Человек находит себя

Гречаник слушал и хмурился. Ярцев выступил после всех.

— Подведем итог, — сказал он, погружая в волосы растопыренные пальцы. — Кажется, согласились: бракеров не надо. Изживают они себя. Совесть — вот наш неумолимый бракер. И разве не мы, коммунисты фабрики, должны заботиться, чтобы мебель, которую делаем, нашему же брату-рабочему жизнь украшала, чтобы хорошее настроение, радость доставляла, а не огорчения. Можем мы это сделать? Еще как! Рабочий взаимный контроль! Отвечает за качество сам рабочий, за себя и соседа, а мастер — за весь цех. Трудно будет, мешать будут нам, возможно, но своего мы добьемся! Как скажете, товарищи?

— Правильно! — послышалось из рядов. И это «правильно» болью отдалось в голове Гречаника…

Домой после собрания он не пошел. Долго сидел в своем кабинете. Но чем больше обдумывал положение дел, тем больше находилось доказательств, что прав он, а не сторонники рискованного эксперимента. «Я пока доказать не смог, пускай это сделает время. Все равно увидят, как заблуждались!» Но тут же вспоминались возгласы недовольных на партийном собрании…

Гречаник встал, громыхнул креслом. Ушел в цех.

Работала смена Шпульникова. Мастер метался от станка к станку. Рабочие носили и сваливали возле склада детали. Гречаник долго перебирал их. Подозвал Шпульникова.

— Смотрите, что вам подсовывают, — недовольно сказал Гречаник, подавая Шпульникову брак.

Тот разводил руками.

— Ну прямо хоть стой, хоть падай! Вот… Разве два бракера поспеют? Добавлять надо. Иначе погибель, вот…

И скоблил щеку.

Гречаника злило, что неожиданная поддержка его теории пришла от Шпульникова, мастера, которого он не любил за неопрятность и даже считал бездарным. «Неряха, даже побриться не может…»

— Подождите, скоро взаимный контроль вам организуют, — раздраженно сказал он и подумал: «Почему я не сказал — организуем? А, да не все ли равно!»

Дома он отказался от ужина. Попросил только чаю и долго сидел, помешивая в стакане ложечкой. На тревожный вопрос жены, не случилось ли чего на фабрике, ответил:

— Просто устал… — Залпом выпил остывший и показавшийся приторно сладким чай, ушел к себе. Убрал чертежную доску с приколотым к ней чертежом, достал стопку бумаги, сел за стол, написал на первом листе крупными буквами: «Мероприятия по введению рабочего взаимоконтроля». Потом поставил цифру 1, возле нее крупную, набухшую чернилами точку и задумался…

Мимо станции, не останавливаясь, прошел скорый поезд. В ночной тишине долго слышался стук колес. Потом он затих. Ветер донес высокий, протяжный свисток паровоза, после еще один, чуть слышный.

Гречаник откинулся на спинку стула. Снял очки, провел по лицу рукой. Щуря близорукие глаза, долго протирал запылившиеся, захватанные пальцами стекла очков, просматривал их на свет перед настольной лампой.

Ветер встряхивал за окном ветку рябины. Освещенная из комнаты, она казалась желтой, как осенью.

Сзади к Гречанику неслышно подошла жена и положила ему на плечи руки.

— Ты бы поужинал все-таки, — ласково сказала она, — нельзя же так.

Он долго не отвечал. Все не сводил глаз с ветки рябины. Потом, словно очнувшись, устало проговорил:

— Ужинать? Нет, нет… Впрочем… завари мне, пожалуйста, на ночь черного кофе. Только — покрепче.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Валя Светлова познакомилась с Таней в цехе, когда принесла Алексею обещанную книгу. Таня ей понравилась, и очень захотелось сойтись с нею поближе.

Они встретились снова на другой день в фабричной столовой.

Валя рассеянно доедала остывающий борщ. Таня заняла место за соседним столиком.

Одолев борщ, Валя отодвинула тарелку. Сидела, облокотясь на стол, и катала в пальцах шарик из хлебного мякиша.

На Танином столе не оказалось соли. Таня поискала глазами.

— Вам соль? — спросила Валя и, встав с места, принесла солонку. — Здесь постоянно недосаливают. — Она подсела к столу.

Лицо у Вали было обиженное, ямочка на подбородке по-детски беспомощная.

