Примерный сын (ЛП)

- О чем ты думаешь? – спросила меня Лаура.

- О том, что мне весело.

- Мне тоже.

- О том, что я спокоен и ни о чем не тревожусь.

- И я тоже.

- И о том, Лаура, что я продам магазин.

- Расскажешь мне?

- Конечно. Дело в том, что я буду учиться. Я всегда хотел учиться.

- А что ты хочешь изучать?

- Языки. Филологию, по курсу английского языка, но не здесь, а в Англии. Возможно, в Шотландии, а может, в Великобритании.

- Как мило.

- А потом, может, стану давать уроки. Думаю, мне хотелось бы учить других, и мне кажется, я буду неплохо ладить с ребятами. – Все это я придумал на ходу, но это же самое я и чувствовал. – Знаешь, я куплю себе пижаму, прямо завтра.

Лаура рассмеялась:

- Пижаму?

- Или несколько, – добавил я, – новых. Совершенно новых, с этикетками.

Еще пуще расхохотавшись, Лаура сказала:

- Мне тоже не мешало бы купить себе пижаму или несколько. У меня есть пижамы, но уже замурзанные. Никто не видит, как я сплю... разве что родители.

- Ты живешь с родителями?

- Да, Висенте, да, – на этот раз мое имя не прозвучало странно, – я все еще живу с родителями, но надеюсь когда-нибудь вылететь из гнезда. Скоро, раньше, чем думается.

В ее голосе слышалось некоторое смирение, но в улыбке сквозила ирония. Она могла смеяться над собой. Я ничего не сказал, потому что отлично понимал, о чем она говорила.

- Единственное... – на полуслове Лаура умолкла.

- Что?

- Мне будет жаль, что ты уедешь. – Лаура улыбнулась. Какая она, оказывается, симпатичная. – Ты замечательный сосед, Висенте.

Она снова произнесла мое имя, и снова оно прозвучало неплохо.

- Чересчур, – брякнул я. Лаура не ответила; она избегала смотреть на меня, и я понял, что мое заявление прозвучало некрасиво. – Закажем еще, – поспешно предложил я.

- А не много будет?

- Всё, как ты скажешь. – Мне было совершенно все равно, пить или не пить. Я совсем не волновался.

- Ну хорошо, давай, – уступила она. – По последней.

- По последней или по первой из многих, – выпалил я. Она улыбнулась. Сомнение, промелькнувшее в ее глазах от моего опрометчивого, неуместного замечания, рассеялось. – Знаешь, Лаура, ты великолепная соседка, и я очень рад, что ты привела меня сюда. Не то слово, как рад!

Вскоре я проводил ее до метро и пошел домой. Выгуливая Паркера, я встретился с Хосе Карлосом, который только что посадил Эстер в такси.

- Эй, как жизнь, мачо? Ты меня совсем забыл, – сказал он мне.

Мне нужно было так много рассказать ему, что я даже не знал, с чего начать, и начал с конца.

- Я был с девушкой. На самом деле я довольно давно ее знаю, но не присматривался к ней.

Мы сидели в гостиной Хосе Карлоса и о многом говорили, ведя неторопливую беседу, а Паркер развалился на диване, подмяв под себя подушки, и храпел. Позднее, когда я уже спускался на свой этаж, Хосе Карлос проводил меня до лестничной площадки и спросил:

- Ты помнишь то время, когда нам было семнадцать?

- Конечно, помню.

- В ту пору, Висенте, однажды я понял, что очень скоро все для меня закончится креслом на колесах. И не потому, что мне сказали родители или врачи, ничего подобного. Я догадался. Я видел себя – мое тело менялось, а ноги – нет. Я понял, что они не смогут всегда выдерживать меня, даже скособоченного. Я разглядывал себя в зеркало и не мог врать самому себе.

- Ты ничего мне не сказал.

- Я никому ничего не сказал, Висенте, даже родителям.

- Но почему?

- Тогда вы обращались бы со мной по-другому. Родители и братья волновались бы, переживали бы из-за меня. Точнее, не столько из-за меня, сколько из-за моих страданий.

Все было так, именно так.

- Я понял, что скоро стану инвалидом, и очень тяжело переживал это, а потом наступил момент, и мне принесли то кресло. Он было громоздким и неудобным, помнишь? Тогда не было ни титановых кресел, ни каких-то других, и я смирился с этим, не знаю точно, как, но я изменился... Знаешь, Висенте, однажды я заметил, что больше всего меня отделяло от вас ваше усилие молчать при мне об инвалидном кресле. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Я не знал, что ему ответить. Мой друг участливо и с любовью смотрел на меня, сидя в своем кресле совсем близко от ступенек лестницы, по которой я поднимался и спускался, а он никогда не мог пройти по ней. Не пойми меня превратно, это удивительно, но Хосе Карлос и один отлично со всем справляется. Ему нужна помощь, только если перед ним ступеньки или две машины не оставляют проезда. Тогда он просит тебя помочь, ты помогаешь и снова не думаешь об этом.

