Трудный переход

Он только что пришёл с работы в барак. А тут уже располагались новички. Генка буквально застыл от изумления, когда увидел среди них Храмцова.

— Что, не узнаёшь? — спросил его Корней. Он смотрел на Генку, строил ему гримасы и подмигивал красным веком.

Генка не отвечал. Он ждал, что тот ещё скажет. При первом взгляде на Корнея Генке мгновенно вспомнилось прошлогоднее лето на ремонте железнодорожного пути в Забайкалье. Рыли тогда котлован под мост, жили в каменной красной коробке, полуказарме. Корней ссорился с молодыми парнями — комсомольцами. А потом его вдруг не стало. Почему исчез Корней, знал только один Генка. Но он никому не сказал тогда, как Храмцов вытащил ночью деньги у чахоточного счетовода. Больше того, Генка что-то такое говорил этому человеку о себе, когда они сидели в железнодорожном буфете на станции. Что говорил, припомнить сейчас трудно. Генка был пьян, да и не думал он тогда, что ещё когда-нибудь увидит это крошечное безволосое лицо. Сейчас оно казалось ему отвратительным.

— Богатым, видно, стал, — продолжал Корней, разглядывая Генку.

Он тоже хорошо помнил, как этот парень его выручил — не сказал никому о краже. "А если бы сказал и артель про это узнала, то была бы мне труба", — думал Корней. Однако вместо чувства благодарности семейский испытывал раздражение. Ему тоже не понравилось, что на этом глухом лесоучастке у него оказался знакомый, который кое-что о нём знает. Необходимо было сейчас же и по возможности точнее установить, как этот человек к нему относится. "Парень молодой, может сболтнуть лишнее", — начал было думать Корней. Но тут ему припомнилось, как он напоил его тогда пьяным в железнодорожном буфете. "Он кого-то убил или собирался убить в своей деревне, этот парень". Корней сейчас же вспомнил и некоторые детали их тогдашнего разговора. Он звал Генку с собой во Владивосток, а потом, когда тот с пьяной откровенностью рассказал о себе, семейский постарался от него отделаться. У Храмцова своих грехов было больше чем достаточно… А теперь, возможно, они смогут договориться: знай, что знаешь, и держи язык за зубами…

— Сознательность показываешь? — начал снова Корней, вкладывая в эти два слова вполне определённый смысл: "показываешь сознательность" — значит только для видимости стараешься, подделываешься к новым порядкам.

— А что? — со злом сказал Генка.

— Да ничего, — засмеялся Корней. — Пойдём-ка лучше в столовку. Где у вас тут кормят-то? Только выпить у меня теперь не на что… — Семейский явно намекал на их разговор за выпивкой в железнодорожном буфете, и Генка понял, что Храмцов ничего не забыл…

В тесной кухне лесоучастка новые рабочие получали ужин — подходили с мисками к кипящему котлу. Храмцов смирно стоял вместе со всеми. Генка, получив свою порцию, жадно, обжигаясь, ел; он торопился скорее управиться с ужином, чтобы затем наедине подумать, как ему дальше держаться с Корнеем. В это время в кухню вошёл Демьян Лопатин. Радостное оживление было на лице забайкальца, когда он поздоровался с Генкой. Парень хмуро кивнул: "Не сказать ли Демьяну о семейском?" — подумал он. Или, может быть, Лопатин даже и не узнаёт его? Но Демьян, заметив Корнея, уже подошёл к нему.

— Ты, паря, откуда взялся, давно тебя не видел, — с усмешкой и нескрываемым подозрением спросил Лопатин Храмцова.

Корней повернулся к нему. В его глазах только на один миг мелькнула растерянность. Корней и не подозревал, что вместе с Генкой может быть этот широкоплечий, чуть прихрамывающий забайкалец-партизан, с которым Храмцову приходилось уже раньше сталкиваться, и он его опасался. Потом Корней подумал, что ведь Генка и тогда, в Забайкалье, держался вместе с Демьяном. На лице семейского появилось угодливое и даже льстивое выражение.

— А-а, это вы, товарищ Лопатин, узнаю, как же. Вы что же, начальник здесь? — заговорил Корней.

Демьян смотрел на его безволосое лицо, на сухую, птичью головку, и радостное оживление после свидания с Палагой покидало его. Словно этот человек одним своим появлением испортил так хорошо начавшийся день.

— Я спрашиваю — как ты попал сюда? — сухо перебил Корнея Лопатин.

Семейский принялся объяснять. Что же тут непонятного? Он всё время работает на строительстве и на ремонте железной дороги. Случайно попал по вербовке на лесозаготовки, но это не по нем. А сейчас услыхал, что здесь строят узкоколейку, и нанялся. Всё очень просто…

— Я тебя хорошо запомнил, — сказал Демьян, выслушав Корнея. — Ты почему тогда убежал? Тебя искали.

