Трудный переход

Так уж полагалось испокон веков… Из старой муки печь, когда новый хлеб поспел, — плохая была примета.

Аннушка вышла из дому попросить взаймы новой мучки, чтоб исполнить обычай. И тут внимание её привлекло одно событие на улице.

Посреди села ехало несколько подвод с хлебом, украшенных венками. На передней высоко на тугих мешках сидела Домна Алексеева с таким счастливым лицом, какого Аннушка у себя и в зеркало не видала, когда собиралась на праздник. Весело бежали вокруг её многочисленные ребятишки.

— И всё это нам! Всё нам! Смотри-ка, тётка Анна!

И тут Аннушка поняла: это везут Домне хлеб, выданный в колхозе… Целые воза… Бывшей батрачке, нищей… А вот она — "самостоятельная хозяйка" — идёт на каравай взаймы просить!

Залившись слезами, Аннушка вернулась в избу.

— Без хозяина дом сирота. Ох, грехи, грехи! — шептала про себя Агафья.

Замечала она, что нехорошо у Веретенниковых. Из последних сил бьётся Аннушка.

Её-то дело лучше — сын большой, да такой вымахал, что один в два мужика! Всё вспахал, всё посеял и хлеб во-время убрал. Правда, и она спины не разгибала, как подошла пора жать да вязать. Ну, зато хлебушка не меньше, чем при самом Терехе…

И скотина во дворе сыта. А томские кони так и лоснятся, так и играют…

Да вот с парнем-то беда…

То, что подолгу загуливался он на улице, не давая людям спать своей надрывистой гармошкой, не очень волновало Агафью. И даже его открытая гульба с Глашкой не казалась такой уж страшной. Мало ли бывало и так, что гуляет-гуляет парень с девкой, целуется-милуется, а женится на другой.

А вот беда — стал парень задумываться. Да и заговариваться. Ни с того ни с сего вдруг такое скажет, что и не поймёшь, к чему?

— Мам? — позовёт вдруг среди ночи. — Слышь-ка вот, трактор-то когда работает, он бензин жрёт, а когда стоит, значит, есть-пить не просит. Не то что кони: жуют, жуют всю ночь… не напасёшься!

Или в другой раз за обедом… Ложку положит.

— А я, мам, сообразительный к машинам. У меня к ним понятие есть. Кабы я был комсомол — меня бы, ей-богу, на курсы послали!

— А дом-то, дом-то, Мишенька! А хозяйство? — вскинется Агафья.

— Хозяйство? А пущай отец хозяйствует. Что я ему, батрак?

Это своему-то родному отцу — батрак! Вот ведь чего скажет.

До того договорился, что однажды и заявил: приведёт, мол, домой жену… Агафья руками всплеснула.

— Да ты сдурел, что ли! — заругалась она. — Как же приведёшь жену — без сватовства, без свадьбы, без отцовского благословенья? Да сколь стоит свет, этакого не было. У нехристей и то, сказывают, обычай есть… Да какая же бесстыжая на это пойдёт?

— Не бесстыжая, а комсомолка, — обидчиво нахмурился Мишка.

— Опомнись, парень. Не вытворяй чего не следует. Смотри, небось и без отца на тебя управа найдётся. Да и на неё тоже!

Агафья не спрашивала, какую невесту собирается приводить сын, она знала: Глашу. Противоречивые чувства раздирали её. Агафья полностью была посвящена в деловую сторону вопроса с кочкинским зажиточным мужиком, но, как мать, желала сыну добра. С одной стороны, она хотела, чтобы сыну было лучше жить, а для этого, по её мнению, следовало породниться с зажиточной или богатой семьёй. С другой стороны, Агафья по-женски понимала и сына, его любовь к девушке — не к той, которую ему назначили в жёны родители, а к той, которая была мила сердцу.

"Что ж теперь будет? Не придётся ли отдавать обратно коней? Были бы они кой-какие, а то ведь томские! Нет, парня надо от этого уберечь. А то приедет "сам", выйдет большой грех… Ведь, главное, что он наказывал: "Береги коней". Беречь-то он их бережёт, больше того, любит и холит… А вот зачем своевольничает? Ну-ка впрямь, не спросясь отца, женится? Сын неуступчив, а отец грозен. Что у них получится, когда Тереха вернётся домой? Шутить он не любит…

Прежде с непокорными детьми поступали круто. Родители обычно жаловались на строптивых сыновей "миру", а "мир" уж приговаривал ослушника к наказанию. Нравы были суровые. Случалось, что непокорному сыну давали на сходе розог — принародно.

