Избранное

Каждый день, едва брезжил рассвет, мы с телефонистом Никифором

отправлялись на наблюдательный пункт. Никифор разматывал провод с

катушки, и я нес на себе телефонный аппарат. Да по винтовке у нас было

на плечах, да шинели в скатках, да по краюхе хлеба и куску сахару, да

фляжки с водой, - словом, уходили навьюченные, как в дальний поход.

Иначе было и нельзя: на бронепоезд мы возвращались только затемно - к

ночи и обедали.

Стрелять приходилось не так много, как в первые дни, - теперь

бригада отступала, не принимая большого боя. Было ясно: комбриг

сохранял силы, но каков его замысел, где, на каком рубеже он

намеревался задержать дивизии врага, - никто из нас не знал.

Но нет худа без добра. Пока затишье, я учился стрелять. Красный

офицер должен быть мастером в своем деле. "Эх, - думал я, - книжечку

бы мне в руки! Ведь все это, над чем я ломаю голову при каждой

стрельбе, давно и подробно где-то описано, и чертежи, наверное, есть,

все нужные расчеты... Читал бы я по вечерам эту книжку да

перелистывал". Но книжки у меня не было, и оставалось одно: выуживать

у Малюги то, что он знает.

В стрельбе Малюга оказался мастером. Ему, видно, надо было только

руки размять, чтобы показать нам все свое искусство. Лучше всего он

бил с прямой наводки, а не по моей телефонной команде. Правда, это

случалось редко, только при переездах, когда бронепоезд переменял

позицию. Но зато уж если Малюга поймает беляка в очко прицела - не

упустит. Иной раз с пяти-шести снарядов разносит в прах какой-нибудь

зазевавшийся обоз или колонну вражеской пехоты.

Когда Малюга бил прямой наводкой, вся команда сбегалась глядеть

на его стрельбу. А я следил только за руками артиллериста и запоминал

каждое его движение. Ведь этого и в книжках не прочтешь. Такую работу

видеть надо.

Раз за разом - я и набрался кое-чего от Малюги. Сам он даже и не

подозревал, что оказался моим учителем. Что поделаешь? Такой уж был он

человек, что приходилось выведывать у него все исподтишка. Как-то, на

первых порах, я было раскатился и попросил его показать мне действие

прицела. А он в ответ на это такую рожу скорчил, словно век не чихал и

подошло ему за все разы чихнуть. После этого я и отстал от него. Ни о

чем больше не спрашивал, а уроки брал негласно.

Чаще всего это бывало за ужином. Сидим мы, хлебаем щи, а Малюга,

не торопясь, разглаживая усы, начинает рассказывать о чем-нибудь

молодежи (для него мы все были молодежью). Вспомнит про японскую

войну, расскажет, как воевал в германскую, и начнет говорить, как

учили его в казарме целый год около всяких деревяшек и железок, пока к

настоящей пушке подпустили. Да и то сначала с тряпкой - только пыль

обтирать. Все это он клонил к тому, что вот, мол, какая хитрая штука

артиллерия, - голыми руками ее не ухватишь.

Я-то хорошо знал, в кого он метит, но виду не подавал. Запускаю

ложку в ведро, а сам слушаю, слова не пропускаю.

Много я полезных вещей от него узнал. Первое - об артиллерийских

делениях: оказалось, что у прицельного прибора орудия есть барабан, на

котором насечено 180 делений, и каждому такому делению соответствует в

полете снаряда двадцать саженей. Проще сказать: деление равно двадцати

саженям - и никакой премудрости.

Потом я узнал, как чистят орудие, а после чистки протирают маслом

"фроловином"; узнал, как ставят орудие в упряжку, сколько для этого

назначается ездовых и лошадей и какие артиллерийские лошади злые. Это

уже к делу не относилось, и я так и не понял, отчего у артиллерийских

лошадей скверный характер.

Но вот однажды Малюга заговорил про "вилку". Слушал я, слушал, а

потом и есть перестал, отложил ложку в сторону.

Вилка - это способ артиллерийской пристрелки. Скажем, надо

пристреляться по опушке леса, по отдельно стоящим у опушки деревьям.

