Избранное

артиллерист станет с охотой и еще за честь посчитает стрелять из него!

Красноречие мое явно не действовало. Бойцы рассеянно глядели -

кто себе под ноги, кто по сторонам, в быстро сгущавшиеся сумерки.

- Да о чем тут много говорить? - закончил я свою речь. -

Поработаем в тылу, а там, глядишь, и опять на передовую угодим. Всякое

бывает...

Брать слово никто не пожелал, и я объявил собрание закрытым.

Бойцы начали расходиться. И вдруг заговорили пулеметчики.

Заговорили шумно, все сразу, так что ничего нельзя было понять.

Наконец они уступили слово своему отделенному Панкратову.

Панкратов вышел вперед и оправил на себе ремень.

- Пушка что? Пушка известно... - сказал он, сурово, исподлобья

оглядывая всех. - Пушка, товарищи, и с больших верст и с малых

одинаково себя оправдает, на то она и пушка. А пулеметы как?

Панкратов сдернул фуражку и провел рукой по голове, защемив между

пальцами свои светлые волосы, стриженные ежиком.

- Как же пулеметы? - повторил он. - Пулеметы за восемь верст не

стреляют...

- Восемь верст! - хором подхватили пулеметчики, теснившиеся сзади

него. - Восемь верст от передовой - это, братва, обозы. Теперь нам с

пулеметами только в обоз и становиться...

- К телегам с картошкой! - выкрикнул долговязый пулеметчик в

прорванных ботинках.

Опять поднялся шум. Все пулеметчики говорили и кричали, перебивая

друг друга. Из них только один Никифор молчал и держался в стороне. А

пулеметчики уже стали договариваться до того, чтобы отцепить

бронированный вагон от поезда и поехать в нем отдельно на позицию.

А я молчу. Стою и жду, когда же наконец командир отделения

Панкратов уймет свою горластую команду и заговорит со мной, как

полагается говорить с начальником.

Вдруг вижу, поднимается матрос. Он встал с ящика, расправил за

плечами ленточки бескозырки, весь встряхнулся и запустил руки в

карманы.

Матрос вышел на середину вагона.

- Это как же понимать вас, миляги? - заговорил Федорчук,

нацеливаясь прищуренным глазом то на одного, то на другого

пулеметчика. Он прокашлялся. - Что-то я, братцы, ваших слов в толк не

возьму. Бронепоезд, что ли, делить задумали? Вроде как хлеб перед

завтраком делим на пайки - кому эта, кому та, а кому с поджаристой

корочкой? Так, что ли?

Панкратов смущенно отступил перед матросом.

- Замолчите, ну! Чего расходились? - сердито затопал он,

оборачиваясь к своим пулеметчикам, хотя те и без того уже прикусили

языки.

- Не вяжутся у тебя, Панкратов, концы с концами, - сказал я. -

Этим твоим ретивым ребятам все нипочем; ну а ты сам-то понимаешь,

какую чепуху они порют? Бронепоезд - боевая часть в штабе бригады, но

об этом я уже не говорю. Допустим, нарушим штат, отцепим твой вагон. А

с чем же ты поедешь под снаряды и пули? Бронированный паровоз для

этого у тебя есть?

- Наверное, есть, раз собирается, - язвительно вставил матрос. -

А то, может, они своей семеркой приладятся да сами вагон по рельсам

покатят? Эй, мол, дубинушка, ухнем!

Кругом засмеялись. Под веселые разговоры и пересмешки бойцов я

закрыл собрание.

- Обожди. А какая будет резолюция? - спросил матрос.

- А резолюция вот какая. Тащи-ка, Федорчук, кусок провода да

отрежь подлиннее.

Матрос покосился на меня, пожал плечами и подал провод.

- Беритесь, - говорю, - товарищи. Сейчас мы измерим вагон и

подсчитаем, сколько нам надо брони.

- Брони? - удивились все.

- Ну да, брони, - повторил я. - Выпишем броню из Киева, с завода,

и обтянем весь вагон сталью.