— Трудно в станочном, правда? — спросила Валя. — Я тоже работала, так вконец измучилась. Да и обстановка такая создалась… — Валя помолчала и добавила: — В библиотеке спокойнее.

— У вас тут родные? — спросила Таня.

— Никого…

— В общежитии живете?

— На квартире. Тут недалеко, у Лужицы.

— У какой лужицы? — не поняла Таня.

Валя улыбнулась.

— Это фамилия такая. Лужица, Егор Михайлович, бухгалтер… А вы где устроились?

— У Соловьевых.

Хлебный шарик в Валиных пальцах как-то сам собой сплющился.

— У Соловьевых? — Вале показалось, что она ослышалась.

— Да. Вы заходите ко мне.

— Спасибо. Я все больше в библиотеке по вечерам, а то дома. Даже в кино редко хожу, — сказала Валя, и непонятно было, отговаривается она или, наоборот, с радостью принимает приглашение.

Таня проводила Валю до дверей библиотеки, пообещав заглянуть, когда будет посвободнее. Она спешила.

А Валя, вернувшись, долго смотрела в окно на Таню, которая шагала к цеху, видела, как ее нагнал Алексей, как они пошли вместе. «Счастливая!» — подумала Валя и сама удивилась этой своей мысли.

Выполнить обещание — побывать у Вали в библиотеке — Тане все не удавалось. Домой она возвращалась поздно, усталая, со свинцовой головой и всякий раз даже отказывалась от чая, который предлагала ей Варвара Степановна.

Костылев вел себя по-прежнему. Если Таня просила помочь, обещал «быстренько подойти и разобраться», но или не приходил вовсе или поспешно объяснял на ходу, ссылаясь на то, что его куда-то вызывают. Таня перестала обращаться к нему. А когда он сам любезно справлялся, не затрудняется ли она в чем-нибудь, Таня отвечала: «Я постараюсь разобраться сама».

История с браком вскоре повторилась: Сысоев не принял на склад партию брусков. На этот раз виновата была сама Таня. Помогая работнице настроить станок, она проверила размеры брусков наспех — на двух фрезерах ее давно ждали рабочие и нужно было бежать туда.

К счастью, на этот раз бруски оказались не короче, а длиннее, чем полагалось, и после смены Таня осталась, чтобы переделать их. Когда она уходила с фабрики, уже смеркалось. Усталая, она медленно шла по главной, самой широкой улице поселка. Было тепло и тихо. Собирался дождь.

Возле дома с палисадником Таню остановила музыка. Она лилась, из раскрытых освещенных окон. Кто-то очень хорошо играл на рояле «Лунную сонату» Бетховена.

Таня подошла к невысокой изгороди и оперлась на нее. На улице никого не было, никто не мешал слушать. Таня стояла неподвижно, забыв об усталости, обо всех своих бедах, и слушала, слушала…

— Концерт по заявкам? — неожиданно раздался над самым ухом голос Алексея.

Таня вздрогнула и обернулась. Рядом с Алексеем стоял Ярцев.

— А вы, оказывается, любите музыку, — сказал он.

— Заслушалась, — призналась Таня. — Любимая вещь.

— В чем же дело? Пошли в дом, там слушать удобнее, — предложил Ярцев.

— Как в дом? — не поняла Таня.

— Очень просто, я здесь живу, — ответил Ярцев и обернулся к Алексею: — Заходи, Соловьев.

Он взял Таню под руку. Она отказывалась. Но Ярцев не слушал.

— Пошли-пошли!

— Зайдите, Татьяна Григорьевна, — поддержал Ярцева Алексей. — Мирон Кондратьич у нас человек простой… Домой вместе пойдем.

Они вошли в дом. Их встретила жена Ярцева.

— Знакомьтесь, — сказал Ярцев Тане. — Вот, Лиза, мастера нашего затащил музыку слушать.

Лиза пожала Танину руку.

— Доставай-ка, Елизавета Николаевна, наши любимые пластинки, — сказал Ярцев, подвигая Тане стул. — Усаживайтесь.

— Я думала, у вас на рояле кто-то играет, — призналась она, — так чисто звучит.

— Это мой секрет, собственное усовершенствование обыкновенной радиолы. — Ярцев многозначительно поднял указательный палец. — До смерти люблю фортепьянную музыку, хотя сам… В общем, при распределении талантов мне достался чей-то чужой. — Он рассмеялся и повернулся к Алексею: — Вот, Соловьев, выбирай.