Пустишь для этого первый снаряд - и гляди, что вышло. Вышел, допустим,

недолет. А деления тебе известны, с каких стрелял. Скажем, сто

делений. Надо прибавить делений и так постараться, чтобы захватить

цель с другого конца, взять ее в вилку. И вот, скажем, получилась

вилка такая: недолет - сто делений, перелет - сто двадцать. Тут

стреляешь со среднего, со ста десяти. Допустим, что и этот третий

снаряд хватил не по опушке, а ушел в перелет.

Сто делений - недолет, сто десять - перелет. Еще вдвойне надо

сузить вилку, ударить со среднего прицела. Средний прицел теперь будет

105. Так и подводишь снаряд раз за разом к цели и наверняка подведешь,

стукнешь противника в лоб. Это было для меня целое открытие. Я стал

применять вилку на наблюдательном пункте - куда метче пошла с вилкой

стрельба!

Главное тут - строго арифметики держаться: дели и дели вилку

пополам, не горячись в бою. А то пойдешь кричать в телефон "чуть

подальше" да "чуть поближе" - ну и сорвалась стрельба. Издали всегда

кажется, что чуть-чуть только не попадаешь (как это и бывало у меня),

а на самом деле попусту разбрасываешь снаряды. Без вилки, на

"чуть-чуть", попасть можно только случайно. А с вилкой поразишь

противника наверняка.

За эту самую вилочку я Малюге новые сапоги принес, гимнастерку,

шаровары и фуражку со звездой. Полдня обхаживал нашего начснаба, пока

выпросил. "За науку!" - сказал я Малюге, а он и не понял, за какую

науку.

Скоро и еще мне представился случай узнать кое-что из артиллерии.

И то, что я узнал, было поудивительнее вилки.

Глава седьмая

Прошла неделя в боях. Под напором превосходящих сил врага наша

бригада медленно отходила от Проскурова на восток, к Жмеринке. Давно

уже не было видно Проскурова, даже с самого высокого дерева...

Отступление шло вдоль линии железной дороги, и мне с бронепоездом

чуть ли не каждый день приходилось приготовлять для стрельбы новую

позицию.

Как-то нас застиг на позиции дождь. Сеет и сеет, и чем дальше,

тем больше - никакого просвета. "Пропал, - думаю, - день для стрельбы:

нечего и на наблюдательный пункт идти, все равно ничего не увидишь..."

Я назначил караулы, а сам вместе с артиллеристами полез под

брезент. Одно только и оставалось - завалиться спать.

Вдруг - шлеп! Гляжу, чей-то плащ залетел снизу к нам на борт.

Посмотрел я через борт, а там комбриг. И тут же у насыпи его

бесхвостый скакун в поводу у ординарца.

Комбриг отослал ординарца с лошадьми вперед, а сам поднялся к нам

в вагон.

- Ну-ка, - сказал он, - тяжелая батарея, давайте-ка двинем

вперед!

Мы тронулись.

Комбриг снова накинул плащ, присел на борт, положил на колени

планшет с картой и компасом и, поглядывая по сторонам, сверял на ходу

карту с местностью.

- Стоп!.. - остановил он поезд около железнодорожной будки.

- Вот вам цель, - сказал комбриг, показывая на синий значок на

карте. - Обстреляйте-ка эту деревню.

Я поглядел вперед, осмотрелся по сторонам - все затянуто сеткой

дождя. В каких-нибудь пятидесяти саженях куст и тот едва виден.

Вот задача!

Раздумывая, полез я в свою сумку, достал карту-верстовку. На

верстовке все есть, даже отдельно стоящие в поле дубы и сосны и те

нарисованы.

Деревню я сразу нашел и отметил ее карандашом. Но как можно

стрелять в дождь - решительно не понимал.

Нашел я на карте и железнодорожную будку, возле которой стоял

поезд. И ее отчеркнул.

- Ну что же вы? - усмехнулся Теслер. - Соедините на карте обе

точки.

Я прочертил от "будки" до "деревни" прямую линию.