— Это с моста-то? Зарплата мне была неподходящая, в других местах больше платили…

Генка, покончив с едой, настороженно вслушивался в то, о чём говорили между собой Корней и Демьян. Он опасался, как бы Корней о чём-нибудь не проговорился, боялся, что упомянут его имя. Но ничего этого не было. "Не буду говорить Демьяну", — решил Генка.

Корней же многословно объяснял Лопатину, где он до этого был и что делал.

— А ну, давай документ, — сурово потребовал Демьян у семейского.

Он смотрел в бумажку. Корней Храмцов, уроженец одного из сел в Прибайкалье. Подписи. Печать. Всё было на месте.

— Ну, смотри, — строго сказал Демьян, отдавая бумажку.

— Мы без обману, — всё ещё льстиво, но явно приободрившись, ответил Корней.

Демьян подошёл к Генке.

— Ты за ним поглядывай, — кивнул Лопатин в сторону семейского. — Это жулябия известная.

— Ладно, — сказал Генка.

Он отвернулся от Демьяна, вышел из барака наружу и недовольно чертыхнулся. Смотря на него сияющими глазами, шла к нему по тропинке в снегу Вера Морозова…

Вера с отчаянием в голосе умоляла Генку послушаться её совета. Курсы десятников, на которые она его записала, на днях начнут занятия. Если Генка сейчас же поедет в Иман, то окончит их в августе. Как хорошо! К началу будущего лесозаготовительного сезона он станет уже десятником! Вера готова была пожертвовать всем для любимого человека — даже возможностью с ним встречаться.

Но на эту высшую, по её мнению, жертву Генка почему-то не хотел идти.

Они сидели за углом барака на брёвнах. Были уже сумерки, начинало подмораживать, но в воздухе после тёплого дня всё ещё разносился запах тающего снега. Генка сидел мрачный, нахохлившийся. А рядом с ним Вера — лёгкая, маленькая, в ватнике и шапке. Под шапкой её хорошенькое личико нахмуривалось, и на нём появлялось даже страдальческое выражение.

— Гена, — говорила она, — ну почему ты не хочешь ехать? Из нашего леспромхоза вас будет десять человек, вам устроят торжественные проводы. Не забывайте, мол, возвращайтесь к нам… Да это, вероятно, и в самом деле прекрасно и хорошо. Вы поступаете в леспромхоз чернорабочими, становитесь лесорубами, вас замечают, за хорошую работу посылают на курсы десятников. Вы учитесь с полным сознанием того, что добились этого своим трудом и имеете на это право, заканчиваете курсы и возвращаетесь в пославший вас леспромхоз. Здесь вас встречают товарищи — дружески, но и почтительно, как — "младших командиров производства"…

Вера в самых радужных красках описывала Генке эту картину. Она положила руку ему на плечо. А он с каждой минутой мрачнел всё больше. Убеждая его, Вера упомянула о проводах. Генку это сразу же насторожило.

— Какие ещё там проводы? — спросил он подозрительно.

— А как же, — сказала Вера. — Вас будут провожать дирекция, профсоюз, партком…

"Дирекция, партком!" — испугался Генка. Он старается сделаться как можно незаметнее, а его начнут выдвигать, показывать. Да его же тогда непременно узнают! Узнает Егор Веретенников, а потом и другие.

— Нет, — покачал головой Генка. — Я не поеду на курсы.

— Но почему? — умоляюще проговорила Вера.

Почему? Чёрт возьми! Да разве объяснишь этой девчонке, почему он не хочет ехать на курсы! Когда летом, в охотничьей избушке, Генка обнимал и целовал Веру, у него были на неё виды. С её помощью он мог сделаться старшим рабочим, а затем десятником. Так он думал тогда. Потом он увидел на просеке Веретенникова и сибиряков и не посмел к ним выйти. Теперь ему приходится таиться. И оттого, что ему страшно открыто и смело выйти на люди, он видит во всех окружающих его своих возможных врагов. Генка рассчитывал, что курсы начнутся позднее, тогда, может быть, уедут из леспромхоза крутихинцы. Он узнал через Веру, что они завербованы до весны. А может быть, всё же рискнуть? Уехать на курсы в Иман — и дело с концом! Но упоминание Веры о проводах его опять остановило. Одни проводы здесь Генка в прошлом году уже видел. Посылали куда-то рабочих-ударников. Было собрание. Каждый рабочий выходил и говорил, что он думает делать. Вот таких-то именно проводов Генка и боялся. Он думал, что ему и дальше надо выждать — остаться пока подольше в тени и не высовываться наружу.