Киносценарии и повести

Спрятала в ладони лицо. Посидела, приходя в себя. Выбралась наружу осмотреть повреждения. Потрогала смятое крыло, непонятно зачем подобрала, да тут же и бросила, пластмассовые осколки фонарика.

Вернулась за руль и уже спокойненько тронулась с места.

Театральная вахтерша кивнула Ирине как знакомой, и та пошла пыльными закулисными коридорами-переходами, поднялась в звукобудочку. За пультом сидел тощий пятидесятилетний бородач в подпоясанном свитере с кожаными заплатами на локтях.

- А, Ириша! Привет. Заходи, - обернулся на мгновенье и снова уставился сквозь двойное звуконепроницаемое стекло в зал, на дальнем конце которого, на сцене, репетировали "Даму с камелиями".

Душераздирающую сцену Маргариты Готье с отцом сожителя прервал вскочивший на подмостки режиссер, стал объяснять, показывать.

- Музыку, Толя! - заорал вдруг истошно. - Дай этим бесчувственным ослам музыку!

- Чувственный осел, - буркнул бородач и нажал на кнопку. В зал понеслась трогательная тема из "Травиаты". - Что с тобой? - глянул, наконец, на Ирину внимательнее.

- Я, Толенька, уезжаю.

- Куда? когда?

- Насовсем.

- Стоп, стоп! - донесся голос со сцены. - Толя, дай сначала!

Толя включил перемотку, скрипки завизжали быстро и наоборот.

- Холодно здесь, - поежилась Ирина. - Ветер. На юг, на юг, на юг!

- А и правильно, - отозвался Толя, пустив скрипочки. - С твоими данными! Это мы прибываем сюда! на конечную. А тебе! Благословляю! - и сделал соответствующий жест.

- Почему! на конечную?

- Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, - продемонстрировал Толя себя. - Автор симфонии "Слово о полку Игореве". Помнишь, у Чехова? Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле. Пришел козел, съел - и нет цветка.

Ирина встала, пошла. Но задержалась в дверях:

- Послушай, Толя. Анатолий Иванович!

Тот обернулся.

- Я тебе что, совсем не нравлюсь?

- Ты?

- Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть не на шею вешалась.

- Ирочка, деточка!.. - состроил Анатолий Иванович мину уж-жасных внутренних мучений. - Я старый больной человек. Неудачник. Живу в общаге. Бегаю утром по крыше - чтобы аборигенки не смеялись. А сегодня, развел руками, - дует хакас.

- Я не жениться зову - в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты в ответе за всех, кого приручил. Потому, наверное, и недоприручаешь. Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?

- О-го! - выразил Толя восхищение. - Злая! И не подумал бы!

- Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе! Не так? И самая девственная! Смешно?

- Толя, Толя! ты чего, оглох?! - неслось истеричное режиссерово из зала. - Стоп! выруби!

Анатолий Иванович, буркнув под нос:

- Мейерхольд! - остановил скрипочки.

Режиссер снова полез на сцену: показывать. Покрикивал, помахивал руками!

- Так ты еще и девственница? - полуспросил-полуконстатировал Анатолий Иванович. - Как интересно! Или это! метафорически?

- Фактически! - выкрикнула Ирина. - Тьфу! шут гороховый! - и побежала вон.

Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.

- Опять? - спросила Ирина.

- Чо ты тут делала?

- А что, Васечка, нельзя?

- Он у меня допрыгается, твой ленинградец.

- Эх, был бы мой! Убьешь?

- А мне не страшно: я уже там побывал.

- Может, лучше меня убей?..

- Не-а. На тебе я женюсь.

- Точно знаешь?

- Точно.

- Ну и слава Богу.

- Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь - не гоняй. Крылышко отрихтуем, а вот фонарь!

- А ты б, когда учил, меньше лапал, - я б, может, уже и могла! Ладно, инструктор, садись! Садись за руль и вези куда хочешь!

- В смысле? - недопонял Васечка.

- В том самом, - вздохнула Ирина.

- Ну ты даешь!

- Ага, - кивнула и заняла пассажирское сиденье.

"Жигуленок" взвыл, вильнул задом, рванул за угол.

Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, отражаясь от глади пруда у подножья таинственного замка.

- Уйди, Васечка. Мне надо одеться, - сказала, не открывая глаз, лежащая на спине Ирина.

- Ты чо, не останешься?

Ирина чуть качнула головою.

- Чо ж я мать тогда отправлял?

Помолчали.

- Ладно, я терпеливый, понимаю, - татуированный Васечка встал, собрал одежду, скрылся за ситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.

Ирина села на постели.

- Вот я и женщина, - выдохнула едва слышно. Отвернула лоскутное одеяло, посмотрела на расплывающееся по простыне кровавое пятнышко. - Фу, гадость. - Помяла ладошкою грудь, ту самую, в которой Антон Сергеевич, кажется, обнаружил опухоль.

Подружка Тамарка, одноклассница, девица прыщавая и вообще некрасивая, работала на местной междугородной, в беленом толстостенном полуподвальчике старого, прошлого века еще, купеческого дома. Ирина подошла с задворок, прильнула к стеклу, присев на корточки - тамаркина смена! - и постучала.

Тамарка обернулась, узнала подругу, обрадовалась, отперла черный ход.

- Случилось чо?

- Заметно?

- Ничо не заметно.

- А чо спрашиваешь? - и Ирина повесила долгую паузу. - Ладно, Тамарка, беги.

- Ага. Постой, а чо приходила?

- Завтра заскочу, завтра, - и Ирина исчезла.

Тамарка стояла, недоумевающая, встревоженная, а в зальчике бухало, внушительно и невнятно:

- Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую кабину.

Пока Ирина отпирала и открывала ворота, пес прыгал вокруг, пытаясь лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.

- Хватит, Пиратка, хватит! Н вот, - порылась в кармане, бросила сигарету. - Наркоман!

Пират поймал лакомство на лету, отнес подальше, чтобы никто не отнял, принялся лизать, жевать табак.

Ирина завела машину во двор, вошла в сени, едва не опрокинув фанерный лист с замороженными пельменями, проломила ковшиком лед, глотнула воды.

В доме стоял храп и несло сивухой. Ирина брезгливо скосилась на комнатку, где спал зять. Сестра демонстративно не подняла головы от стопки тетрадок.

- Полунощничаешь? - бросила Ирина как можно нейтральнее, проходя к себе. - Твой опять нажрался?

- Сама-то где шляешься?

- Так, - пожала Ирина плечами и скрылась за дверью, повалилась, не сняв пальто, на кровать, обернулась к стенке, на которой висел немецкий трофейный гобелен: шестерка белых лошадей несет во весь опор карету роскошная дама в окошке - а шевалье а la д'Артаньян на вороном скакуне пытается догнать!