здесь? Тьфу пакость! Пошли дальше.

С ружьем на изготовку, не снимая пальца со спускового крючка, Павел Кузьмич шел впереди, внимательно осматривая все закоулки. Рыси не было. Осталась одна расщелина, глубокая и, видимо, с поворотом.

— Подними лампу повыше, — распорядился Павел Кузьмич и решительно шагнул вперед. — Смотри-ка! Тут еще «комната».

Вторая «комната» была поуже и пониже, и стенки не такие ровные, все в трещинах и с отнорками. Надо было осмотреть все. Не дошли еще та до середины «комнаты», как лампа затрещала, вспыхнула ярко и погасла.

— Зажги фонарик.

— Сейчас… Подождите… Вот черт!

— Что такое?

— Оставил в первой пещере на столике.

— Ничего, лампа еще погорит, это она так. На спички, слышишь?

Алеша протянул руку туда, где стучал коробок, неловко ткнул его пальцами и уронил.

— У вас есть еще спички? Уронил.

— Нет. Буду стоять на месте, а ты пошарь.

Алеша опустился на колени и принялся водить руками по сыроватому, покрытому щебенкой полу. Неподалеку зашуршало и посыпались мелкие камешки.

Неужели рысь пошла? Бросится в такой темноте, стрелять нельзя, голыми руками не отбиться.

— Не бойся — не рысь, — прозвучал голос Павла Кузьмича, — камни со стен сыплются.

— Знаю, что близко нет. Глаза бы светились. Она ведь кошка, у них ночью глаза что фонари.

— Чепуха! У зверей глаза только отсвечивают, а здесь видишь какая темь.

— Дядя Павел, могут здесь быть зубы?

— Какие зубы?

— Настоящие, большие. У меня под рукой. Стойте! Спички… Сейчас зажгу.

Пощелкивая, неохотно загорелась лампа. На полу — кости, клочки шерсти, череп с острыми зубами. Павел Кузьмич повертел его в руках и удивился:

— Волк! Здоровенный. Залез сюда раненый или по старости и пропал. Пошли дальше, пока опять не погасла.

Охотники осмотрели все до самого тупика, все, кроме самых узких и извилистых щелей. Рысь исчезла!

— Вернемся за Жадаем, — решил Павел Кузьмич, — собака сразу покажет, куда делась проклятая животина.

Обратный путь прошли скоро. Оставили лампу в первой пещере, захватили фонарик, под радостный рев Жадая выползли из пещеры и вдоволь надышались чистым морозным воздухом.

Теперь Жадая вел на поводке Алеша. Вот коридор при входе, место, где ждал Павел Кузьмич, рукавицы, брошенные им на приполке. Злобно взревел и прыгнул на стену гончак. Алеша поднял фонарь. Высоко в нише вспыхнули два зеленых глаза, яркие, неподвижные.

Приходилось ли вам стрелять в комнате? Если приходилось, вы поймете, какой это сильный гул, как больно хлещет по ушам выстрел. Тяжелый зверь мягко скользнул по камню и лег на ноги Павла Кузьмича. Жадай щукой кинулся на недвижного врага.

Охотники не сразу пошли домой. Развели костер и вскипятили чай.

Алеша смотрел на розовую закатную зарю, на спокойные синие снега и на рысь. Большая кошка с темными и четкими пятнами на светло-рыжем меху протаяла снег и казалась плоской. Говорить не хотелось, подрагивала в руке кружка.

Тимофей

— Просто смешно, Гришка, что мы не можем убить медведя, — сказал Алеша и потрогал незнакомые еще с бритвой усики, что служило у него признаком душевного волнения. — Охотимся не первый год, не новички, и медведей в наших местах немало, а удачи нет. Рассказывал батька — били их в старое время возле нашего Заборья до десятка в год.

— Что же их теперь не бьют?

— Непонятно. За последние годы небольшого медведя подкараулили на овсах, ныне в марте военные охотники добыли медведицу, двух живых медвежат из берлоги взяли. Вспомни, в Заборье рассказывали: под самой деревней звери ходят — то пастух заметит, то женщины в малиннике наткнутся, то агроном в овсяном поле. Видел, как дальняя нива была помята? В лоск уложена, все метелки пососаны!

— Тоже мне медвежатник нашелся. Купи себе рогатину и броди по лесу, ожидай случая с Михаилом Ивановичем переведаться.

— Рогатины мне не надо — ружье есть. А медведя — найду обязательно. Если снег выпадет рано и застанет зверя на ходу, можно будет найти берлогу или хоть обложить зверя в кругу. Как хочешь, а в этом году попробую; поскорее бы снег выпал!

— Пустое, Алексей, задумал. По порошке лучше зайчиков погоняем.

Первый снег выпадает всегда негаданно, когда еще и не думается о зиме. Выйдешь на улицу и удивишься: под фонарем и в светлых полосках автомобильных фар струится какой-то беловатый дождь. Протянешь руку — и ладонь чувствует легкие уколы снежинок. Надо хорошо приглядеться к ним, чтобы увидеть, какие это чистые, ладные звездочки.