"Никак это Евсташке, отцу Николая Парфёнова, розог-то давали?" — вспоминала Агафья. А всё покойный свёкор её — дед Иван. Он и на Тереху жаловался сходу, когда тот, поднявшись на ноги и забрав силу, взбунтовался, требовал, чтобы отец его отделил. До того дошло — схватил отца за бороду! Дед Иван вышел на сход с жалобой. Сход присудил, чтобы Тереха за ослушание провёз отца своего от сборной избы до дому на себе. Делать нечего, пришлось тогда Терехе покорно принять родителя на свои плечи. И отделился он от братьев только после смерти деда Ивана…

"Вот как было". И мечтала: "Вот бы так Мишку припугнуть".

Прежде разная на таких-то управа бывала. Приходила какая-нибудь старуха, вроде неё, к родне, где были взрослые мужики, "кланялась в ножки", просила: "Сделайте милость, поучите моего неслуха, совсем, безотцовщина, от рук отбился". Брали мужики в руки ремённые вожжи и крепко учили. Вот то была родня. А нынче что за родственники. Тот же Николай Парфёнов. Он не только на путь истинный не наставит, чего доброго совсем с пути собьёт зелёного, молодого Мишку.

Долго думала Агафья и решила пойти в сельсовет за управой на непокорного сына.

Застав Тимофея Селезнёва, Агафья прямо приступила к делу:

— Парень у меня от рук отбился. Никакого сладу с ним нету. Прошу внушение сделать.

— Чем же он провинился? — удивился Селезнёв. — Миша у вас парень смирный, работящий.

— Смирный-то смирный, да ведь чего сообразил — жениться вздумал!

— Жениться? Дело сурьезное, — скрывая улыбку, ответил Селезнёв. — Нет у нас закона, запрещающего парням жениться. Года подошли — женись, коли тебе любо…

— Ты погоди с законом-то, — сердито прервала его Агафья. — Ты власть. А власть должна родительскую руку держать, а не малолеткам потакать. Нынче он родителей не уважит, завтра он тебя не признает…

— Значит запретить ему жениться? Будь парень холостым — такая резолюция?

— Зачем холостым, мы его женим. Честь по чести невесту высватаем. А не самокруткой. Вызвать его надо да постращать: ты, мол, зачем это своевольничаешь?

— Как же постращать-то? — хитро спросил Тимофей.

— А вот как раньше бывало. Забыл, как в волости на стене плётка висела?

— Может, в холодную посадить?

— Ну и посадить, пущай остынет…

— Посадить за такую провинку не имеем права, — с притворным сокрушением сказал Тимофей, — а насчёт телесного воздействия — оно бы, может, и ничего, да нет у нас такого припаса…

— Припас я свой принесу! — оживилась Агафья. — Ремённые вожжи али кнут ремённый. А ваше дело — силу применить. На то вы власть. Небось кулаков вон каких скрутили — а мальчишку нешто испугаетесь?. Да ему, сукину сыну…

— Тётка Агафья, тётка Агафья, — в притворном ужасе остановил её Тимофей, — ведь это твой сын-то!

Агафья умолкла, смутившись, что слишком далеко зашла в своём гневе. А Тимофей, воспользовавшись её смущением, быстро спросил:

— А где же хозяин-то запропал?

— В лесу, вот где.

— Вишь ты, вот оттого всё и идёт у вас неладно. Без хозяина — товар сирота, без узды и конь за ворота!

— Да уж и не говори… Будь он неладен, мой Терентий… Чего его там носит? Чего дом забыл… задави его лесиной…

Гнев её обратился на мужа.

Тогда Тимофей важно сказал:

— Резолюция, тётка Агафья, будет такая: отпиши Терентию или с людьми накажи — пущай повертается домой. И вот когда он вернётся и во всём разберётся, тогда приходите к нам. Ежели сам родитель с Мишкой не справится, мы ему тогда и пропишем… Поторопись, — добавил он. — Слыхала, наверно, наши мужики тоже на лесозаготовки собираются. На Дальний Восток. Может, туда и попадут, где твой Терентий.