Матрос подмигнул мне: дескать, понимаю твою хитрость, а вслух

сказал деловито:

- Обожди, командир, надо фонарь засветить, а то темно уже - со

счету собьемся.

И он подал фонарь.

Бойцы меня обступили.

- Если броню, тогда и заклепки надо, - нерешительно сказал один.

- Болты потребуются, - подхватил другой.

- Инструмент...

- Инструмент не надо выписывать, товарищ командир, - сказал

слесарь, наш замковый, - этого добра в каждом депо достанем.

Он подхватил у матроса свободный конец провода и отошел с ним к

углу вагона.

- Шагай-ка, Федорчук, вот так, вдоль борта, да гляди, чтобы

провесу не было, натягивай провод.

Начали делать промеры.

Измерили длину вагона, потом ширину. Я записал себе в книжечке:

"18X4 арш.".

- А высок ли будет потолок? - сказал племянник, поднимая над

головой фонарь.

И смутился, сам удивившись своей смелости. В первый раз я услышал

его голос.

Стали обсуждать высоту броневого помещения, и сразу разгорелся

спор. Кто три аршина предлагал, чтобы можно было входить не сгибаясь,

кто советовал два, кто два с половиной, и каждый стоял на своем. Я

раздумывал, сам не зная, на чем остановиться. Но тут спор разрешил

Панкратов.

- Да сделаем, - говорит, - вровень с пулеметным вагоном. Чего

мудрить? По крайней мере, хоть вид будет у поезда.

Против такого предложения возражать было нечего. Двое или трое

самых горячих спорщиков, схватив провод, бросились в пулеметный вагон.

Наперегонки прибежали обратно.

- Два аршина и три четверти...

- Врет он, врет; три аршина без вершка...

Пошел матрос и принес достоверные сведения: оказалось, что

внутренняя высота вагона не три и не два три четверти, а только два с

половиной аршина.

Я присел с книжечкой на лафет. Подсчитал площадь продольных стен

вагона, площадь лобовых, поверхность потолка, сделал в книжечке

сложение и стал придумывать форму козырька для орудия.

На обоих моих плечах и на спине лежали горячие руки, кто-то

подпирал меня сзади, кто-то жарко дышал в ухо, и я едва водил по

бумаге карандашом.

- На паровозную будку прибавьте, - подсказывали мне. - А то она

ведь голая.

- Колеса бы тоже хорошо укрыть - и у паровоза, и у вагона.

Стальные на колеса фартуки нарезать!

- Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони...

Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не

десять, а тридцать листов.

- Так...

Наконец можно было подвести общий итог: надо доставать 250

квадратных аршин листовой стали.

- Вот и готово, - сказал матрос. - Теперь краску надо придумать:

в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?

Решили красить все под одно: в защитный зеленый цвет.

Мне посветили фонарем, и я написал письмо на завод.

Панкратов понес письмо в штаб, чтобы там оформили заказ и

отправили по назначению.

- Ну и заживем мы теперь в бронированной квартире, - заговорили

бойцы. - Куда вам, пулеметчикам, с вашим коробом! Мы у себя в квартире

окна прорубим и занавески повесим!..

Обсудив со всех сторон будущее житье-бытье в бронированном

вагоне, бойцы стали наконец укладываться спать.

Тут матрос отозвал меня к борту.

- Ты, командир, это как... - сказал он вполголоса, - пулю

отливаешь или взаправду все?

- А ты как думаешь?

- Я на передовую хочу.

- Вот и я хочу на передовую.

x x x

Комбриг в подтверждение своего устного распоряжения прислал мне и

письменный приказ: действовать только с позиций для тяжелых батарей.

Три, четыре, пять верст по железной дороге за линией пехоты - вот как

мы становились теперь для стрельбы. Веселого в этом конечно было

мало... Все - и пехота и обе наши батареи - впереди, а твоя гаубица

торчит среди поля одна как перст...

- Ничего, - говорил я себе и ребятам, - потерпим. Киев не за

горами, ответ придет скоро...