- Не давай задний ход, Висенте, слышишь? Не поворачивай назад.

- Не поверну, конечно, нет, – ответил я.

- Но перед тем, как смыться в Англию...

- В Великобританию, – машинально поправил я. – Там есть много хороших университетов в Шотландии.

- Да как бы то ни было, живи там. Только прежде ты должен рассказать кому-то все по порядку с самого начала. Тому, кто тебе очень важен... Насколько я тебя знаю, рассказав обо всем, ты выплеснешь всё из себя и не сойдешь с намеченного пути.

Я посмотрел на Паркера, а он – на меня. Пожалуй, друг был прав. Быть может, я увижу свою жизнь извне, быть может, из окошка самолета...

27. Зеленая дверь

У меня нет ни одного скучного дня. Каждое утро я просыпаюсь в комнатенке шотландского университетского общежития. Она гораздо хуже моей спальни в отчем доме, но я не просыпаюсь уставшим и унылым. Выпадают и тяжелые дни, ведь я никого не знаю, и никто не знает меня. В моей группе ускоренного изучения английского языка, который нужен мне, чтобы начать непосредственно саму учебу, есть несколько азиатов, африканцев и один полоумный, жутко занудный бразилец. Все живут своей жизнью, у них свои собственные компании. Примыкать к испанцам я не собирался, поскольку приехал сюда для познания, а не пить пиво и жарить тортилью с картошкой на спиртовке. Помимо того, что я знаю их в лицо и вижу в столовой, у них другие специализации, и они гораздо моложе меня. В такие трудные дни я задаюсь вопросом, зачем я приехал сюда, не дурь ли все это, не детский ли каприз, ведь я никогда не перестану быть примерным сыном, как моя сестра никогда не перестанет быть скупой дочерью, которая никогда не уделяет внимания ни нам с мамой, ни своим мужьям, целиком отдаваясь детям. Тогда я стараюсь вспомнить, что сказал себе в последний вечер за прилавком магазина: может, я все еще не знаю, куда дел свою душу, но знаю, где начать ее искать. “Начни оттуда, где заблудился”, – мысленно говорю я себе. Я сажусь в поезд или в автобус и возвращаюсь в свои семнадцать лет. Я еду в Ливерпуль, Манчестер, Шеффилд, Лидс, Лондон, не говоря уж, естественно, об Абингдоне, славном городе группы “Радиохед”, где они, как я полагаю, уже не живут. Я гуляю по улицам этих городов, выпиваю несколько пинт пива и съедаю ужасный мясной рулет в каком-нибудь пабе, слушая какую-нибудь начинающую группу из тех, что еще не прославились, а только ищут свой стиль. Мне нравятся новые группы, в которых парни, подражая другим, хотят казаться самими собой. Потом, воспользовавшись своим студенческим билетом, я засыпаю в первой подвернувшейся общаге, а утром бодрым и цветущим возвращаюсь в свой колледж.

Особенно тяжко по воскресеньям. Немудрено – воскресенья опасны, потому что мало дел, и время тянется дольше, особенно если дождливо (а дожди здесь идут почти всегда), и нельзя гулять. Поскольку я понимаю, что не могу отступать, а сила привычки теперь не может служить мне ни проводником, ни светочем, я пошел в кино, чтобы убить время и привыкнуть к речи. Был обычный день, и чтобы не смотреть какую-нибудь второсортную драму, из которой я все равно половину бы не понял, я пошел смотреть мультфильм – рисунки всегда воспроизводят диалоги, и ты понимаешь смысл. Я сел на свое место, а вскоре места передо мной заняли две матери с двумя девочками. Я пригляделся к ним еще раньше у билетной кассы. Девочки были приблизительно того же возраста, что и племяшка Амели, а матери были похожи на мою сестру, только рыжие. Главное, что одна из матерей была абсолютно слепой; ее зеленые глаза ясновидицы были полуприкрыты. Едва они успели сесть, как начался фильм. Каждый фильм подходит к жуткому, леденящему кровь, моменту – и этот мультфильм не исключение. Здесь главная героиня, принцесса, неумышленно превратила свою мать в огромную, свирепую медведицу с ужасными, когтистыми лапами. Девочки испугались, и одна из них, дочка слепой, зажмурилась. Это вполне нормальная реакция, не привлекающая к себе внимания. Девочки совсем маленькие, и страшные моменты этого фильма, который считается детским, производят на них сильное впечатление.